- И пришли ко мне, чтобы я поддержал вас, а его величество принял бы ваш подарок?

- Да, сударь. Умоляю Вас, помогите мне.

- А другого способа вы не видите, как найти применение вашему изобретению? Всегда же ведь найдется какой-то чудак-богатей, который хорошо заплатит за такую штуковину.

- Да, сударь. Умоляю Вас, помогите мне.

- Верно говорят, что император редкий скупердяй, - доверительно ухмыляясь, сообщил шляпник. - Да мне-то денег от него и не надо.

(Миклошу Акли показалось, что за ширмой послышалось недовольное ворчание).

- Так чего же вы хотите? - спросил Акли.

- Чтобы он мня актером в придворный театр назначил. Вот в чем было бы мое счастье. Слышал я, что эти парни хорошие денежки загребают и живот себе - веселятся! А балериночки! это тоже не шуточки! Райский сад, где совсем даже не запрещено вкусить от любого яблока. Ну опять же аплодисменты там, венки лавровые и все такое! А я бы там изобрел что-нибудь еще и получше. Всегда мечтал о такой жизни! А что касается таланта, то открою Вам, ворочается что-то вот тут внутри у меня постоянно..

- Может быть, глиста завелась? - засмеявшись, спросил Акли. - Но почему вы не хотите по-прежнему зарабатывать свой хлеб порядочным ремеслом?

- Плохо идут дела, сударь, со шляпами. Сообразите сами, на сей день ведь уже у каждого есть по одной шляпе.

- Ну, и какие же роли вы собирались играть в театре? - с любопытством допытывался шут.

- Героев! Одних только героев! Королей в горностаевых мантиях. И рыцарей!

Акли рассмеялся.

- Героев? Вы? С этаким-то ростом и телосложением? И как вам такое в голову пришло?

Шляпник горделиво выпятил грудь.

- Кому? Мне? Так вот знайте же, сударь, что я четыре года состоял на службе в Вюртенбереге, в гусарском полку!

- В качестве коня? - спросил шут с придурковатой миной и голосом, полным удивления, которые и составляли секрет достигавшегося им впечатления.

Из другого угла комнаты, за ширмой послышалось что-то вроде сдавленного смеха, и Акли поспешил выпроводить шляпника, приободрив его на прощание:

- Можете на меня рассчитывать. Один дурак обязан всегда помогать другому.

И шляпнику в самом деле повезло, потому что императорским чадам очень понравилась новая игрушка. И как ни противились господа придворные, император не мог никак сладить с детьми и в конце концов принял для них в подарок шляпникову машину. Ну, разумеется, только после того, когда графу Штадиону, министру иностранных дел, с его большим дипломатическим опытом удалось рассеять все возможные связанные с этим осложнения. (Кажется, это и было крупнейшим успехом австрийской дипломатии в то время.) Одним словом, граф Штадион прежде отослал куклу к слесарю, который перековал голову, так что она даже отдаленно больше не походила на завоевателя мира, а скорее напоминала голову заурядного еврея. И когда, наконец, игрушку отнесли в покои к детям, на голову были даже наклеены пейсы. Однако маленькая Мария-Луиза колотила своей крошечной белой ручкой куклу щекам, по-прежнему уверенная, что бьет при этом Наполеона17.

А шляпнику дали в подарок от имени императора золотую Табакерку и хороший нагоняй. Табакерку - за машину, а нагоняй - за неприличные выражения, которые шляпник употребил в присутствии императора, находившегося в то время в той же комнате, за ширмой. Но императору оказалось достаточно всего один раз послушать "аудиенцию" у Миклоша Акли, чтобы она ему весьма понравилась. С той поры он регулярно стал бывать за перегородкой, в приемной шута. Здесь, пожалуй, даже веселее, чем в театре, - пояснил он. - Тут я познаю людей в их истинной сути.

- Ну что вы? - возразил Акли. - У человека ведь целых шесть шкур, скрывающих его суть, а седьмую он вообще снимает с себя только дома, в полной темноте, когда бывает наедине с самым собой, или спит у себя в постели.

Ну, одну из всех семи кож люди все-таки сбрасывали в приемной Миклоша Акли. Правда, длилось это недолго. Только до того времени, пока слухи о том, что император прячется на квартире Акли за ширмой и подслушивает его непринужденные беседы с посетителями, не просочились к венским царедворцам. А это только и нужно было хитрым лисам при императорском дворе. Теперь их высокоблагородия и превосходительства стали завсегдатаями у Миклоша Акли, зная, что император услышит их, и хитро разыгрывали для него настоящие спектакли. Но все напрасно! Нет, еще не придумано такого способа, чтобы истинное слово дошло до слуха королей.

Однажды после пестрой толпы придворный к Акли заявился некий весьма странный молодой мужчина. Он был весь грязный и неряшливый, и бороды его и волос видно давно не касался гребень. Одежда на нем сидела так, будто ее, подобно сену, набросали вилами. Это был шоколадно-коричневого цвета сюртук, рукава которого доставали только до локтей. Еще более жалко выглядели клетчатые брюки, и не только из-за жирный пятен, а и потому, что внизу они были истрепаны до бахромы. Наряд его завершал выцветший черный шелковый платок, трижды обернутый вокруг шеи, так что воротничок сорочки (если на пришельце вообще была сорочка) ни на миллиметр не выглядывал из-под платка. Одним словом, незнакомый посетитель производил впечатление бродяги.

- Что вам угодно? - неприветливо спросил Акли, нашаривая в карманах штанов какую-нибудь мелочь, а затем напустился на своего слугу. - Что за безобразие? И вообще, как такое допустимо, чтобы в государевы покои пусками кого попало? Вошедший радостно заулыбался. Было видно, что ему доставляет удовольствие такой прием, уставившись на Акли колючим взглядом голубых глаз. Он спокойно покусывал кончики своих длинных, цвета желтой глины усов.

- Извините, - сказал он спокойно, - но я имею право свободного входа в императорские апартаменты.

- На каком основании? Может быть вы приглашены? Или вы мастеровой по поводу какого-нибудь ремонта?

- Нет, нет, - поспешил он отвести такое предположение. - Я королевский и императорский советник, так что имею право свободного входа в покои государя.

Акли теперь еще раз пристально, с ног до головы, осмотрел неизвестного. "Ничего себе советничек королевский!", - подумал он при себя, а вслух сказал только:

- Вот как? - и незаметно подмигнул лакею, чтобы тот глаз не спускал с этого странного типа.

- Ну ладно, так чем же я могу быть обязан визиту господина королевского советника?

- Я приехал сюда свататься, сударь! - Свататься?

И Акли снова подмигнул лакею, чтобы тот вышел и распорядился.

- Вы удивлены? Но сейчас вы поймете все, полагаю. Моя младшая сестра воспитывается в институте благородных девиц Мадам Сильваши, что на Унгаргассе. А моей сестрички есть подружка, некая Илона Ковач. Самое очаровательное существо во всей Вене.

Акли вздрогнул. Широко раскрыв глаза, он уставился на пришельца. Все это было так странно и удивительно. Что Илона Ковач самая очаровательная девушка в Вене? Это в самом деле так и сказал оборванец, или может быть только подумал сам Акли?

- Так вот, я влюбился в эту девушку, - продолжал незнакомец, - и женюсь на ней. Точка.

- Вы? - насмешливо переспросил королевский шут.

Однако пришелец не обратил никакого внимания на его возглас.

- Если не получится по добру, женюсь насильно!

- Вот это да! - снова с иронией протянул Акли.

- Сегодня я был у директрисы пансиона, знакомой мне еще по Венгрии. Поинтересоваться относительно родителей девушки. Она адресовала меня к вам, сказал, Что родителей девушки уже нет в живых, как ей известно. Черт побери, так у кого же мне тогда просить ее руки? Говорит: идите к господину Акли в Бург. Он заботится о девушке, посещает, платит за нее и возможно является ее опекуном.

- Ну и вы пришли?

- Да, я пришел и жду от вас разъяснений.

Акли встал от стола, за которым сидел, снял со стены небольшое овальное венецианского стекла зеркало и поднес его к жениху.

- Ну, если вы обязательно желаете разъяснений, посмотритесь в него.

Незнакомец рассмеялся. Такой оборот дела явно понравился ему.

- Может у вас есть возражения по причине моей внешности? - спросил тот, слегка кокетничая.

- В самом деле, не стану отрицать, что вы ни капельки не отвечаете тому идеалу, который молодые девушки хотели бы видеть в своих нареченных.

Незнакомец небрежно помахал рукой.

- Ну это тысячелетняя глупость - судить о людях по одежде. Мир, право же, ничему не хочет учиться. Не может избавится даже от этой глупости, хотя столько раз его в связи с нею надували. Хорошая модная одежда стоит три десятка форинтов. И на этих тридцати форинтах и держится вся эта ваша великая способность распознавать людей и судить них! Если твоей одежде цена двадцать пять - ступай налево, тридцать пять - иди направо. Смешные дела, сударь! Ну и как вы, к примеру, думаете, кто по-вашему я такой?

- Мое мнение было бы для вашего слуха не слишком лестным. Проще будет, если вы сами расскажете о себе, кто вы и что.

- Я - барон Иштван Сепеши.

- А! - вскричал Акли и побледнел. - Так вы и есть тот известный циник, о котором и в Братиславе и Пеште рассказывают столько анекдотов? Кто бы мог подумать, черт побери! Садитесь, барон, не сердитесь за прием, но в конце концов у вас же на лбу не написано. Объясните, ради бога, почему вы не одеваете поприличнее, почище, наконец?

- Не могу, - возразил Сепеши почти со слезами в голосе. - Не могу. Невозможно.

-Не можете? Вы же богатый человек!

- И тем не менее не могу. Потому что, pro primo [во первых (лат.)] я привык своим грязным и рваным платьям. И только в них чувствую себя хорошо. Потому что, pro secundo [во вторых (лат.)] мои знакомые привыкли ко мне, когда я в таком платье. И даже не представляете себе, насколько оно удобнее и даже экономичнее, особенно в пути. А я между прочим люблю странствовать. Я - то в Берлине, то - в Граце, то - в Будапеште. Ну и потом меня часто арестовывают. Вся моя жизнь из этого состоит: то меня сажают, то выпускают. Уверяю, ничего более забавного и разнообразного на этом свете нет. Да вот на днях покупаю У ювелира своей сестричке подарок здесь, в Вене, на улице Грабен. Достаю бумажник и честь по чести расплачиваюсь с ювелиром тысячной бумажкой, вытаскиваю ее из пачки в двадцать штук таких же тысячных. Торговец мигает своему приказчику, тот исчезает, и пока хозяин ищет сдачу по ящиками, приказчик возвращается, но уже вместе с полицией. Меня забирают, доставляют, начинают допрашивать: откуда у меня столько денег? Странный вопрос, говорю, продал еврею свою шерсть. Ага, а кто вы такой? Отвечаю: барон Сепеши. это, говорят , всякий может сказать. И снова допрос. Толкают, пихают, везут назад в кутузку, снова привозят к следователю, желают знать: кого убил, кого ограбил, а я на своем стою, что я, мол, Сепеши и деньги это мои, законные.