– Я поферял маму. – Губы его искривились, а потом у него на глазах выступили слезы и – о, черт – черты его лица исказились, и он разревелся.

– Успокойся. Успокойся, приятель. Я помогу тебе найти ее. Я дождался, пока он перестанет рыдать, дважды глотнув воздух широко открытым ртом. Потом он начал икать. Малыш был прелестным, у него были светло-голубые глаза и лохматые белокурые волосы, ниспадающие на лицо. – Ладно, чувак, как она выглядит?

– Хммммм… Она фыглядит, как моя мама.

– Да… Этого мне вряд ли хватит. – Я широко улыбнулся, он икнул, а потом хихикнул.

– Хммммм… – У нее фрасифые фудри.

«Черт, бедный малыш. Он не выговаривает «к» и «в».

– Что еще?

– Она флассная дефчонка.

– Она классная девчонка, да? – Я улыбнулся, когда он кивнул. – Не сомневаюсь.

Как раз в этот момент, подняв глаза, я увидел растрепанную женщину, которая, прерывисто дыша и прижимая руку к сердцу, смотрела сверху вниз на меня и на ребенка.

– Ты совершенно прав, братишка. Она – классная.

Он снова хихикнул.

Глубоко вздохнув, мамаша прошептала:

– Спасибо тебе, господи.

– Не стоит благодарности, – сказал я, вставая. На ее серьезном лице тут же заиграла легкомысленная улыбка.

– А вы забавный.

Я усмехнулся, а потом подмигнул ей. Ее лицо мгновенно залил румянец.

– Вы очаровательны, вам это известно?

«О господи, как она занервничала».

Я заметил, что у ее ног прячется еще один ребенок. Еще я заметил блеск обручального кольца. Она начала бормотать:

– Вы… вы хотите меня закадрить?

Я вскинул брови, а она начала истерически хохотать.

– Я немного старо…

– Детка, любви все возрасты покорны. Однако я вижу, что вы заняты… Хорошие женщины всегда заняты.

Через динамик объявили посадку на мой рейс. «Черт».

– Ладна, я побегу, – сказал я, а затем переключил внимание на мальчишек. – А вы, глупыши, ни на шаг не отходите от мамы, тогда вы сможете присмотреть за ней, договорились? – Они оба кивнули. Я протянул ей руку. – Меня зовут Уилл. Приятно познакомиться с вами…

– Лорен. Мне тоже.

Бросив взгляд на барную стойку, я увидел, что моих напитков там больше нет. Сказав напоследок: «До свидания», я направился к своему выходу, абсолютно трезвый, с гитарой, которая стучала мне по спине.

«Проклятие, как я ненавижу летать».

Несколько раз в году я возвращался в Детройт, чтобы повидать семью, и всякий раз давал себе зарок, что больше никогда не полечу. Три года назад я начал посещать психиатра, доктора Чёрта. Серьезно, такая фамилия. Мысль о том, зачем кому-то ходить к психиатру, у которого фамилия Чёрт, все еще озадачивает меня, но я пошел. Еще хуже было то, что его звали Адольф. Изумительно. Адди Чёрт. Как бы то ни было, Адди Чёрт порекомендовал мне особый вид психотерапии под названием «In Vivo», чтобы я победил свой страх перед полетами. Я должен был придумывать, а потом записывать все самые ужасные сценарии. Начиналось с ерунды: турбулентность, странные шумы, детский плач и раздраженные пассажиры. Потом мы продвигались вперед, неделю за неделей, до тех пор, пока я не стал сочинять истории о том, как мы огненным шаром падаем на землю, тела людей засасывает в иллюминаторы, кругом оторванные конечности, кровавое месиво, ну вы знаете. Адди записывал эти кошмарные истории, когда я читал их ему вслух, а потом снова и снова прокручивал запись, а я в это время съеживался, корчился, метался и переворачивался, и чуть ли не рыдал, как ребенок, лежа на его жуткой медицинской кушетке.

Очевидно, цель его состояла в том, чтобы я в конце концов пришел в нормальное состояние и перестал бояться мысли о катастрофе, много раз проиграв в голове все самые отвратительные сценарии. Мне это пользы не принесло, процедура была очень болезненной. Мне не следовало бы забывать о том, что это, черт побери, Адди Чёрт. Когда мы встретились в последний раз, он прописал мне ксанакс[46], сказав, что «In Vivo» малоэффективен как метод. Напоследок он сказал:

– Вот, Уилл. Это рецепт, на всякий случай. Постарайся не думать о смерти, и пара стаканчиков текилы тоже не помешают.

Стремительно поднявшись в самолет, я оглядел проход и сразу нашел свое место. А потом я увидел ее. Я увидел ее…

Мне показалось, что она спит, у нее в ушах были наушники-пуговки, а вокруг шеи – туристическая подушка. За секунду до того, как я подошел к ней, она взглянула на меня, и тогда у меня вырвалось:

– Привет! – Я замолчал, подыскивая слова и глядя ей прямо в глаза, поистине восхитительные глаза, из тех, в которые хочется погрузиться и поплыть. – Не хотите пересесть на место у окна? Оно в вашем распоряжении, если вы не против.

Она нахмурилась.

– Что? Уф, нет, спасибо.

Думаю, я ее разозлил. Господи, какая это была классная, красивая девушка, нет… прекрасная. Ее густые, шелковистые темные волосы были закручены на макушке в пучок. Я никогда не нервничал в присутствии женщин, но в тот момент я нервничал так, как никогда в жизни.

– Я ужасно боюсь летать, – сказал я ей. – Прошу вас, мне необходимо сидеть у прохода. Простите, вы не возражаете? Кстати, меня зовут Уилл.

Резко поднявшись с места, она схватила свои вещи. Избегая встречаться со мной взглядом, она подняла вверх руку и пробормотала:

– Да, хорошо, можете сесть здесь. Меня зовут Миа.

Перекладывая вещи на багажной полке, я напугал ее, бросив ее сумку на свое кресло. Она посмотрела на меня:

– Чувак, у тебя глаза есть?

– Извини, детка, мне нужно было освободить для нее место. – Она пожала плечами и притворилась, что не замечает меня, но несколько секунд спустя я поймал ее на том, что она искоса поглядывает на меня. Я точно раздражал ее.

Плюхнувшись в кресло, я посмотрел на нее и улыбнулся. Мой взгляд немедленно потянулся к ее розовым губам, к пухленькой нижней губе. Мне хотелось поцеловать эту губу взасос.

– Почему вы не попросили места у прохода?

– Ну, видишь ли, милая, мне нравится сидеть через ряд от аварийного выхода. Я перепрыгиваю через это кресло, выпрыгиваю в люк и через долю секунды соскальзываю по надувному трапу.

– Так почему бы не попросить места у аварийного выхода?

– Я не такой, поверь мне.

– Вот тебе на! Времена рыцарей давно прошли. В любом случае это не важно, наша жизнь – в руках этих, будем надеяться, трезвых пилотов и груды металла весом чуть не в полтонны, поэтому…

– Мы можем сменить тему? Мне кажется, ты не понимаешь. – Мне не хотелось затыкать ей рот, ее поддразнивание было мне приятно. Мне нравятся умные девушки с твердым характером. Но мои нервы не выдерживали. Я достал четки, купленные в сувенирном магазинчике в аэропорту, и начал отдирать от них ярлык. Она продолжала изводить меня своим мелодичным тихим голосом. Было трудно сосредоточиться на том, что она говорила, потому что я был загипнотизирован ею, совершенно очарован тем, как от нее пахло, ее глазами и губами.

Посмеявшись над ее очередной маленькой колкостью, я в конце концов повернулся и прошептал:

– Слушай, маленькая соблазнительница, ты как будто дразнишь меня, не так ли?

– Извини, – пробормотала она. Подмигнув, я наблюдал за ее реакцией. Она глубоко вздохнула, издав еле слышный звук, потом сглотнула и отвернулась от меня, но прежде оглядела меня сверху донизу и обратно.

Когда я запоминал правила безопасности, меня до смерти напугал голос пилота, подошедшего к громкоговорителю и сообщавшего, что мы готовы взлететь.

– Господи Иисусе! Тебе не кажется, что он пьян?

Миа повернулась, сочувственно глядя на меня, и спокойнейшим голосом пробормотала:

– Вовсе нет. Расслабься, дружище, все пройдет отлично, и тебе, вероятно, не стоило бы так часто поминать Иисуса Христа, по крайней мере, пока на тебе вот это.

Я попросил ее открыть шторку иллюминатора, чтобы я мог видеть, как мы отрываемся от земли, а потом наклонился и глубоко втянул в себя воздух. Он нее пахло удивительной свежестью.

– От тебя приятно пахнет, – сказал я ей. – Как после дождя. Она снова порозовела, а потом спросила меня о гитаре. Должен сказать, она кое-что понимала в гитарах. Когда самолет начал отрываться от земли, я вцепился в подлокотники кресла. Она положила мне на руку свою ладонь и не убирала ее, пока мы продолжали разговаривать. Тепло ее руки успокаивало меня. Когда я крепче сжимал подлокотник, она крепче сжимала мою руку. Думаю, она делала это подсознательно. Я уверен, она не замечала, что делает, но помогла мне расслабиться.

Когда она упомянула, что у нее только что умер отец, у нее на глазах выступили слезы. Другой рукой я накрыл ее ладонь. Думаю, только в этот момент она впервые осознала, где лежит ее рука, потому что отдернула ее и вытерла глаза. Я немедленно выразил ей соболезнования по поводу ее потери.

– Все нормально, но сейчас мне не хотелось бы говорить об этом. Давай лучше о гитарах. – Ее лицо было милым и искренним, но на нем читалась сильная боль. Казалось, она старалась быть сильной и скрывать свою рану, но это было невозможно, поскольку ее выдавали очень выразительные глаза и лицо.

Мы проболтали весь полет. Я не мог отделаться от мысли, что обязан узнать эту девушку получше. Но было видно, как она переживает, поэтому я попытался разрядить обстановку.

Когда мы начали идти на посадку, меня охватила паника при мысли о том, что мы сейчас выйдем из самолета и больше никогда не увидимся.

– Миа, мы снижаемся. Мне нужно узнать все прямо сейчас! Сколько тебе лет, как твоя фамилия, на какой улице ты живешь? Если мы выкарабкаемся, я думаю, что мы могли бы посидеть где-нибудь вместе, знаешь, помузицировать или что-то в этом роде.

– Моя фамилия Келли, я почти всю неделю буду в папином кафе – «У Келли» на авеню А. Заходи как-нибудь выпить со мной кофе, и мы поболтаем о музыке. Мне двадцать пять лет.

Мне казалось, у нас так много общего. Я не мог поверить, что мне так повезло, потому что мне досталось место рядом с ней. Она была красивой, но ее красота не бросалась в глаза, не была вызывающей. Она была умной, и веселой, и язвительной, и саркастичной, и остроумной, и она любила музыку, но самое главное, она была доброй. Ей хотелось успокоить меня, пусть даже она не осознавала, что хочет этого, и она меня успокоила. Может быть, это была судьба, что я сел рядом с ней в тот день, или интуитивная прозорливость, божественное провидение, кто знает? Что бы то ни было, я сел рядом с девушкой, которая сумела завладеть моим сердцем. В ту самую минуту я влюбился в нее. Я понимал, что с Миа, при всей ее печали и чувствительности будет непросто, но от этого я желал ее еще больше.