Я промолчала, нахмурившись.

- Окей, Мила! - сверкнул он зубами. Его черты разгладились. - Пусть будет по

твоему.

- Спасибо, - коротко кивнула я и, подняв учебник, вновь принялась за зубрежку.

Когда я через пару минут подняла глаза, Темного рядом уже не было.

4

- Что вы скажете об Анне Карениной?

Арсений Валерьевич продолжал выпытывать мое мнение по поводу русских

классиков. Мнение это было весьма расплывчатым и неоднозначным.

- Ну... - я задумалась. - Дамочка эта не вызывает у меня симпатии. Она сама не

знает, чего хочет. То она восхищается мужем и уважает его, то испытывает к нему

отвращение. Вронского она любит какой-то... неуравновешенной любовью. Не

умеет контролировать свои чувства. Тихой ровной любви Вронского ей

недостаточно. Она хочет страсти, хождения по лезвию... А мать из нее и вовсе

никакая. Убить себя - это вообще маразм и безумие. Ей бы к специалисту

наведаться... А в то время были психиатры?

- Мила! - улыбнулся учитель.

- Честно, не понимаю, для чего вообще написана эта книга. Что в ней

поучительного? У Карениной этой на лицо какое-то психическое расстройство.

Всю книгу она ведет себя более чем неадекватно. Вронский... не знаю... смелый,

наверное, раз на глазах у всего света увел чужую жену. И незрелый, пожалуй.

Уехать на войну - с целью быть убитым, как я понимаю, - в то время, как у него

подрастает дочь... Из него тоже родитель вышел неважный. Единственный, с кого

стоит брать пример, это Каренин.

- Интересные выводы, Мила, - улыбнулся Арсений Валерьевич. - Продолжайте.

- В супруге Анны чувствуется сила, стержень... Он действительно любит жену, он

прекрасный отец, верный муж... Возможно, не красавец. Но глупа та женщина, что

клюет на смазливое личико и забывает спросить у возлюбленного "а ты вообще

кто?"...

Брови учителя взметнулись вверх.

- Что вы имеете в виду?

- Я имею в виду содержимое. А лучше всего за человека говорят его поступки. Вот

вы, - ткнула я пальцем в Арсения Валерьевича, - что бы вы сделали на месте

Вронского, когда умерла Анна?

- Сложный вопрос, - сдвинул брови учитель. - Я бы наверное... нашел себе кого-то

вроде Китти, женился бы на ней и... вместе мы бы воспитывали нашу с Анной дочь,

а потом бы у нас появились еще дети...

- Вот! Видите! Это поступки настоящего мужчины! А этот Вронский тюфяк. На его

фоне Каренин в абсолютном выигрыше. Хотя Толстой описывает его скучным и

рассудочным. Автор ставил себе цель высмеять в лице Каренина все высшее

общество, а в итоге сделал супруга Анны героем. Пойти против системы похвально,

только цель должна того стоить. А порыв Анны, я считаю, это не смелость. Это

слабость. Она пошла на поводу у своих чувств, попрала устои семьи, отказалась от

сына, а затем и от дочери. Слабая, неуравновешенная женщина... Получив то, что

хотела, не нашла в себе сил правильно этим распорядиться. Глупо.

- Хорошо. - Арсений Валерьевич какое-то время задумчиво на меня смотрел. - А

если бы выбор стоял перед вами: отпустить неверного супруга, дав ему развод,

или... оставить все, как есть. Что бы вы выбрали?

- Я бы отпустила, - ответила я, не задумываясь. - Держать кого-либо силой - даже

если это любимый человек - не для меня. Не люблю насилие во всех его

проявлениях.

- Но ведь Каренин поступил именно так. Может быть, даже на зло Анне. А

возможно из страха перемен и нежелания что-либо менять в своей устоявшейся

жизни.

- Он лишь пытался спасти свою семью. Не уверена, что поступила бы также. Но

этот его поступок характеризует его как глубоко нравственного и сильного

человека, чего не скажешь об Анне и Вронском.

- А вы не находите смелым поступок Анны? Ведь она бросила вызов всему

обществу.

- Смелым - нет. Эгоистичным - да.

- Вам сколько лет, Мила? - улыбнулся учитель. - Шестнадцать или сорок пять?

- А разве это имеет значение? - улыбнулась я в ответ. - Мудрость приходит с

возрастом, но иногда возраст приходит один. Слышали о таком?

- Значит, вы считаете себя мудрой?

- Неглупой - уж точно, - вскинула я голову. - Не такая уж я и невежда. Или вы

думаете иначе?

- Мила, - захлопнув книгу, Арсений Валерьевич сцепил пальцы в замок, - мы

занимаемся около месяца, и я не устаю поражаться вашему уму... и то, как вы

быстро все схватываете... Я действительно восхищен. Но... тогда к чему все это

упрямство и презрение к учебному процессу? Последние два года вы проявили

себя... скажем так, не с самой хорошей стороны. Но вы ведь можете учиться. В вас

огромный потенциал. Почему?

- Я - подросток, - криво усмехнулась я.

- И вы считаете это оправданием? - вздернул бровь Арсений Валерьевич.

- Разве я нанимала психолога? - раздраженно поинтересовалась я. - Может

обсудим вашу личную жизнь, а, учитель? Уверена, она будет поинтересней моей.

- Простите, Мила. Я не хотел задеть ваших чувств.

- Оно и видно. - Я запихала учебники в рюкзак и встала. - Всего хорошего,

Арсений Валерьевич.

Учитель поднялся вместе со мной.

- Мы еще не закончили, Мила...

- Не знаю, как вы, но я закончила. Спасибо за помощь.

- Мне завтра ждать вас?

- Не уверена, что смогу, - буркнула я. - У меня дела.

- Мила, - учитель обогнул стол и встал напротив меня, скрестив руки на груди, -

вы уже не ребенок. И неоднократно мне это доказывали. Так ведите себя

соответственно. Я прошу прощения, если обидел вас или перешел границы. Мне

действительно жаль. Так вы придете завтра?

- Я же сказала, у меня дела.

У двери я обернулась. Учитель по-прежнему смотрел на меня.

- Я приду послезавтра, можно?

Арсений Валерьевич молча кивнул. Я вышла.

Ох, до чего же я ненавидела эти анализы произведений! Арсению Валерьевичу

было интересно узнать, о чем я думаю. А мне было невыносимо тошно. И страшно.

Много еще всякого дерьма накопилось в душе, и эти размышления о человеческих

отношениях, о правильности и неправильности тех или иных решений поднимали

всю эту черноту на поверхность.

Отрицать не буду, мне нравилось анализировать что-то вместе с учителем,

спорить, приходить к каким-то выводам... Но когда речь заходила обо мне самой, я

замыкалась. Я доверяла Арсению Валерьевичу, за этот месяц мы неплохо с ним

поладили. И все же... подпускать его слишком близко я не хотела. Моей целью

было соблазнить его, а не стать другом. Дружба могла только все испортить.

Разбивать сердце учителя я также не собиралась. Поэтому ставку ставила на

физическое влечение. Один страстный поцелуй - и пари выиграно. И граница

дозволенного не нарушена.

В назначенный день я заявилась к Арсению Валерьевичу, задержавшись на пол

часа. Специально. Иллюзий на мой счет у него быть не должно.

Учитель молча следил за мной, пока я входила в класс, закрывала дверь,

скидывала джинсовую куртку. Немного погодя он спросил:

- Что-то случилось, Мила? Раньше вы не опаздывали.

- Я забыла... Вылетело из головы. Простите.

Арсений Валерьевич, прищурившись, посмотрел на меня. Затем отвел взгляд,

стал рыться в каких-то бумагах.

- Ничего. Мы начнем, если вы не возражаете. У меня мало времени.

Я села за парту, достала из ранца учебник, как бы нечаянно выронив упаковку

презервативов. Подняла голову и наткнулась на напряженный взгляд учителя.

- Упс! - с наигранным смущением хихикнула я и быстро убрала презервативы

обратно в рюкзак.

- Мила, что происходит? - скрестил учитель на груди руки.

- О чем вы? - удивленно похлопала я ресницами.

- К чему весь этот цирк? Вы хотите, чтобы у меня сложилось о вас определенное

мнение? Можете не утруждаться. Я уже сделал кое-какие выводы.

- Боюсь, они ошибочны, - нахмурилась я. - Вы меня совершенно не знаете.

- Такую, как сейчас, да. Но я знаю другую Милу - умную, добрую, отзывчивую,

чуткую к чужим страданиям... безмерно скучающую по отцу.

- Вы. Меня. Не знаете, - повторила я раздельно, вперив в него злой немигающий

взгляд. - И увольте, черт возьми, этого вашего психолога, который сидит внутри

вас и так и норовит залезть мне в душу. Кто вы такой, чтобы совать нос в мою

личную жизнь? Вы - учитель. Вот и учите. Со своими тараканами я разберусь сама.

- Мила, я всего лишь хочу помочь вам. Чисто по-дружески...