«Почему они встречают её, снисходительно и лениво протягивая руки? Что эта зараза им наплела? Небось, точно сказала, что месье Имад отправил свою первую жену наладить отношения с будущей второй под угрозой развода. Инка, милая, очнись!»

Их проводили в большую комнату с расставленными по периметру диванами и гордо расселись напротив. В комнате так же присутстовала ярко разодетая, вальяжно сидевшая их родственница и несколько соседок.

«Собрала свидетельниц Инкиного позора и своего триумфа, гадина!»

Ленина свекровь была строгой женщиной с обострённой порядочностью. Она и сама на диван-то рядом с мужчиной не садилась никогда, а уж дочерей тем более держала в крайней строгости. Они редко показывались в комнате, где были гости, замечательно вели хозяйство, учились. И если к матери приходили подруги, присматривавшие невест своим сыновьям, и приглашали их посидеть с ними за чашечкой кофе, то те смущались невероятно и становились похожими на спелые помидоры.

Поэтому она была поражена, столкнувшись сегодня с таким, довольно, надо признать, редко тут встречающимся, типом женщин, не обременённых никаким видом любви и стыда. Это была даже не территориально отдельная группа, и не связано это было с образованием, хотя некоторая зависимость всё же просматривалась. Но точнее всего подошёл бы термин нравственное уродство. Какие-то нравственные мутанты! В их программе не заложено сострадание, жертвенность, человечность. Почти утрачена была в таких семьях та магия востока, та сила и красота духа, веками вдохновлявшая людей. Осталась проза жизни, навыки выживания, навыки построения благополучия, его завоевания, если хотите. Возможно, это было принесено арабами-бедуинами из пустынь в страны древнего востока. И, наверное, люди, дорожащие своей культурой и историей своего народа, проиграли в конкурентной борьбе этим детям дорог, для которых единственное, что свято и дорого, – это добыча. Так и начали бродить изуродованные гены по этой земле, проявляясь иногда в её жителях! Против лома, как говорится, нет приёма. Матери этой породы несильно были обременены мыслями о судьбе и воспитании детей. Количество было гораздо важнее качества! Дети – это их бизнес, это количество золота, которое муж «выплачивал» за каждого мальчика, это новые подносы и сервизы, возможно, новая мебель, которые появлялись в доме к приходу гостей, поздравлявших с новорождённым. Это новый гардероб! И это новые оковы на супруге, которому коран позволяет жениться до четырёх, а в особых случаях и более раз. По закону дети при разводе остаются с мужьями, а какая молодая, по их мнению, захочет получить в приданое выводок чужих маловоспитанных, капризных детей. Значит, даже если ему взбредёт жениться, то с ней он разводиться не будет, и она останется обеспеченной и замужней женщиной. Более того, второй жене полагается другой дом, а уж первая постарается, чтобы средств на это не осталось. О, это целая жизненная философия!!!

В этот раз Лена стала свидетельницей разговора двух ярчайших представительниц вышеописанного класса, от которых она первое время впала в ступорное состояние, а потом с азартом профессионального востоковеда слушала, изучала эту совершенно другую вселенную.

– Ты глупа, как ребёнок! – втолковывала нарядная замужняя их родственница, продолжая, видимо, начатый до их прихода разговор с одной из соседок, интенсивно жестикулируя руками, непременно так, чтобы лишний раз продемонстрировать всё одетое золото. Около десяти браслетов зазвенели. Каждый палец блеснул невероятным по европейским меркам кольцом. Совершенно несовместимые друг с другом золотые изделия невозможно было бы увидеть даже в страшном сне в таком количестве и сочетании, но!.. Имя им «добыча»!!! И измеряется сила и ловкость добытчика в количестве дорогого товара, а не в красоте размещения его на полках своей берлоги. Нет, увольте, оставьте это малодушным европейцам, получившим в наследство развитую экономику, капиталы, гламур и этикет. Все совершенно бесполезные вещи в жизни бедуина. Добыча – это то, что в руках. А кормить чужих верблюдов, вкладывать деньги в чужую семью – бред! Чтобы племя стало сильнее – дубль бред! Сильное племя состоит из сильных, смелых и жестоких людей, а организующая и сдерживающая сила – страх. И по религиозным законам племени, если муж решил развестись, то ему достаточно трижды сказать развожусь и жена должна покинуть дом в том, в чём есть. Отсюда обилие золота и украшений. Женщина всегда во всём своём богатстве!

– У мужа должен быть пустой карман, а основной смысл сказанных тобой слов должен быть – дай! – продолжила она свою поучительную речь. – Ну, конечно, уж насколько тебе хватит мудрости прикрывай это слово другими, из серии: свет очей моих, любимый, ради детей, для тебя, что скажут люди, если увидят, что у нас этого нет?! Ты такой добрый, щедрый, лучший хозяин, замечательный муж! – и женщина улыбнулась под звон браслетов, ясно давая понять, что ей равной в мудрости нет. Это на языке современного менеджмента называется продажей себя. Ведь известно со времён Ветхого Завета, что женский язык до сих пор самое совершенное средство массовой информации. Особенно язык женщины скучающей, сидящей дома и не ведущей никакой социальной жизни. Сплетни для неё – это всё! Это жизнь, взятая взаймы и не одна, это заимствованные чувства, её нереализованные мечты, которых она стыдилась и которые теперь имеет право осуждать, скрывая зависть и трепет возбуждения. И целью этой продажи было разнести через собеседницу потенциальным невестам, что она вне конкуренции и не стоит тратить время, пытаясь попасть в список жён. Что она умна, а потому опасна, и жить в таком союзе будет не счастьем, а зубной болью. Что супруг ценит эти её достоинства, и доказательства побрякивают с каждым жестом всё отчётливее. Короче, девочки, не суйтесь! Или попадёте в ад! В ад уж, конечно, никто не стремился…

– Это мужчина! – томно продолжала она. – Его события глобальны и если у него будет всё, он непременно женится или кого-нибудь убьёт. Поэтому ты должна сделать его заботы более прозаичными и насущными! Меняй мебель, достраивай дом, ну не знаю! Рожай детей! Если у тебя уж всё есть – заболей и не выздоравливай, пока не помотаешь его по самым дорогим врачам и не купишь безумно дорогие лекарства, которые пить, кстати, не обязательно. Кто же оставит женщину, в которую столько вложил? А уж тем более, кто захочет завести себе вторую, предполагая повторные возможные траты такого масштаба? И не спеши! Умей терпеть – жди подходящего момента, ну ты же женщина! И не забывай про постель – это наше главное оружие! – закончила первая свою речь с лукавой улыбкой.

Вторая, её более молодая собеседница, которая только становилась на путь «настоящей женщины», как губка впитывала каждое её слово, уже с детства намётанным глазом определив, что половина золота поддельна и является ничем иным как совершенной бижутерией. А значит и цена тебе, дорогая, не так высока, но сейчас ты говоришь нужные мне вещи, и я без сомнений превзойду тебя!

Мамаша, решив в паузе уделить всё-таки внимание гостям, вольготно поднесла им кофе и сказала:

– Всегда было интересно познакомиться с женой месье Имада. Он у нас бывает часто и очень любит кофе, который варит Диала.

Что явилось силой, переключившей рубильник в мозгу у Инны, она не поняла и сама. Изумив переставшую уже изумляться Ленку, она отодвинула поданную ей чашку и с серьёзным лицом, глядя прямо в глаза наглой женщине, сказала:

– Спасибо, но мне в отличие от месье Имада совершенно не нравится Диалин кофе, впрочем, как и она сама. – потом, медленно и красиво встав, прошла по комнате, разглядывая всех присутствующих и продолжила: – Мне просто, как иностранке, было интересно посмотреть, в каких семьях вырастают проститутки.

В комнате тихо заохали, тётка с кофе искривилась лицом, а Инна, не отводя от неё взгляда, закончила:

– Я посмотрела! Это ужасно: и дом, и кофе, и вы все. А ты, милочка, уволена! Всего доброго! – развернулась и пошла к выходу, только перед дверью вспомнив про сидящую с открытым ртом подругу. – Лен, ты останешься?

– С ума сошла?! – Ленка побежала за ней в машину, боясь быть поколоченной этой стаей, не ожидавшей такого позора.

В машине Инна разразилась громким смехом, потом начала стучать по рулю с криком:

– Я дура! Дура! – и опять смеялась.

Ленка молчала, боясь, что путь их с таким состоянием водителя будет недолгим. И только когда они подъехали и остановились у Инниного дома, спросила:

– Инн, а что это всё сейчас было? Ты специально так задумала?

– Ленка, я, наверное, была в тихом помешательстве, я правда захотела стать ей! А потом, когда её ужасная мать сказала про Имада, я почувствовала… – она замолчала на секунду. – Только не подумай, что я совсем свихнулась, но я почувствовала, как покойная бабушка Аревик влепила мне пощёчину. Понимаешь? Я как будто проснулась и увидела эту помойку… Лен, я ухожу из дома!

– Инна! Это невозможно! В течение этого утра ты то борешься за него и хочешь стать похожей на эту дуру, то уходишь из дома! Да успокойся ты, наконец! – ругалась Лена, бежавшая за ней по подъезду и желающая предотвратить её очередное безумное предприятие.

– Хорошо, только скажи мне, как?! – сказала Инна, резко останавливаясь. – Как Лена? Дыхательной гимнастикой позаниматься, когда дышать нечем? А? Или помедитировать? Так моё сознание уже и так покинуло моё тело, разве незаметно? – Она села на ступеньки и Лена примостилась рядом.

– Ты видишь, как твоя свекровь за тебя переживает? Мне её жалко, Инна. Не делай громких заявлений. Хорошо? Пошли, посидим с ней спокойно, всё обсудим. Только не выливай на неё сразу всю правду-матку. Посоветуемся.

– Да, но я сначала в душ, отмыться от всего.

Анжела угощала их вкусным завтраком, приготовленным на скорую руку, пока невестка принимала душ, а её подруга полушёпотом вкратце пересказывала, как было дело. Инна, правда, только полизала вилку, а Лена уплетала за обе щеки ароматный омлет с сыром моцарелла и ветчиной.