Всегда можно по запаху определить, что мужчина использует «Ленор».

— Иди наверх, переоденься. Я начну разбирать продукты. А потом можем выпить.

Бронзово-топазовая ванная комната была чистой, прибранной и без липших туалетных принадлежностей, какой бывает только мужская туалетная комната. Когда Милли вылезла из костюма обезьяны, ей стало ясно, что противоположный пол лишает себя многих вещей. Должно быть, это скучно, встав утром, не иметь на выбор шестнадцать разных шампуней. Как они могут ограничиваться одной бутылкой и пользоваться ею, пока она не закончится, — просто непостижимо. Это ведь так грустно! И только одна бутылка кондиционера, представьте себе! И одно мыло!

А джинсовая рубашка была мягкая, как замша, и такая вылинявшая, что казалась почти белой. Вероятно, ее стирали и гладили миллион раз. Милли застегивала перламутровые пуговицы, когда до нее вдруг дошло, что наверняка эту работу раньше выполняла Луиза.

Ее мгновенно захлестнуло чувство вины. Эту рубашку когда-то с такой любовью стирала покойная жена Хью, а теперь ее надела бесстыжая потаскуха, которая имеет виды на ее мужа...

Неужели это я? — подумала Милли, глядя на свое смущенное отражение в зеркале над раковиной. Немного успокоившись, она влезла в обрезанные джинсы и туго затянула ремень на талии.

По крайней мере, в одном можно быть спокойной. Будь она даже самой бесстыжей потаскухой в мире, все это было бы бесполезно. Потому что Хью вполне ясно дал понять, что не имеет на нее никаких видов.

Милли хотелось наказать себя, поэтому она даже не позаимствовала его щетку для волос. И еще, по дороге вниз она не позволила себе заглянуть в спальни.

Ну, разве что, в одну. Тем более что дверь была открыта.

Это была комната, где спал Хью. Двуспальная кровать с сине-белым пуховым одеялом не застелена. На стуле висит одежда, из окна открывается захватывающий вид, разнообразные компьютерные журналы разбросаны на столике около кровати.

Еще там был будильник, лампа модного дизайна — без абажура и на сгибающейся ножке — и фотография Луизы в простой медной рамке.

А что она ожидала увидеть? Хлысты, ножные кандалы и большую коробку презервативов?

— Что такое? — спросил Хью у нее за спиной.

— О! — Милли обернулась; ее поймали с поличным. Как ужасно: теперь он подумает, что она везде сует свой нос.

Милли было стыдно: она понимала, что действительно подглядывала.

О боже, теперь Хью наверняка решит, что она какая-то психопатка-преследовательница. Святые небеса, что, если он подумает, будто она специально проследила его до супермаркета и подстроила эту встречу?

— Прости, прости, прости, — выпалила Милли. — Не могла удержаться и не заглянуть, но уверяю, я тебя не преследую.

Хью улыбнулся.

— Все в порядке. Человеку это свойственно.

— Что? — Милли была поражена. — Преследовать?

— Заглядывать в комнаты других людей. Смотреть, как они живут, больше узнавать о них. Ты когда-нибудь покупала журнал «Хелло!»?

— Нет!

— Но листала его в магазине?

— Конечно листала.

— Вот видишь, — сказал Хью.

Милли испытывала страстную благодарность, но ее все еще не отпускал стыд, и, прижимая к груди свой обезьяний костюм, она произнесла:

— Но в другие комнаты я не заглядывала, честное слово.

— Не волнуйся, мне нечего скрывать. Ни одной голой рабыни, прикованной на чердаке.

Он улыбался; он простил ее за то, что она так беззастенчиво подглядывала. Милли успокоилась.

— А рабы мужского пола?

— Ах да, рабы, конечно. Но кроме них, больше ничего такого.

Они спустились вниз, и Милли помогла ему разобрать пакеты и разложить еду. К своему большому облегчению, она одобрила почти все, что он купил, особенно литровую картонную коробку орехового мороженого «Рокомб-Фарм». Если не считать его явной страсти к маринованным корнишонам (фу — он что, беременный?), они поразительно совпадали во вкусах на продукты. Милли радостно засунула в холодильник несоленый «Лерпак», упаковку яиц, «Камбазолу» и свежий пармезан. Еще ей было приятно, что он выбрал «виноградные» помидоры, рулоны превосходной туалетной бумаги и две бутылки «Фиту». Определенно, этот мужчина был ей по сердцу.

Слава богу, никаких экономичных упаковок зеленого горошка.

Или ужасных полуфабрикатов из собачьего мяса, закамуфлированных под бифштекс и почки.

Или — самое худшее — хрустящий картофель с запахом креветок.


— Проклятые мужчины, — вздохнула Милли, шевеля голыми пальцами на ногах и восхищаясь тем, как стекло, подобно бриллианту, переливается на ярком солнце.

— Я откупорил бутылку водки и новую бутылку тоника, а меня вот так оскорбляют, — сказал Хью. — Большое спасибо.

Они сидели в садике за его домом, наслаждаясь теплым солнцем и споря о маринованных корнишонах, когда Милли вдруг вспомнила, как она здесь очутилась.

— Бедная женщина, — простонала она. — Я должна позвонить Лукасу и сообщить, что произошло. Ему придется сказать ей, что я приехала, а мужа вызвали на срочное совещание.

— Радуйся. — Было очевидно, что Хью находит это забавным. — Он ведь не твой муж.

— Да не в этом дело, — причитала Милли. — Я хочу сказать, она считает, что ее муж — мистер Совершенство, а он, вероятно, все последние двадцать пять лет ей врал! Как вообще можно быть уверенной, что из тебя не делают дуру? Это так страшно. — Она скорчила физиономию. — Завтра я встречу какого-нибудь красавца, влюблюсь в него без памяти, а вот смогу ли я когда-нибудь ему доверять?

Хью небрежно пожал плечами.

— Думаю, надо полагаться на интуицию. Это все, что тебе остается.

— Блестяще. Как эта самая жена того менеджера.

— Я куплю тебе на Рождество детектор лжи, — пообещал он с улыбкой.

— Боже, мне придется так долго ждать?

— Но я считал, что на лето ты отказалась от мужчин. Разве ты не объявила себя «свободной от секса зоной» или что-то в этом роде?

Милли закинула голову и сделала глоток. В нос ей уткнулся кубик льда и долька лимона. Ей надоел «обет безбрачия», но, вероятно, лучше не сообщать об этом Хью. Не нужно быть гением, чтобы понять, что, пока она была «свободной от секса зоной», он мог спокойно расслабиться в ее компании. Благодаря этому они и стали друзьями: ему незачем было беспокоиться, что она строит какие-то коварные козни. Что ей, например, хочется зубами сорвать с него одежду и...

Нет, нет, немедленно прекрати, даже не смей думать об этом!

Будет гораздо безопаснее, решила Милли, если она постарается, чтобы ее позорные планы остались нераскрытыми. Запертыми, под замком. Может, в сейфе. Или, еще лучше, в хранилище Швейцарского банка.

Согласно кивая, она принялась бессовестно врать:

— Никаких мужчин, никакого секса, никаких проблем. В самом деле, я не понимаю, почему большинство людей не поступают так же, это ведь единственно правильный образ жизни! Слушай, мне надо сообщить Лукасу, что случилось. Можно позвонить с твоего телефона?

— Конечно. Когда закончишь, пожалуйста, принеси мне еще одно пиво из холодильника. — Хью опять ей улыбался. — И себе, конечно.

— Мне нужно еще доехать до дома.

— Можешь остаться, вместе перекусим. У меня есть еда, — напомнил он ей. — Ты же помнишь, я был в супермаркете.

На кухне Милли мечтательно откупорила две бутылки «Бекса», размышляя, какое ощущение она бы испытала, если бы поцеловала Хью Эмерсона, если бы провела пальцами по его мягким, выжженным солнцем волосам, если бы его теплая кожа прижалась к ее коже.

Потом, чтобы окончательно не унестись в мечтах, она быстро похлопала по щекам, заставив себя вернуться на землю, взяла телефон и набрала номер Лукаса.


ГЛАВА 18


Выслушав, что произошло, Лукас, как и следовало ожидать, разразился смехом.

— Дорогуша, не стоит так нервничать! Все в порядке, — заверил он Милли. — Клиентка заплатила вперед.

Ради всего святого. Эти мужчины, может, их всех изничтожить?

— Я не из-за этого нервничаю, — выпалила Милли. — Паразит завел интрижку! Он законченный мерзавец! И ты не можешь оставить ее деньги — их нужно вернуть.

— Слушай, бизнес есть бизнес, — сказал Лукас. — Мы выполнили условия сделки. Не наша вина, что ее муж гуляет налево.

— Какой ты бессердечный! — выкрикнула Милли.

— Ну и слава богу. Лучше быть бессердечным, чем бесхребетным.

— Боже, я тебя ненавижу.

— Я знаю. Неважно, я ведь твой босс. Я привык, что в мое изображение втыкают иголки, — заверил Лукас.

Она была уверена, что он смеется.

— Ты на его стороне. — Милли жалела, что у нее нет под рукой его восковой фигуры. — Ты мужчина, поэтому тебе только смешно. Представь, как бы ты себя чувствовал, если бы изменяли тебе!

К этому моменту Лукас уже открыто хохотал над ней. Всем известно, что даже самое богатое воображение имеет предел. Ему никто никогда не изменял.

— Слушай, — добродушно проговорил он, — очень мило, что тебя это так беспокоит...

— Лукас. — Милли решилась на последнюю попытку. — Я всегда думала, что, возможно, в глубине души ты достойный человек.

— Значит, это не так. Насквозь бессердечный — вот я каков. Секс и деньги — только это заставляет мир вращаться. По крайней мере, — продолжил Лукас жизнерадостно, — жена этого парня не знает, что он ее обманывает, верно? Так кому от этого вред?

— Тебе должно быть стыдно. — Милли была полна негодования. — Это просто невообразимо.