А с курткой была беда: в борьбе за Симину девичью честь один рукав оказался почти оторванным.

– Давайте ее сюда, я пришью, – предложила она. – И не стойте вы на пороге, проходите в комнату.

Бомж застенчиво пошевелил пальцами ног.

– Что? – спросила она, едва скрывая раздражение.

Даже шапку свою дурацкую не снял. Ботинки снял, а шапку оставил.

– Можно мне у вас помыться, раз уж такое дело?

Начинается! Хозяйка, дай воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде… И о чем она только думала? Зачем приволокла его в свой дом? Теперь придется проводить дезинфекцию: у него небось полно блох.

– Минутку, – сказала Сима после затянувшейся паузы и направилась в ванную.

На батарее сушились трусы, она торопливо сунула их в карман джинсов. Не хватало еще, чтобы всякие бомжи разглядывали ее белье. Тем более что и разглядывать-то особо нечего – обыкновенное хэбэ.

За спиной послышалось сопение. Она даже подпрыгнула от неожиданности. Бомж стоял на пороге ванной и виновато улыбался.

– Да что же вы подкрадываетесь?! – Интересно, он видел ее манипуляции с трусами?

– Извините, я не хотел вас напугать.

– Вы меня не напугали.

Сима протиснулась мимо мужика – тот даже не подумал посторониться.

– Шампунь, мыло – на полке, полотенце – на вешалке.

Про мочалку она сознательно не упомянула, не хватало еще, чтобы он мылся ее мочалкой. Наверное, и зубную щетку нужно было спрятать – так, на всякий случай.

– Одежды на смену у меня для вас нет. Я живу одна.

Ну вот, опять! Зачем она сказала, что живет одна? Совсем рассудка лишилась.

– Спасибо, я обойдусь, – вежливо сказал гость.

– Я пошла готовить ужин. – Сима сердито хлопнула дверью.

На кухне, в окружении привычных вещей, она немного успокоилась. Ну, что делать? День сегодня такой, сумасшедший. Надо перетерпеть.

В холодильнике было шаром покати. Впрочем, как всегда за неделю до зарплаты. В морозильной камере обнаружились четыре сосиски. Вот и славно! Сосиски есть. Картошка есть. Сейчас она все это быстренько пожарит.

Сима чистила картошку и прислушивалась к звукам, доносящимся из ванной. Ее нежданный гость фыркал как жеребец и напевал что-то веселенькое.

Она уже забросила картошку на сковороду, когда шум воды стих. Через минуту раздался скрип открывающейся двери и шлепанье босых ног по линолеуму.

– Спасибо, хозяйка.

– На здоровье. – Сима наконец оторвалась от плиты, обернулась и остолбенела.

Посреди ее кухни стоял полуголый мужик. Из одежды на нем были только джинсы и очки. Но ее поразило даже не это. Бомж, которому, по ее представлению, должно быть лет так сорок – сорок пять, оказался молодым парнем, ненамного старше ее самой.

– Пахнет вкусно. – Он широко улыбнулся.

Вода капала с русых волос на широкую грудь, скатывалась по рельефному животу.

Сима не могла оторвать взгляда от этого увлекательного зрелища.

– Вам помочь? – спросил он.

– Что?

– Я спрашиваю, нужна ли вам моя помощь?

Она встрепенулась, сердито посмотрела в насмешливые серые глаза.

– Помешайте пока картошку, а я схожу за швейной машинкой.

– Зачем? – спросил бомж.

– Картошку мешают, чтобы она не пригорела, а машинка нужна, чтобы пришить ваш рукав, – сказала Сима и выскочила из кухни.

По дороге она заглянула в ванную. Так и есть – мочалка мокрая. Значит, он ею все-таки пользовался. Теперь придется покупать новую, а денег нет.

В зеркале отразилось ее расстроенное лицо и пылающие уши.

«А вы-то чего? – мысленно спросила она у ушей. – Будто я не видела мужское пузо?»

«Такое рельефное – никогда», – отозвались уши.

«Ничего особенного, живот как живот», – проворчала Сима и погасила свет.

Швейная машинка была едва ли не самой дорогой вещью в доме. Сима ее холила и лелеяла как свою кормилицу. По ночам и по выходным Сима шила одежду на заказ. Только это позволяло ей худо-бедно сводить концы с концами. На зарплату секретаря крошечного архитектурного бюро выжить практически невозможно.

Сима подхватила машинку и поволокла ее на кухню.

– Что вы делаете? Я вам сейчас помогу. – Бомж выхватил машинку и легко, словно она была сделана из картона, поставил на кухонный стол.

– Спасибо.

– Картошка скоро будет готова, – отрапортовал он, выходя в прихожую. Снова загремели бутылки.

Сима поморщилась – определенно, этот жуткий звук ее раздражал.

– Вот. Хорошо, что я вовремя вспомнил! – На стол, рядом с машинкой, упал пучок редиски. – Сделаем салатик?

– Как хотите, – сказала Сима, не отрываясь от работы. Пока гость возился со своими бутылками и редисками, она успела приметать рукав.

– Я хочу.

– Ну, тогда делайте.

– Послушайте, может, мы познакомимся? – Бомж уселся напротив.

Ей совсем не хотелось знакомиться. Что за глупости – знакомиться со всякими бомжами! К тому же знакомство предполагало дальнейшее общение, а ей это совершенно ни к чему.

– Ну так как? – спросил он требовательно. – Вас как зовут?

– Сима. – Называть свое имя не хотелось, но и элементарную вежливость еще никто не отменял.

– Очень приятно. А я Илья, – бомж протянул руку.

Она покосилась на протянутую ладонь. Грязи под ногтями больше не было, да и сама рука выглядела чистой. Была не была…


– Сима – это от Серафимы? – спросил Илья.

– Сима – это просто Сима. Ясно?

Она ненавидела свое имя лет с пяти, когда начала понимать, как сильно оно отличается от обычных Маш, Кать и Тань.

Симона Вишневская – с ума сойти! Сколько раз ей приходилось плакать из-за своего имени! Все ее детские комплексы были из-за него.

Выход из положения нашла бабушка: «Говори всем, что ты Сима. Имя хорошее, старинное». Это решило проблему, и в дальнейшем она иначе как Симой не называлась. Только мама упорно продолжала звать ее Симоной.

«Симона, не понимаю, чем ты недовольна? Такое чудесное имя! Его, между прочим, твой папочка выбирал, оно ему очень нравилось».

В том, что ее папочке нравилось имя Симона, не было ничего удивительного. Особенно если учесть, что самого папочку, которого Сима ни разу в глаза не видела, звали Диего Маркос. Он был кубинцем и учился с ее мамой на одном курсе в архитектурно-строительном институте. Плодом любви русской девушки и кубинского юноши и явилась Сима, она же Симона. Сразу после родов новоиспеченный папаша расцеловал дочку и невесту и отбыл на остров Свободы, пообещав вернуться за ними через полгода.

Время шло, Сима росла, а от папочки не было никаких вестей. Первый год мама очень страдала, а потом успокоилась, подкинула годовалую дочку бабушке и занялась устройством личной жизни.

Мама была красива, умна, эрудированна. Ее личная жизнь устроилась очень быстро. Нет, мама не вышла замуж, но теперь она больше никогда не оставалась одна. Рядом с ней всегда был какой-нибудь мужчина – красивый, богатый, щедрый.

Когда Симе исполнилось три года, родился Вадик, сводный брат. В Вадике мама души не чаяла. Он был очень похож на нее саму: такой же красивый, светловолосый, голубоглазый.

А Сима? А Сима росла точной копией своего блудного кубинского папаши: смуглая, черноволосая, кудрявая. Только с цветом глаз природа что-то намудрила: они были светло-желтые, почти как у кошки. Может, сказались европейские гены мамы, разбавили горячую южную кровь?

Как бы то ни было, а Сима продолжала жить с бабушкой.

«Симона, ты так похожа на своего отца-негодяя, что, когда я смотрю на тебя, мое сердце обливается кровью. Ты же не хочешь, чтобы твоя мамочка расстраивалась, правда? Вот и умница! Поживи пока с бабушкой».

Так она и жила с бабушкой до прошлого года. А потом бабушка умерла, оставив внучке свою однокомнатную квартиру.

Через месяц после похорон Симу навестила мама. Последний раз они виделись, кажется, два года назад. Выглядела мама, как всегда, великолепно: безупречный макияж, прическа – волосок к волоску, костюм от Шанель, шлейф дорогих духов.

– Детка, прости, что я не была на похоронах. Срочная командировка в Лондон. Сама понимаешь, я не могла отказаться.

Сима не понимала.

Как можно со спокойной душой улететь в какой-то там Лондон, когда твоя родная мама лежит на смертном одре?

– Вот, кстати, это тебе подарок. – Мама поставила на стол маленькую золотистую коробочку. – Это духи. Настоящие, французские.

– Спасибо. Хочешь чаю? – Симе не хотелось даже прикасаться к этим «настоящим французским духам».

– Нет, Симона. Я пью только зеленый чай с китайским жасмином. Очень полезно для цвета кожи. У тебя же нет?

– У меня есть липовый чай.

– Не стоит. Я, собственно говоря, по делу.

Сима насторожилась: раньше маме не было до нее никакого дела.

– Это насчет квартиры, – мама небрежно взмахнула рукой.

– Какой квартиры?

– Да вот этой квартиры. Бабушка ведь оставила ее тебе? Симона, ну почему ты все время молчишь? Я надеюсь, ты согласна с тем, что бабушка поступила несправедливо? В конце концов, кроме тебя, у нее ведь были еще и мы с Вадиком. И мы ее тоже очень любили.

Сима была в корне не согласна. Ни мама, ни Вадик ни разу за последние два года не навестили бабушку, не спросили, как она живет, все ли у нее есть, хватает ли денег на лекарства. Ладно, Вадик – он еще маленький и глупый. Но мама…

– Что ты хочешь? – спросила Сима.

Мама достала из сумочки пачку невиданных тоненьких сигарет и золотую зажигалку.

– Я закурю. Ты не возражаешь, Симона?

– Я не возражаю. Только не называй меня Симоной.

– Хорошо, хорошо. – Мама щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась.

Она была так молода, так красива и изящна, ее мама. И курила она также изящно. Невиданная сигарета с золотистым фильтром выглядела очень эффектно в ее тонких, унизанных кольцами пальцах.

Сима встала из-за стола, распахнула форточку.

– Я подумала, что нам следует квартиру продать, – заговорила наконец мама.