С этой уверенностью как мог боролся дед, весьма доступно напоминая внуку его место. Порой, в весьма крепких выражениях. А потом, уже успокоившись, говорил, что ему лучше бы не привыкать чувствовать себя барином, ибо отвыкать все равно придется.

- Хотя вскоре я стал находить плюсы в своем положении: когда что-то не получалось в учебе, или я совершал очередную недостойную выходку, у меня было восхитительное объяснение - что я крестьянский сын, а посему хороших манер от меня ждать не следует. Никто из учителей не мог мне ничего на это возразить, - он довольно ухмыльнулся, вспоминая. - Зато потом мне непременно влетало за эти слова от деда. А еще он каждый вечер звал меня играть в шахматы и рассказывал о славных представителях рода де Виньи. Говорил, что я пошел в их породу.

Когда же дед умер, де Виньи долго не решался навестить сына, но все же счел своим долгом обеспечить его будущее, а потому приехал в Седан, чтобы забрать мальчишку и отвезти в Париж, где уже выбил ему место в свите Филиппа Орлеанского.

Эта дорога в Париж - в одной карете, двум совершенно разным и почти незнакомым людям, которые как будто по нелепой ошибке считались сыном и отцом - обещала быть невыносимой. Но, как ни странно, ко въезду в Париж они сумели найти общий язык и подружиться настолько, что Госкар сам напросился не оставлять его при Дворе, а взять с собой - в качестве пажа или помощника.

Просто Госкар был уже в том возрасте, когда нужен не отец, а друг - человек, близкий по духу. Барон де Виньи как раз таким и был. Они были во многом похожи, а по сему ладили очень легко. Мальчишкой, Госкар восхищался бароном - его военной славой, его наградами, его историями. Позже детское восхищение сменилось уважением и искренней привязанностью.

- Больше всего барон не любил говорить о деде, - продолжил Госкар, - стоило мне лишь упомянуть о нем - мгновенно раздражался, а то и приходил в ярость.

- Вероятно, у него были причины, - предположила Жоржетта.

- Вероятно, - вздохнул он, - матушка была, разумеется, не парой моему отцу, деда взбесила их связь, и он приказал сыну уехать в армию. Мать вскоре вышла замуж, однако дед решил, что первый ее ребенок - его внук, и еще во младенчестве, забрал меня на воспитание. Матушка как-то не особенно этому противилась - по крайней мере, за десять лет я видел ее раз пять от силы…

Оба они затихли, потому что у самой двери - так и не запертой, кстати - вдруг отчетливо послышались шаги. Шаги замерли, казалось, на самом пороге, и Жоржетта готова была к тому, что дверь сейчас откроют и застанут их в весьма недвусмысленном положении. У нее давно уже мелькала мысль, что нужно встать и закрыть дверь на ключ, но раньше мысль эта казалась мелочной и ничтожной.

Но им повезло: постояв за дверью, некто решил, видимо, что комната пуста, и прошел мимо. Однако шаги эти все же нарушили идиллию в комнате: оба вспомнили, что, помимо них двоих, в этом доме полно людей, и проблемы, пришедшие со смертью барона, сами собой не разрешились.

- Жоржетта, - вновь заговорил Госкар после молчания, - вы мне стали… - он с трудом подобрал слово, - очень дороги. И я ни в коем случае не хотел бы ставить вам ультиматумов, но… вы и сами должны понять, что я просто не имею морального права оставить все как есть. Ваш муж убил моего отца. И вы должны выбрать, чью сторону вы примите.

Жоржетта, тяжело и надрывно вздохнув, крепко зажмурилась и произнесла над самым его ухом:

- Почему же вы так упрямы, Госкар?…

- Значит, вы выбираете его? - резко спросил он, и взгляд его снова стал жестким.

- Можете думать так, если вам угодно! - ответила Жоржетта, поднимаясь на ноги и отнимая свою руку - не без некоторых усилий.

Не оборачиваясь, она почти бегом приблизилась к дверям и вышла наружу. Зато в полутемном коридоре, прижавшись спиной к двери, она перевела дыхание и, закрыв глаза, попыталась честно ответить на вопрос: сможет ли она сама поручиться, что не попытается снова искать встреч с Госкаром? Даже зная, что он совершил такую несправедливость по отношению к Шарлю.

И, поняв, что не сможет, снова приоткрыла дверь: к ее удивлению Госкар сам стоял у самой двери, по-видимому, собираясь догнать ее.

- Почему бы вам хоть на минуту не допустить, что де Руан не совершал этого?! - с мольбой спросила она. - Ведь в этом деле столько всего неясного! Хотя бы… - она напрягла память, - вы помните, как поверенный сказал, что в спальне барона он не нашел вообще никаких бумаг? А я, между тем, хорошо помню, что часть ларцов с бумагами забрали вы, часть - он. Куда они подевались, эти документы?

- Вероятно, мсье де Шамбаль просто не так выразился… - растерянно ответил Госкар.

- А если нет? Если эти бумаги кто-то забрал? Возможно, даже искал это новое завещание! Если оно существует вообще…

Еще раз сурово взглянув на нее, Госкар быстро вернулся в комнату, поднял наброшенную на стул перевязь со шпагой, надел жюстокор и снова вышел, начав запирать дверь.

- Куда вы? - обеспокоенно спросила Жоржетта.

- Солдаты уехали, так что я могу отправиться в таверну. Заберу завещание и отвезу его к де Шамбалю - чтобы раз и навсегда покончить с этими делом!

- Я с вами! - решительно заявила Жоржетта.

Лишь покидая замок, она несколько тревожно оглянулась: следовало бы и Шарлотту отсюда увезти, потому как здешние обитатели - и герцогиня со всеми ее странностями, и герцог, который даже не соизволил появиться перед гостями - не внушали ей доверия.

Но сейчас, когда солдаты покинули Фонтенуа-ле-Шато, замок казался таким спокойным и умиротворенным, что, право, глупо было предполагать, что Шарлотте здесь что-то угрожает.

Однако уже через сутки на месте великолепного Фонтенуа-ле-Шато останутся только покрытые копотью крепостные стены. В истории сохранится лишь, что замок пал во времена Тридцатилетней войны, и только немногие будут знать истинную его судьбу.

Жоржетта этого предвидеть, разумеется, не могла: пока что она лишь подгоняла коня, пытаясь не отставать от Госкара. Она была одета сейчас в обыкновенное дамское платье с тяжелой громоздкой юбкой, любезно предложенное герцогиней де Монтевиль, поскольку явилась в замок Жоржетта и вовсе в неподобающем мужском костюме и без багажа.

Через три часа Госкар и Жоржетта прибыли к той самой таверне. Весь двор ее был как на ладони, и Жоржетта только укрепилась в мысли, что убийца мог явиться сюда в тот вечер намного позже них - разглядеть с дороги экипаж барона, а значит и понять, что он остановился именно здесь, не составляло труда.

Еще издалека Жоржетта обратила внимание, что сама таверна заперта - поперек дверей была грубо приколочена доска, да и весь внешний вид говорил о том, что внутри никого нет. Госкар не собирался останавливаться и дожидаться ее: он с досадой потряс заколоченную дверь, после чего решительно направился вдоль стены.

Жоржетта, проклиная все женские платья на свете и свое в частности, едва поспевала следом. Подойдя к двери, она разглядела и приколоченный лист бумаги и с королевской печатью, которая провозглашала о том, что вход запрещен, а нарушивших запрет ждет наказание: заведение, видимо, прикрыли после таинственного убийства де Виньи. И она только покачала головой, глядя как Госкар, не долго думая, высаживает локтем окно на первом этаже.

- Останьтесь здесь, я скоро… - не оборачиваясь, произнес он, перелезая в помещение.

И ушел, даже не подав ей руку. Жоржетта пожала плечами и тоже начала пробираться в окно - правда, юбка очень мешала ей это делать.

Внутри таверны хоть и пахло по-прежнему отвратительно, но стояла полная тишина и полумрак.

- Я ведь велел вам дождаться снаружи! - немного удивленно произнес Госкар, видя, что Жоржетта догнала его и поднимается следом по лестнице.

- Да, я слышала, - спокойно подтвердила та, - ключ от вашей спальни у вас с собой?

- Да. Мы только заберем бумагу и сразу уйдем, - заверил Госкар.

Однако, поравнявшись с комнатой, принадлежащей некогда барону, он остановился нерешительно.

Жоржетта предвидела, что мимо этой спальни он спокойно пройти не сможет - потому-то, собственно, и навязалась идти с ним. Она дотронулась до его руки, пытаясь отвлечь:

- Госкар, его давно уже увезли. И все личные вещи забрали - вы же понимаете? Нам нечего здесь делать.

Он, постояв еще немного, кивнул, и направился дальше по коридору.

Ключ не понадобился.

Ручка двери вместе с замком была взломана, а дверь распахнута настежь. Госкар носком сапога легонько толкнул дверь, и она со скрипом уплыла внутрь.

Сама комната, в общем-то, выглядела так же, какой Жоржетта ее запомнила, даже камзол Госкара был по-прежнему наброшен на кресло, а на столе находилась пустая посуда из-под ужина. Вещи тоже казались нетронутыми, вот только…

- Ларец с бумагами пропал, - как-то даже спокойно оповестил Госкар.

Однако по тому, как он в замешательстве потер лицо, можно было догадаться, что он не знал, что и думать.

Потом он повернул голову и, видимо, отметил, что перевязь со шпагой - с позолоченной рукояткой и ярким рубином на эфесе - висит на прежнем месте нетронутая. Значит, здесь побывали не мародеры, а кто-то, кто имел цель забрать именно бумаги. Жоржетта подозревала даже, что не просто бумаги, а конкретное завещание.

Но одно ее порадовало:

- Попробуйте мне объяснить теперь, для чего мсье де Руану понадобилось завещание? - с ядом в голосе спросила она. - Вы же не станете отрицать, что убийство и обыск вашей комнаты дело рук одного человека?

- Почему вы так решили? Может быть, как раз это сделали разнее люди, - не раздумывая, отозвался Госкар.

В этот момент Жоржетта, стоявшая на пороге комнаты, уловила краем глаза, что в коридоре - где-то сбоку мелькнула тень. А еще через мгновение она ясно услышала торопливые шаги на лестнице.

- Там кто-то есть! - воскликнула она.

Госкар и сам, видимо, услышал звуки и тотчас бросился к лестнице, выхватывая по пути шпагу.