Бюрон Николь де - «Милый, ты меня слышишь?.. Тогда повтори, что я сказала!»

Мадам Васкес, как ни в чем не бывало, продолжает.

— Да. Этот брак невозможен. Потому что Ализа, несмотря на все ее замечательные достоинства имеет маленький недостаток.

А? Что? Ваша Милая Крошка имеет «недостаток»? Ну, знаете-ли!

Да.

Она белая.

Мужчина поперхнулся шампанским.

— Она…что?

— Она — белая!

И, плюх, в физиономию!

— Понимаете, — объясняет Мадам Васкес (Месье Васкес молчит, но в его хитрых глазах блестит насмешливый огонек,) — мы потомки африканских рабов из Мозамбика. Мы очень гордимся этим и женимся только между собой. Мы знаем, что Бразилия гордится тем, что она — страна смешанных браков, но мы — одни из немногих, кто не следует этим путем.

— Так вы расисты? — бормочет ваш муж.

— В своем роде. — отвечает Мадам Васкес с лучезарной улыбкой.

Мужчина встает. Как достойная жена, вы ему вторите.

— Я думаю, нам больше не о чем говорить, дорогая мадам, — говорит он, кланяясь прекрасной бразильянке.

Месье Васкес, который до того не раскрывал рта, спрашивает басом:

— Простите за нескромный вопрос, но какое “dowry” у вашей дочери?

—“dowry”? — удивленно спрашивает Мужчина.

— Приданое! — шепчете вы.

— У моей дочери нет “dowry”. Мы всего лишь нищие белые, — холодно отвечает ваш супруг.

И вы удаляетесь со всем возможным достоинством.

В машине (увы, у вас не роллс-ройс!), Мужчина взрывается.

— Претенциозные сволочи!

— Многие годы с ними обращались точно так же, — мягко замечаете вы, — и в США до сих пор существует Ку Клукс Клан.

Но ваш Господин и Повелитель не слушает.

— Подумать только, я позволил их сыну спать в постели моей маленькой белой красавицы! Никогда себе не прощу! Кстати, придя домой, я разобью его смазливую черную рожу!

— Не смей!

Старое воспоминание поднимается на поверхность вашей памяти.

— …Христос говорил: «Когда тебя бьют по правой щеке, подставь левую».

— Нет уж! Ты с возрастом становишься набожной? В любом случае, в Евангелии есть и ошибочные штуки. Я уже вижу физиономии моих синдикалистов, если я им скажу, что все равны и будут получать одну зарплату. Забастовка мне будет обеспечена.

В пылу теологической дискуссии вы приезжаете домой. Вас встречают крики и всхлипы. Это встрепанная Милая Крошка обливается слезами в своей постели.

— Хоао бросил меня! Он возвращается с родителями в Бразилию. Он меня оставил! После простого телефонного звонка: “Ты всегда останешься первой в моем сердце”… На кой мне надо оставаться первой в его сердце!.. Трус! Он боится своей мамочки! Гадина! Ничтожество! Сукин сын! Никогда я больше не поверю мужчине! Все они сволочи!

— Конечно, ты права. Все сволочи! — соглашаетесь вы, делая мужу знак удалиться.

Вы нежно накрываете несчастную девочку одеялом. Вы задергиваете шторы. Вы целуете вашу бедную оставленную птичку.

— А теперь спи!

Милая Крошка три дня оставалась в обьятиях Морфея. Временами она просыпалась, ныла, просила у вас денег, чтобы вскочить на самолет до Байи и большим швейцарским ножом отрезать уши этому чесоточному псу, предателю и трусу.

Еще одна проблема. Тома, уведомленный об отъезде бразильца (Кем? Консьержкой? Мельхиором? Последний с негодованием отрицает: “Ты же знаешь, я разговариваю только с тобой. А потом, этот ужасный мальчишка никогда не смотрит, куда ставит свои толстые копыта и наступает мне на лапы!”), так вот, юный Тома вцепился в вас как клещ. Как только вы выходили из квартиры, вы видели его на коврике у ваших дверей, в позе лотоса, небритого, нечесанного, с помятой физиономией, умоляющего вас позволить ему увидеть вашу дочь. Всего на минутку. Чтобы поцеловать ей ноги (Да у этого типа просто мания какая-то!) и поклясться ей в вечной любви.

— Она воскреснет! — упрямо повторял он.

Вы усмехались и ускользали в магазин. Он следовал за вами, жалуясь на свою попранную страсть. Все так же сморкаясь в одну из ваших тряпок, он таскал ваши корзины, перегруженные помидорами, апельсинами, фруктовыми йогуртами, и тонной прочих продуктов, необходимых, чтобы насытить вечно голодное стадо. Что, конечно, пошло на пользу артриту вашего правого плеча.

— Она хотя бы спрашивала обо мне? — беспокойно осведомлялся он.

— Нет, — холодно отвечали вы, щупая груши (продавец был в ужасе), — и она не спросит, пока вы будете оставаться в ее доме.

Но юный Тома оказался упрямцем. Он опускал голову, сжимал губы и молчал.

К концу третьего дня вы открываете шторы в комнате Ализы, протягиваете ей витаминизированный аспирин и стакан воды.

— Давай! Глотай это и вставай! Твоя удравшая прекрасная любовь не стоит больше трех дней отчаяния.

— Ты с ума сошла! Я смертельно страдаю!

— Ты не будешь всю жизнь ныть из-за того, что тебя, как старый носок, бросил бразильский танцор! Где твоя гордость, девочка моя?!

— Ты не знаешь, что такое сердечная драма! Ты ничего не понимаешь в любви! — гневно ревет Милая Крошка. — Ты никогда никого не любила, только папу, и баста!

Вы в который раз воздерживаетесь от того, чтобы открыть ей, что чуть было не стали милой толстой шведской булочницей… женой — а потом вдовой — испанского тореро…. супругой предпринимателя: очень богатого, очень скучного и в данный момент сидящего в тюрьме… подругой политика, теперь так же сидящего в тюрьме… 123-ей женой арабского принца и т. д. Девушки не любят представлять, что у их матери тоже было изменчивое сердце.

БИП-БИП….БИП-БИП…

— Это твой телефон? — спрашиваете вы у Ализы.

— Нет, это твой.

Приехали! А это кто еще звонит? Вы бежите в кабинет. Телефона там нет. Вы несетесь в свою комнату. И там его нет. Вы нервничаете. Звонок прекратится, и вы никогда не узнаете, кто вам звонил. А вдруг, это было важно? А вдруг вы выиграли в Лото (не покупая билет)?… А! Этот сволочной аппарат должен быть в вашей сумке. Но где прячется ваша сумка? Под стопкой журналов на канапе в гостиной! Что она там делает? Загадка. А ваш телефон? Конечно затерялся в недрах торбы из искусственного крокодила, как уклейка в речных водорослях. В конце концов, вы ее выворачиваете (торбу из искусственного крокодила, а не уклейку) на пол. Море безумных объектов рассыпается по ковру и, уф, из общей кучи вы выхватываете маленькое чудо современной техники. Как раз вовремя.

Веселый молодой мужской голос просит Ализу. Его зовут Жиль. Он извиняется за беспокойство (странно, вежливый мальчик!), но он тревожится. Он позвонил вашей дочери, а там какой-то сумасшедший оскорблял его, а потом уверял, что Милая Крошка больше не живет по этому адресу. Что она в больнице с проказой, которую подцепила от африканца из района Великих озер.

Вы даете ему вашу младшенькую.

Через час, когда вы идете за хлебом, Милая Крошка все еще радостно щебечет по телефону.

Спасена!

Остается только вернуть квартиру.

Вы проникаете туда в отсутствие оккупанта, за которым следили из кафе напротив. Потом просто тупо вызываете слесаря и меняете замки. В это время Милая Крошка запихивает вещи Тома в огромный мешок для мусора, и вышвыривает на лестницу.

Дело улажено.

До следующего.

Первой забила тревогу Старшая Дочь. Отвезя младшего сына в школу, она даже заехала вас предупредить.

— Лилибель исчезла! — объявила она драматическим шепотом.

Лилибель — это ваша свекровь, мать Мужчины. Ей 75 лет. Она выглядит на 65. Элегантная, надушенная, с подтянутыми (вы всегда боялись спросить, сколько раз) морщинами. Посвящающая большую часть дня уходу за своей внешностью («И я покрою лицо твое увлажняющей гипермощной эмульсией, от которой кожа становится шелковистой…И я покрою руки твои целебным молочком против морщин….И я умащу шею твою оживляющими нанокапсулами (что это?!), для защиты от ударов неумолимого времени….» ну и так далее.). Бегущая к маникюрше, к педикюрше, к парикмахеру, на распродажи, в магазины, торгующие от фабрик и т. д.

Короче, пожилая Барби.

Увы! Она вас не ценит! Она упрекает вас в недостатке кокетства. И в том, что вы однажды забыли в морозильнике замороженные японские брикеты восстанавливающего гиперактивного керамидированного (что это?!) крема, который она подарила вам с хитрой улыбкой:

— Этот на десять лет омолодит тебе кожу, а то она уже начинает увядать.

Сделав над собой героическое усилие, вы ее не удавили.

Когда вы вышли замуж, и у вас родились дети, а потом и внуки, она отказалась называться “Мама”, “Бабушка”, “Бабуля”, “Баба Лили”, “Прабабушка” и т. д. Либо «Лилибель», либо никаких подарков на Рождество.

Когда ее в семьдесят лет настиг ревматизм, между Мужчиной и вами разразилась драма. Он предложил, чтобы его мать переехала жить к вам. Вы воспротивились этому с последней энергией утопающего.

— Твоя дорогая мамочка — зануда. Она станет будет отвлекать меня посреди работы, чтобы срочно показать мне не оставляющий пятен гель для чувствительной кожи, будет преследовать меня по всей квартире с японским шампунем несказанно увеличивающим пышность прямых волос, начнет тащить меня к своему парикмахеру, чтобы он покрасил меня в модный розовый цвет с фиолетовыми разводами… Нет и нет!

— Но что же нам с ней делать?

— Снять ей две комнаты в миленькой резиденции для пожилых, где у нее будет ее привычная мебель, ресторан внизу и медсестра под боком на всякий случай.

Лилибель, которая, будучи вдовой, дико скучала у себя дома, пришла в восторг от этого предложения. Она устроилась невдалеке от вас, в “Диких Люпинах”, с парком и бридж-клубом (еще одна ее страсть), и продолжила маниакальную деятельность, направленную на борьбу с неумолимым временем.