Под его счастливый монолог они поднялись домой, где в дверях их уже ожидали. Взволнованная бедная мама, услышав шум в доме, вышла из своей комнаты и, увидев сына, заплакала и запричитала. Она благодарила Бога, что он вернулся, жалела, что муж уже никогда не увидит какой он стал, просила его свозить её к Надин в больницу, жаловалась, что Хади не хочет её брать с собой искать Гасана, а её материнское сердце обязательно бы нашло его.

Выговорившись и выплакавшись, она попыталась накормить его, потом, потеряв силы, пошла прилечь. Он даже не упомянул при ней о своих ужасных ночных приключениях, да она и не спрашивала, бедная, уже не в силах никому помочь, мать пыталась удержаться от безумия за силу своих повзрослевших сыновей.

Выпив пятую за утро чашку кофе, Ахмед, отказавшись от отдыха, попросил мужчин рассказать ему всё до мельчайших подробностей о событиях последнего месяца. Кое-что записывая и переспрашивая по нескольку раз, он, наконец, составил более менее приемлемый план действий.

– Я должен сегодня съездить к Надин, а потом поехать в наш город, встретиться с некоторыми людьми.

– Я не думаю, что там есть ещё кто-то, кто тебе нужен. Все разъехались.

– И тем не менее, проверим. Потом надо посмотреть на дом и на центр. Короче мне надо туда съездить. Хади, ты когда там был последний раз?

– Я там не был с того дня, как мы уехали. Только с Надин один раз. Тогда, когда её ранило. Я боялся…

– Я понимаю. Туда хоть можно попасть?

– Да. – Али, могучий и молчаливый, уже, похоже, давно обдумывал эту возможность. – Можно, в принципе. Я уже думал, что когда ты приедешь, надо будет поехать нам с тобой. Даже продумал как. По Бейруту проедем аккуратно, только по нашим кварталам, в объезд христианских. Не будем выезжать на основную трассу, поедем по мелким улочкам. Времени уйдёт больше, там петлять долго, но ничего, зато блокпостов меньше. Хади определил Надин в больницу в нашей части Бейрута, так что доедем беспрепятственно, если только опять чего нового не придумали. Тогда будем смотреть по ситуации. А потом, не выезжая на трассу, поедем на юг. Для этого надо будет вернуться чуть назад, там тоже есть маленькая дорога. Вот по ней и поедем.

– Слушай, тут вообще не чувствуется война. Неужели там так опасно?

– Да. Там не бомбёжка, но пристрелят и не спросят, как звали, или заберут, как Гасана, так что не найдёшь. Причём если не евреи, то свои. Вообще озверели все.

– Нет, Али. Тебе зачем рисковать? У тебя четверо детей! Нет. Я поеду один.

– Одному немыслимо! Если мне написано судьбой умереть там, то так и будет. От судьбы не убежишь.

– Я поеду с тобой! – отозвался Хади.

– Мы съездим все в Бейрут к Надин, а оттуда я с Али на юг. Если всё будет более менее спокойно. А ты, Хади, вернёшься к маме. Давайте собирайтесь, боюсь, что я после обеда просто упаду и усну. Толку с меня не будет. Машина где?

– Я на твоем мерседесе ездил, а сейчас у Али беру его запасную развалюху, чтобы не остановили и не напали на дороге ради машины. Сейчас лучше быть незаметными.

– Возьми мой пистолет, Ахмед. Только не клади за пояс или под сиденье. Сейчас купим пакет с лавашем и спрячем его между хлебами.

Побросав в машину пару бутылок с замерзшей водой и термос с кофе для Ахмеда, проверив документы и деньги, они под палящим солнцем на старой, коптящей, но достаточно быстрой машине двинулись в путь. Чем ближе к трассе на Бейрут, тем чаще становились блокпосты.

– Я этих блокпостов боюсь меньше, чем улиц, разделяющих мусульманские и христианские кварталы. – признался Али.

– Да, жутко. – Ахмед, почерневший от усталости, в насквозь пропитанной потом одежде, в напряжении пережидал очередь на проверку.

Каждый раз одно и то же: покажите документы, выйдите из машины, откройте багажник, куда едете, с какой целью? Вопросы задавались медленно, документы рассматривались долго, будто в них была зашифрована карта лагерей палестинских террористов. От солнца плавилась земля и головы. Ахмед старался не смотреть на заднее сиденье, где лежал целлофановый полупрозрачный мешок с лавашем и пистолетом, именно этой своей полупрозрачностью отгоняя от себя всякие подозрения. Наконец, документы вернули, отпустили.

Только ветерок из открытых окон тронувшейся машины слегка остудил их, как появился новый блокпост. И опять всё сначала.

Наконец свернули с трассы. Дорога пошла через горы и чем выше они поднимались, тем прохладнее и приятнее был воздух, правда, спуск в Бейрут напоминал окунание в варочный котёл. Из-за высокой влажности воздуха тела покрылись обильным потом, одежда промокла насквозь и плотно прилипла к телу. Солнце еле пробивалось через густой серый смог.

Все встреченные на их пути люди, на восемьдесят процентов мужчины, были вооружены. Женщины перемещались быстро, с невероятным количеством переполненных мешков, стараясь запастись за один поход в магазин как можно большим количеством продуктов. Машин было мало, проезжали быстро. Вообще, атмосфера была напряжённой и ощущение опасности усиливалось.

Возле блокпостов внутри города было пусто, только вынужденные проезжать этими дорогами редкие машины останавливались на досмотр.

Ближе к больнице улицы наполнились пешеходами и припаркованными автомобилями. На входе стояла вооружённая охрана, на парковке люди с автоматами. После тщательной проверки их пропустили, запретив брать с собой что-либо.

Надин лежала в хирургии на третьем этаже вместе с четырьмя женщинами, состояние которых было гораздо плачевнее. Одна то приходила в сознание и начинала бредить, то опять проваливалась в никуда. Её голова была перебинтована, на марле видны засохшие пятна просочившейся крови. Две другие – с ампутированными конечностями и множественными ранениями. А рядом с Надин молодая девушка с обширными ожогами. Палата была рассчитана на трёх человек, и присутствие пяти больных и ухаживающих за ними создавало невыносимую давку.

Надин лежала, повернувшись к стене. Едва услышав голос Хади, она подняла голову и, приподнимаясь на руках, стала подтягивать ноги, принимая сидячее положение. Волосы сбиты, пижама от неловких движений перекручена вокруг тела. Она тоненькими ручками быстро пыталась исправить и то и другое, пригладила волосы, начала поправлять пижаму и тут увидела Ахмеда. Наверное, желая вскочить от радости и броситься к нему навстречу, она рванулась вперед, потеряла равновесие и чуть не упала с кровати.

– Ахмед! Приехал! Иди, иди я тебя обниму! – она сияла от счастья.

– Маленькая моя, аккуратнее, чуть не упала, что ты! Боже! – эта радость и полная беспомощность ножом перерезали его душу. Он попытался обнять её, но она отстранилась:

– Не надо, от меня плохо пахнет. Я грязная вся. Ты там сядь. – полушёпотом, стесняясь посторонних в палате, сказала она.

– Ну что ты, Надин! За тобой кто-то ухаживает?

– Ты же видишь, сколько тут людей. Ко мне Хади приезжает, но он же мужчина. – она заплакала, стесняясь своих слёз, но не в силах их сдержать. – Ахмед, забери меня отсюда! Я часами жду, пока мне утку принесут, иногда не успеваю, а тут каждый день новые тяжёлые больные. Сейчас же шииты только в шиитские больницы поступают, сунниты в суннитские, христиане в христианские. А сюда каждый день столько привозят, что, мне кажется, скоро всех наших убьют. Я Хади жду каждый день и боюсь, что он не приедет. А он приезжает, гоняет медсестёр, деньги им платит, а уезжает и опять никто не подходит. Забери меня!

Она никогда не жаловалась, росла таким маленьким хрупким бойцом с огромным сердцем, всех жалела, помогала ещё до того, как её просили. И сейчас лежала и страдала бы, молча, боясь обременить Хади и помешать его поискам. Но Ахмед это другое, ему всё по силам. И она сдалась.

– Птичка моя, потерпи чуть-чуть. Я только найду твоего врача, всё узнаю у него, заберу все документы, и сегодня же заберу тебя. Подожди, хорошо? – Он целовал её немытую кивающую головку. – Подожди!

Потом, обернувшись к Али и Хади, добавил:

– Мы никуда больше не едем, забираем её домой. Хади, собери вещи и найди какую-нибудь медсестру, чтобы поменяла ей бельё и одежду в дорогу.

– Нет одежды, наверное.

– Найди медсестру, я что-нибудь придумаю. – он отправился по коридору искать врача. На его счастье, тот в перерыве между операциями отдыхал в ординаторской.

– Здравствуйте, доктор! Я доктор Ахмед, стоматолог. Я хотел бы узнать о своей сестре Надин, палата четыреста восемнадцать. Я хотел бы её забрать.

– Проходите, доктор. Вот её история. Вот снимки до и после операции. – устало выложил он на стол папку.

– Я стоматолог, поэтому мне важнее выслушать вас, боюсь, я мало что пойму по снимкам. Но уход у вас ужасный!

– Какой уход, коллега?! О чём вы?! Больные скоро будут лежать по двое на койке, а вы про уход! У меня по четыре операции в день бывает, думаю уже только о том, как бы правильную ногу ампутировать, не ошибиться!

– Понимаю. Пусть хранит Вас Аллах и даст Вам сил в Вашем труде!

– Вашей сестре повезло, ей вовремя и хорошо проведена операция. За это не беспокойтесь. Но выхаживать её лучше, конечно, не здесь, а в месте поспокойнее. Поэтому, несмотря на её состояние, я даже рекомендую вам её забрать. Я напишу вам необходимое лечение, оно будет длительным, но должно дать эффект. А через недели две подключите физиотерапию, массаж. Ну и, конечно, надо пытаться двигаться.

Надин забрали, переодев во врачебный хирургический костюм вместо сменной одежды, его цену включили в счёт за лечение. По дороге удалось купить почти все лекарства, одежду не искали, боясь останавливаться лишний раз. Али сказал, что его жена что-нибудь подберёт из своей.