– Газ, тормоз и сцепление… – сказала Алена. – Нет, шучу! Ты что, правда не знаешь?

– Аб-со-лютно.

– Для звучности. Когда пианист использует педаль, то последующие звуки не перекрывают предыдущие, а как бы растворяются в них. Теряется материальность – музыка словно парит в пространстве. Она реальна, но в то же время – нет…

– Надо же… А зачем тогда их несколько?

– Обычно их действительно три, хотя бывают и две – у других моделей роялей. Но главные – это левая и правая. Левая – это piano-педаль, правая – forte-педаль. То есть «тихая» и «громкая». Одна из них управляет демпферами, а другая – молоточками. Молоточки извлекают звук, а демпферы его прекращают. Понятно? – строго спросила Алена.

– В общем, да.

– Правая педаль продлевает звучание струн, когда пальцы уже покинули клавиши – то есть увеличивается число звучащих тонов. А еще она усиливает и обогащает тембр. А вот левая педаль обычно распространяется на большой отрезок времени. Звучность под левой педалью приобретает некую матовость, затушеванность. Она может стать таинственной, дематериализованной – это называется misterioso. Левая педаль – педаль ноктюрнов, углубленных размышлений, исповедей, мечтаний. А вот в нижнем регистре иногда приобретает гротесковый характер…

– Погоди, не торопись… – перебил Селетин. – Misterioso? Красиво звучит. Само слово…

Вдохнув воздух, он с силой выдохнул его, легкий парок заклубился возле его лица. В этот момент Алена подумала, что совсем не знает своего Романа. Не знает его прошлого.

– Рома…

– Да, Аленушка?

– Мы, конечно, договаривались, что не будем рассказывать друг другу о своем прошлом, но все равно мне важно знать одну вещь. Ты мне только скажи – да или нет…

Он почему-то побледнел, и лицо его замерло.

– Только честно! – умоляюще, точно девочка, воскликнула Алена.

– Спрашивай.

– Рома, милый, у тебя кто-то есть? Жена, дети…

Некоторое время он молчал, и завитки пара кружились вокруг его ноздрей. Алена даже подумала, что он рассердился… Но тем не менее Роман сказал потом твердым, спокойным голосом:

– У меня нет ни жены, ни детей. У меня нет ни одной женщины на данный момент, кроме тебя. Я говорю правду.

– Я верю! – быстро ответила Алена. – Все, забудем об этом.

– Неужели ты думала, что я тебя обманываю? Глупенькая… Я похож на обманщика? – Роман сдвинул перчатку на ее руке и поцеловал запястье. Он сделал это так нежно, так трогательно, что у нее сжалось сердце.

– Нет, что ты! – прошептала Алена.

Он остановил ее, повернул лицом к себе, вгляделся в глаза. Мысленно Алена ругала себя последними словами за то, что задала ему этот вопрос – визгливым, каким-то рыночным диссонансом, нарушившим эту дивную, таинственную гармонию, это тихое прекрасное misterioso…

– Алена… Знаешь что?

– Что?.. – пробормотала она.

– Я. Тебя. Люблю, – произнес он раздельно. Три этих слова медленно, словно снежинки, опустились ей на ладони. Он еще никогда не говорил об этом.

Алена зажмурилась, а он прижал ее к себе – так крепко, что ей даже стало трудно дышать. Но она была в полном восторге – он любит ее! Сквозь броню двух пальто – ее и его – она чувствовала биение его сердца, смешанные волны тепла и холода, идущие от его пальто и его лица, тонкий приглушенный запах его одеколона…

– Господи, как приятно это слышать! – обморочным голосом произнесла она. – Ты мне так нравишься, что иногда кажешься ненастоящим, и все, что с нами происходит, – вроде галлюцинации. Я очнусь – а ничего нет.

– Глупости! – тихо засмеялся он, целуя ее в нос. – Я живой, я настоящий, я люблю тебя!

Они стояли посреди тихого леса, пока ворона неподалеку не сорвалась с ветки и их не обдало морозной легкой пылью.

– Идем… – Алена потянула его за рукав. – О чем мы там говорили до твоего признания в любви?

– О музыке. О ноктюрнах и таинственных мечтаниях.

– Да, точно, о мистике… Сейчас, между прочим, Святки. Слушай! – спохватилась она. – Помнишь, ты мне рассказывал о том странном сне, который преследует тебя? Расскажи его подробно.

– Зачем? – пожал плечами Селетин. – Он мне больше не снится.

– Все равно расскажи!

– А, понимаю – ты сейчас усиленно жмешь на левую педаль… – усмехнулся он. – Ладно, повторяю. Старое кладбище. Липы. Ангел с крестом. Склеп. Вот и все! Разве тебе это интересно?

– Очень. Мне интересно все странное и необычное. Ты когда-то был на этом кладбище?

– Нет, – отвернувшись, сказал Роман.

– Может быть, это вещий сон? – серьезно произнесла Алена. – И в нем что-то зашифровано?..

– Что, например? – несколько неестественно засмеялся Роман.

– Например, в прошлый раз ты говорил про две могилы – купца и революционера… – шепотом напомнила она. Снег скрипел под ногами. – Ты помнишь, что было написано на надгробиях?

– Это же сон! Хотя… – он вдруг сосредоточенно нахмурился, – …хотя помню. У революционера была фамилия Калясин.

– Вот! – захлопала Алена в ладоши. – У тебя есть знакомые с такой фамилией?

– Ни одного. И даже ничего похожего.

– М-да… – озадачилась Алена. – Может быть, ты в скором времени познакомишься с человеком по фамилии Калясин? И он сообщит тебе нечто важное?..

– Ага, ко мне явится призрак революционера, усопшего сто лет назад! – усмехнулся Селетин. – Ты слишком давишь на левую педаль… Лучше расскажи мне о третьей педали, которая бывает не у всех моделей, – за что она отвечает, а?..

– Третья, она… Ой, Рома, я замерзла! – воскликнула Алена. – Вот только сейчас почувствовала, как холодно! Пойдем ко мне – греться?..

– Пойдем. – Он обнял ее, снова принялся целовать с какой-то ненасытной, беспредельной нежностью, от которой у Алены замирало сердце. – Только не к тебе.

– А куда? – с любопытством и немного с обидой спросила она.

– Поехали ко мне.

– На дачу? О, это слишком далеко!

– Нет же, поехали смотреть мою городскую квартиру. Ты ведь там еще не была? Поехали, моя сивилла!

– Кто? А, знаю – предсказательница судьбы… Поехали! – лихо согласилась Алена.

Они выбрались из заснеженного парка и отправились к машине Селетина, которая стояла за углом дома, ближе к улице.

В этот час пробок еще не было, и они довольно быстро добрались до центра. Там, в тихих улочках Замоскворечья, был дом – из тех, современных, недавно построенных, под старину, которые одних прохожих раздражали, а других восхищали.

Сразу же заехали в гараж.

– Система та же – снизу можем подняться на мой этаж, – сообщил Селетин.

– Очень удобно! – одобрила Алена, почувствовав легкий укол зависти. И на миг представила: она – жена Романа. Полноправная хозяйка всего того, что есть у него… У нее есть своя квартира в Москве, она вот так же из гаража поднимается на свой этаж – и не боится, что ее нагонит жучина-хозяин и потребует, чтобы она срочно выселялась. В следующее мгновение Алена уже устыдилась своих мыслей – но не потому, что была такой сознательно-принципиальной. Она боялась другого – того, что Роман мог догадаться, о чем она думает, и решить – она встречается с ним вовсе не потому, что любит. И Алена приняла снисходительный, строго-независимый вид. Дескать, видали мы и не такие хоромы…

Квартира Романа была однокомнатной, но тем не менее большой и просторной. Огромное, во всю стену, окно, блестящий паркет, высокие потолки, крашенные в фисташковые и серые оттенки стены. Минимум мебели, очень простой и очень современной.

– Ну как? – спросил Роман, когда помог ей раздеться.

– Неплохо, – с суровой искренностью ответила она. – Только пустовато как-то…

– Я же сюда только ночевать приезжаю! Погоди, сейчас я угощу свою Снежную Королеву чем-нибудь согревающим… Хочешь, сделаю глинтвейн?

– Хочу. А ты умеешь?

– О, это же совсем легко – была бы бутылка красного вина. Еще немного корицы, гвоздики, всего одно яблоко…

– Халатов бы тебя не понял.

– А, Халатов – это ресторатор, твой работодатель!

– Да… Так вот, он ратует только за русскую кухню. В данном случае он возмутился бы и сказал, что не глинтвейн надо уметь делать, а какой-нибудь горячий сбитень.

– Очень патриотично! – засмеялся Роман, он опять был весь в черном – черный свитер, черные брюки, лицо, румяное с мороза, блестящие глаза… Он так нравился Алене, что у нее внутри все дрожало. – Но я не умею – сбитень…

– Ну и ладно, – сказала Алена. – Мне, если честно, и глинтвейн тоже не особенно нужен.

– А кто тебе нужен? – спросил он тихо, обнимая ее.

– Ты.

– Я?

– Ты…

…Вино они выпили потом – просто так, обойдясь без всяких изысков. Был то ли поздний вечер, то ли ранняя ночь, в окне горели огни Москвы.

– Оставайся, – сказал Роман, водя губами по ее плечу.

– Нет. Мне пора.

– Оставайся…

– Нет! – печально засмеялась она и попыталась встать – но он схватил ее, прижал к себе. – Рома… Я тебя люблю, но я не могу вот так…

– Как? Разве кто-то мешает нам?

– Нет, но… слишком много чувств, слишком много слов, к которым я еще не привыкла… – попыталась она объяснить, но он неожиданно прервал ее:

– Алена, выходи за меня замуж.

– Ты серьезно? – испугалась она.

– Совершенно серьезно.

– Но мы едва знакомы, и вообще… откуда ты знаешь – может быть, я аферистка какая-нибудь, а?..

Он засмеялся, и она тоже.

– Ладно, не отвечай пока… – сквозь смех произнес он. – Подумай. Я тебя не тороплю.

Она начала одеваться.

– Я провожу.

– Нет, ты же пил!

– Ладно, я вызову такси… А ты подумай над моими словами!


…Попав к себе домой уже глубокой ночью, Алена так и не смогла заснуть. Странное беспокойство владело ею – наверное, от того, что Селетин сделал предложение. Будь сейчас день, она непременно села бы за рояль и в какой-нибудь бравурной, стремительной музыке погасила бы свою тревогу. Но будить старенького Семена Владимировича было нельзя.