Стася Андриевская - Милаха

Ноги подкашивались, дико пульсировало в висках, глохли уши. Как сквозь вату долетел ответный, на повышенных тонах наезд на Зойку:

– А за человечка моего, на тот свет отправленного, ваш Папа ответит по понятиям, мадама?

Потом Зойка снова орала на него. Вот прям орала в лицо и, невзирая на его озлобленный вид и сжавшиеся кулаки, ломала его понтовую борзоту…

После чего мы в непонятной сумятице спешно погрузились в мерседес и рванули от этого чёртового кафе. Лёшка одной рукой прижимал меня к себе и всё пытался заглянуть в лицо, но я отворачивалась.

Меня колотило от ярости. С-суки… Да как они посмели?! И эта тварь с ножом, и этот шпендик с пистолетом смели трогать меня, угрожать мне и даже не подозревают, кто я! Какая у меня крыша! Бля-я-я… Что с ними сделал бы Денис, если бы оказался рядом! Поубивал бы к чёрту голыми руками! Шеи бы посворачивал, бошки бы попроломил!

Так хотелось пожаловаться ему, увидеть его звериную ярость и убедиться, что он действительно никогда и никому не даст меня в обиду!.. Но его снова не было рядом.

Сначала Димка гнал под двести, но минут через пятнадцать, Зойка приказала остановиться. Без объяснений вышла из машины и, добредя до придорожного лесочка, упёрлась согнутыми у лба руками в берёзу. Тут же выскочила и Галина, и водила. Галя сунулась к Зойке, но та ещё издали вскинула ей навстречу руку, приказывая остановиться. Дима, видя такое, тоже застыл.

– Люд, ты как? – с тревогой спросил Лёшка, когда мы остались в салоне одни. – Люд?

Я молчала. Тогда он просто зажал меня в объятиях – не глядя на мои попытки вырваться. Что-то говорил – я не понимала что, но его голос успокаивал. И я перестала рваться, затихла. Даже не замечала что плачу, до тех пор, пока этого не заметил и Лёшка. Зажал моё лицо в ладонях, заставил поднять голову:

– Я за тебя сдохну не глядя, слышишь? Люд… Ты слышишь? – сбросил вдруг голос до шёпота: – Я ж тебя всё равно люблю. Всё равно!

И я вдруг очнулась. Поняла, что рядом – он. И всё это время был. Сразу был, ещё там, в лесу, когда меня едва не посадили на перо или не увезли в подстилки к местным бандюкам.

По его щеке протянулась ссадина с подсохшими кровавыми краями, но он её, кажется, даже не замечал. И я вдруг испугалась. Вот этого всего – того, что он сделал для меня, того, что он сейчас держит моё лицо в руках, и того, что говорит. Забилась, вжимаясь спиной в дверь, нащупывая на ней ручку.

– Лёш, спасибо. Если бы не ты…

– Люд…

– Мне надо выйти, Лёш. Извини. Мне надо к Зойке…

Меня Зойка не отогнала, и я стояла и смотрела, как она плачет. Тихо, без лишних эмоций. Она словно просто разглядывала что-то из-под сложенных рук, а слёзы текли.

– Вот это мандец, да Милусь? – наконец утёрла она лицо рукавом. – Просто мандец. Если бы ты только знала, как я усралась!

Я невольно хихикнула:

– А выглядело всё очень солидно. Я даже подумала, что ты их знаешь?

– Да какой там! Я знаю, да и то так, мельком, Орловского пахана – Мороза. Но тот хорошо знает Панина, поэтому, думала, может, удастся как-то припугнуть этих… Надо было только выбраться. И хер бы с ней с тачкой, всё равно уже к вечеру эта шпана кровью бы за неё харкала… Но я как увидела пушку у твоего виска – сразу представила, что со мной Машков сделает… Мандец. – И она вдруг заржала. – На понт ведь брала, Милусь! Просто на понт! Господии-и-и… Вот, смотри, – вытянула вперёд руку, растопырила мелко дрожащие пальцы. – Нет, ты видишь? До сих пор колбасит!

А я смотрела на её лицо – впервые на моей памяти без макияжа: с белёсыми ресницами и бровями, слегка заспанную, какую-то совершенно обыкновенную, и видела, с одной стороны – простую тётку за сорок, а с другой – невероятной внутренней силы женщину. Хваткую, отчаянную. Умную. Да не просто умную – бывалую, опытную. И вот тут не складывалось.

– Зой, а зачем ты Лёшку взяла? Почему не нормального телохранителя?

– Да блядь, Милусь, не думала я просто, что такое может случиться со мной! Со мной, понимаешь? – воскликнула Зойка. – До телефона доберусь, ох я и нажалуюсь кому надо! Эд их из-под земли достанет. Мелкота понтовая, они ж даже на номера блатные не глянули, дебилы! Из какой жопы вылезли, спрашивается, беспредельщики! Мандец, одним словом. – Она привычным жестом вспенила копну волос, и сразу стало понятно, что императрица вернулась. – А Лёшка что, реально грохнул кого-то из них?

Меня обдало холодом.

– В смысле? Как грохнул?

– Ну я не знаю, я-то не видела. Но так поняла, что ты в курсе?

И я вспомнила неподвижное тело на земле, глухой стук с которым припечатывался к его виску Лёшкин кулак…

– Да нет, там просто мордобой был. И когда мы уходили, тот урод ещё шевелился… – соврала, конечно, но от души желая, чтобы так оно и было.

– Да ладно, не трясись. Даже если он и сдох, ничего Лёшке не будет, это уж я постараюсь. Никто даже не узнает об этом, кроме Эда, само собой. Слушай, у меня в чемодане есть коньяк, давай намахнём, а?

– Я… Я не знаю, Зой. Я коньяк как-то не очень. У меня с него… голова болит.

– Подумаешь! Немножко можно.

«Немножко» переросло в то, что мы: Зойка, Галя и я, выпили пол литра коньяка на троих. Прямо из горла. И лишь единожды заставив приложиться к бутылке Лёшку.

Алкоголь и стресс сделали своё дело, настроение резко подскочило, мы ржали над всякой ерундой, и, похоже, несли такую чушь, что Лёшка с Димкой только переглядывались через зеркало и с трудом сдерживали смех.

Я прекрасно помнила о том, что с коньяка меня накрывает, поэтому контролировала своё поведение. Но не могла же я контролировать и Лёшкино тоже? Ну вот что я должна была сделать, когда он тайком сжал мою ладонь? Кричать спасите, помогите? Пфф… Только и оставалось, что переплестись с ним пальцами, чтобы как-то удобнее было, что ли. Но это же ничего не значит! Совсем! Мы же всё-таки это… в одной школе учились и вообще… А то, что я большим пальцем чертила узоры на его ладони… Это я случайно. Да и кто видел-то?

После веселухи нас накрыла дрёма, и я примостилась у Лёхи на плече. Тут тоже ничего такого, потому, что с другой стороны к нему примостилась Галка, и вообще, это очень удобно – мужик, сидящий по центру! Через некоторое время Лёха, видно решив, что я уже сплю, так же как и ночью украдкой прижался губами к моей макушке. На что я хихикнула и чмокнула его в плечо. Ну, в конце-то концов, он заслужил. Разве нет?

В гостинице, у стойки регистрации, я заметила, что футболка на Лёшкином животе вспорота. Разрез сантиметров десять в длину, с бурыми пятнами вокруг. И этой дырки совершенно точно не было, когда мы только садились за столик в лесном кафе.

Почувствовав мой взгляд, Лёшка обернулся, и тут же небрежно прикрыл дырку переброшенной через локоть джинсовой курткой и подмигнул. Я отвернулась, сделав вид, что отвечаю на какой-то вопрос Галине, а саму так и подмывало подойти, спросить… Хотя, блин, что там спрашивать-то? Потребовать, чтобы показал рану! Но я этого не сделала. Раз молчит и прячет – значит ему так надо.

Сволочь я, да. Знаю. Он на нож из-за меня полез, а я… Но я не простая сволочь, а перепуганная своей реакцией на него! И лучше я буду сволочью для Лёшки, чем для Дениса. Лёшке я, по крайней мере, никогда ничего не обещала.

Да и коньяк уже практически выветрился.

***

Я с Галиной, Димка с Лёшкой, Зойка одна в люксе, этажом выше.

Только разместились, как снова рухнули спать. Проснулись от телефонного звонка. Галина Николаевна сняла трубку, коротко переговорила, глянула на меня:

– Зоя ужинать зовёт. Ты как?

– Да можно.

– Да, сейчас мы хоть причешемся. Да, минут через двадцать, Зой! – Положила трубку. – Ну иди, умывайся, только по-быстрому!

Потом, дожидаясь Галину, я стояла у окна и не могла поверить – Москва.

Чёртов коньяк, я ведь даже не помнила, как мы въехали в столицу, тупо проспала!

Но гостиница меня, конечно, поразила – и фасадом и холлом. Это вам не Сочинский «дворец культуры» пятидесятых годов. Здесь всё было такое современное! Взять хотя бы лифты – просторные, с зеркалом на стене! Но и это фигня по сравнению с видом, который открывался с высоты одиннадцатого этажа! Окна выходили на какой-то парк, и у меня было ощущение, что этот город – бескрайнее море, и всё в нём совершенно другое.

И зря я так халатно отнеслась к выбору шмоток, блин… Москва всё-таки. Москва!

Ужинали в ресторане при гостинице. Там же Зоя дала расклад: пятница, суббота – с девяти до пяти конференция согласно программе. Моя программа – скакать в зале «нон-стоп», набираясь опыта и зарабатывая баллы для получения сертификата о прохождении курса. Галкина программа – теория физической культуры. Семинары и лекции от заезжих светил фитнеса. Зойка все эти дни в составе делегации будет мотаться по местным спортклубам, перенимая успешный опыт столичных коллег. По вечерам культурная программа для участников конференции: экскурсии, фуршеты и круглые столы. Что ещё… В воскресенье – закрытие: конкурс «Мисс Русский фитнес-95», концерт с приглашённой звездой, имя которой держали в секрете, вручение дипломов, сертификатов, приглашений к сотрудничеству и прочее… Понедельник и вторник, как и задумывалось изначально – наша женская троица мотается по салонам красоты, с обязательным посещением солярия, а так же по магазинам и рынкам. Ну и у каждого из компании появляется, наконец, свободное время для того, чтобы без спешки пошататься по Москве.

Ах да, Дмитрий все эти дни возит Зойку. А Лёшка? Об этом ничего.

И это не отпускало меня с того момента, как я поняла, что взяв его, а не нормального секьюрити, Зойка повела себя нелогично. И теперь, жуя салат, я украдкой смотрела на Лёху и гадала – а он-то сам понимает свою роль? Зачем ехал, на каких условиях и всё такое?

Поговорить бы с ним об этом, расспросить, но после того, как я окончательно проспалась от коньячка, мне было жутко стыдно за своё поведение в машине. Муторно на душе. И страшно. Я не понимала Зойкиных мотивов, но при этом, казалось, уже достаточно спалилась своим неоднозначным отношением к Лёшке. Пусть по мелочи, но… Лично для меня это было существенно.