На ней была охотничья юбка и шелковая блуза с черным галстуком; волосы ее были заплетены в одну толстую косу и перевязаны темным бантом. Нельзя было назвать ее нарядно одетой, но, сидя перед огнем, который играл на ней золотыми и пурпурными тенями, она являлась воплощением молодости и нежной свежести.
Она начала причесываться «наверх» с последнего дня своего рождения. Эмилия специально ездила в Лондон учиться делать прическу и теперь производила это артистически.
– Я должна покинуть вас, мои дорогие, – сказала Дора, взглянув на них и наматывая ухо Ника-младшего на свой тонкий пальчик. – Тони сказал мне, чтобы я пришла пораньше. Когда я оденусь, я приду показать вам мое новое платье: оно все белое с серебром. До свидания еще раз!
Лишь только дверь закрылась за ней, Рекс сказал:
– Не правда ли, как странно, что мы оба в одно и то же время подумали то же самое?
– Просто у нас обоих одинаковый вкус; мы любим прекрасное, а Дора, несомненно, красива; мы и раньше это с тобой находили.
Рекс, лежа на спине, думал.
– Вы знаете, – вдруг сказал он, – сегодня – я не могу объяснить вам почему, – но мне это представляется каким-то другим; я чувствую это сильнее.
Джи взглянула на его сосредоточенное лицо. Он напряженно смотрел в огонь, повернувшись боком к ней: ей виден был его тонкий, почти аскетический профиль, нежные черты лица, плотный подбородок и решительный рот. Сердце ее сжалось, когда она вспомнила, какое счастье отразилось на его лице при взгляде на Дору. Конечно, он был еще мальчик, а она – почти девочка, но…
Одна мысль о том, что он может быть несчастен, была ей невыносима. «А впрочем, – подумала она, – как все это проблематично. Зачем загадывать так далеко?»
ГЛАВА IX
Дора медленно спускалась с лестницы. Было еще немного рано и, кроме того, в новых парчовых башмаках с высокими красными каблуками трудно было идти быстро.
Снизу, из залы, наполовину скрытый тенью, падавшей от старого знамени, Паскаль Гревиль наблюдал за нею.
Красота ее сразу поразила его. Дора на минуту остановилась поправить оборку юбки, и Паскалю показалось, что кожа ее еще белее ее платья. Он быстро подался вперед и стал так, чтобы свет прямо падал на него; ему уже раньше приходилось проделывать это, и он знал цену первого впечатления.
Он не ошибся. Настоящая красота не может остаться незамеченной, а у Доры в высшей степени было развито чувство прекрасного, и вид Пана доставил ей наслаждение.
Он что-то сказал ей. Она засмеялась, покраснела и воскликнула:
– Пан!
Гревиль взял ее за руку:
– Дора!
Он не сразу выпустил ее руку и секунду молчал, а потом сказал:
– Выросли, стали совсем другой!
– О нет, не совсем еще, – сказала Дора, немного конфузясь.
– Ну, хорошо, – он быстро развел своими изящными загорелыми руками, – что же теперь сказать? Я помню Алису из «Страны чудес», а нахожу Афродиту.
– Обе начинаются с «А», – скромно заметила Дора, – как бы то ни было, есть сходство.
Гревиль машинально рассмеялся; он был положительно уничтожен ее красотой и молодостью. Он вдруг почувствовал себя очень хорошо; не было больше той скуки, того недовольства, которые томили его последние годы. Ему знакомо было это переживание, но он давно его не испытывал.
Дора между тем изучала его. Он это сознавал, и это доставляло ему удовольствие.
Она думала, как странно встретить красивого мужчину, и действительно, Гревиль заслуживал этот эпитет. Черты его лица и форма головы были безукоризненны. У него были немного странные, но очень привлекательные темно-золотые глаза и почти черные волосы. Несмотря на легкий загар, кожа его была очень нежна, а улыбка прямо очаровательна.
Он был высок, широк в плечах и вообще имел наружность спортсмена. Дора с удовольствием заметила, как он хорошо сложен. Окружавшие ее мужчины – Тони и Пемброк – в этом отношении не удовлетворяли ее вкуса, а Рекс почти не шел в счет.
Кроме того, слух о разводе Паскаля не мог не привлечь к нему внимания. Несчастная любовь вообще возбуждает интерес, а по отношению к Гревилю ее можно было предположить особенно легко, так как женщины всегда интересовались им, обожали его и баловали. Для него это, конечно, не было тайной; он отлично знал силу обаяния своей личности и могущество каждого взгляда. Он ехал в Гарстпойнт крайне неохотно, предвидя, что ему придется тут скучать, и ехал лишь потому, что ему нужны были деньги, а он знал, что только Тони мог дать их ему.
Брак его, состоявшийся десять лет назад, был сплошной неудачей. Он женился на несчастной итальянской маркизе исключительно потому, что иначе ему пришлось бы отказаться от дипломатической карьеры. Впрочем, то, чего он избег тогда, все равно его не миновало. Он и сейчас покидал свой служебный пост помимо своего желания, и это в особенности раздражало его, так как самой служебной деятельностью он не дорожил. Но, хотя, с одной стороны, эта отставка и была ему неприятна, с другой стороны, он был счастлив, что, наконец, отделался от Бьянки, которую он когда-то сравнивал с Примаверой и Семирамидой, но только не с Афродитой: она была некрасива, и в их браке ему приходилось быть красивым за двоих.
Он поздоровался с Тони и Пемброком, продолжая смотреть на Дору. Тони старался поддерживать в доме известную роскошь, и Гревиль находил, что серебряная посуда, темная скатерть, вышитая красными и белыми орхидеями, и вообще вся обстановка очень подходили к Доре.
Она сидела на конце стола против Тони, и дубовые панели стен служили прекрасным фоном для ее нежной белизны.
Гревиль задумался о ее глазах; он как-то совсем забыл о них и теперь был страшно поражен, увидев действительно совершенно зеленые глаза под черными, точно нарисованными бровями.
Делая вид, что слушает охотничий рассказ Пемброка, он в то же время старался припомнить, в каких стихах описаны глаза, подобные Дориным. «Кажется, у Бодлера: «Yeux verdatres – sorciere aux yeux allechants…» Кто-то из поэтов воспел их; нужно будет найти это стихотворение и прочесть его Доре. «Сколько ей лет? Семнадцать, восемнадцать? Во всяком случае, достаточно».
Дора встала.
– Останься с нами, выпей чего-нибудь, – попросил ее Тони.
К удивлению Гревиля, она осталась, но пить не захотела, а только держала свой стакан с вином перед светом и смотрела на красный отблеск от него на своей руке.
– Споешь что-нибудь? – спросил Тони. Они перешли в гостиную.
– Вы поете? – заинтересовался Пан.
– Она берет уроки у Кавини, – небрежно заявил Тони.
Гревиль был поражен: Кавини был известный маэстро, и брать у него уроки было большой честью.
– Что же спеть мне, Тони? – спросила Дора, садясь за рояль.
– Что-нибудь, – рассеянно сказал Тони, – что тебе нравится.
Раздались первые ноты григовской пьесы «Время и Вечность». Не отдавая себе в этом отчета, Дора во время пения остановила свой взгляд на Гревиле, и он впился в нее глазами. Уже много лет, со времени своей юности, он не испытывал такого чувства, как в эту минуту; он весь дрожал, и глаза ему застилал туман. Голос у Доры был богатый и замечательно чистый; она пела великолепно, без малейшего усилия и вместе с тем с большой теплотой.
«А что же будет, когда она начнет чувствовать, – думал Гревиль, – и вложит это чувство в свое пение!..»
Романс был окончен. Он услыхал, как Пемброк делал какие-то замечания, а Дора ему отвечала. Потом она запела снова, на этот раз какую-то французскую песенку про «belle marquise», которую звали Фифинелла; она кончила, рассмеялась и встала.
– Ну, довольно.
– Очень хорошо, моя дорогая, – сказал Тони, – вот что значит Кавини, Пан!
– И очень красивый голос, – внешне спокойно сказал Пан. – Он круто повернулся к Доре: – Вы любите петь?
– Обожаю.
– И ездить верхом тоже?
– У вас удивительная память, Пан.
– Не во всем, – ответил он, глядя на нее потемневшими глазами, – но есть вещи, которых нельзя забыть.
Внезапное смущение охватило Дору и помешало ей сразу ответить. Ей показалось, точно она осталась наедине с Гревилем, а остальные – Пемброк и Тони – отодвинулись куда-то вдаль.
Пан странным образом нарушил течение ее мыслей, и она почувствовала, точно в известном отношении стала старше и одновременно в другом отношении – моложе.
Он закурил папиросу и, продолжая держать горевшую спичку, свет от которой освещал ее лицо, посмотрел на нее блестящими глазами и тихо спросил:
– Почему вы покраснели, Афродита?
– Разве я покраснела? – спросила Дора.
– Да, очаровательно. Наверно, есть какая-нибудь причина.
Дора серьезно взглянула на него.
– Я, пожалуй, немного смущена, – сказала она, – вы знаете, так много времени прошло с тех пор, как вы были здесь…
– И теперь я кажусь вам другим, и вы тоже, – быстро докончил Гревиль, – и эта разница приводит вас в смущение, не так ли?
– Я думаю, что так, – пробормотала Дора. Тони позвал ее, и она подошла к нему.
– О чем это вы шепчетесь с Паном? – спросил он.
– Мы говорили о неожиданностях жизни, – кротко сказал Гревиль.
– Тебе, должно быть, нетрудно рассуждать об этом, – насмешливо согласился Тони и потом, кивнув головой Доре, сказал ей: – Пора тебе идти спать, дорогая моя.
Гревиль отворил ей дверь и проводил ее до лестницы.
– Спите спокойно, Афродита, и постарайтесь привыкнуть к разнице. Я хочу, – он немного сжал ее пальцы, – я хочу, чтобы вы совсем привыкли ко мне.
Он подождал, пока она дошла до верха лестницы, и, стоя на том же месте, с улыбкой крикнул ей:
– Спокойной ночи.
Она постояла минутку, потом постучала в дверь Рекса.
– Как провела время? – с участием спросил Рекс. – Я слышал, как ты пела; мне очень понравилось. Каков Пан – такой же, как и раньше?
Дора не сразу ответила ему, и он повторил вопрос в несколько иной форме:
"Миндаль цветет" отзывы
Отзывы читателей о книге "Миндаль цветет". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Миндаль цветет" друзьям в соцсетях.