И в этот момент Акли невольно вскричал:

- Вот это как раз то, что мне надо!

- Тише, заткнись! - прикрикнул на него господин Мальнаши возмущенно. - Что еще за "это". Ну, говори же.

Акли смутился, пришел в замешательство, и, как мог, попытался объяснить свои слова.

- Ножик свой складной я нашел.

- Ну ладно, ладно! Из-за какого-то пустяка стоит ли мешать военным переговорам? Не слышишь разве, о чем там идет речь? И кто говорит, разве не слышишь?

- Пошел к черту этот ваш Коловрат! - взорвался Сепеши. - Очень он мне нужен! Идете вы будить госпожу Сильваши, или нет? В последний раз спрашиваю!

- Видите ли. Милый барон, - взмолился Димитрий, - приличнее было бы отложить все это дело до утра.

- Ну конечно. И до чего же вы умный человек. Не пойму, что вы только пьете - воду или вино? Так вот, прежде всего я спрашиваю вас: идете вы или нет?

- И что будет, если я скажу: нет?

- Тогда, милая душа, мы просто выломаем и ворота и двери, и люди мои соберут и увезут всех хорошеньких женщин. Среди них будет и она. Понятно?

- Ой, бедная хозяюшка, бедная моя добрая хозяюшка! - запричитал Димитрий.

- Успокойтесь, хозяйку вашу мы с собой не увезем. С ней ничего не случится. Она в известном смысле уже застрахована от похищений. А ну, ребята, кто там с топорами, давайте сюда!

Выскочили Беньямин Чолтои и два брата Ленти. Первый такой здоровенный, что тебе бык. И он ухнул топором по воротам так, что и на семи улицах все дома закачались от этого страшного удара. Заскрипели, затрещали ворота, как в свое время ворота Византии под ударами топора Ботонда35.

А сердце папаши Димитрия чуть тоже не дало трещину при звуке этих ударов. Будто ребра какого-то милого его душе человека, захрустели ворота, и боль от этого, пронзив его насквозь, сломила его сопротивление.

- Ой, господин барон, не троньте вы наши ворота! Иду я, иду.

- Ладно. Ворота пока не трогайте, ребята! Подождем! - и уже вдогонку крикнул дворнику Димитрию: - И не забудьте сказать, чтобы хозяйка потеплее одела барышню. Потому что путь нам предстоит не близкий.

В это мгновение на первом этаже вспыхнуло, засветилось одно окно, и тут же погасло. Огонек свечки, словно блуждающий свет над болотом, пробежал от окна к окну по всему этажу, после чего свечи принялись вспыхивать по всему дому. У пятого окна, выходившего во двор, где начинался какой-то коридор, на оконном стекле очертились силуэты пробегающих женских фигур. Стройные молоденькие девочки, перепуганные, с распущенными волосами, в одних нижних юбочках, искали спасения под крылышками хозяйки пансиона. А голодные глазища вояк сразу отметили для себя все эти окна и, полные гнусных мыслей, прилипли к ним взглядами. Ого! Значит наверху тоже заметили происходящее у ворот? Бедные маленькие существа, как они должно быть перепугались! Окно они, конечно, открыть не посмели. Но откуда-нибудь из-за занавеси наверняка все видят...

Такие речи начались здесь, внизу. Стали гадать, чем все это кончится. Выдаст ли хозяйка пансиона девушку, или - нет? А если девушка заупрямится? А пока они все гадали, успел и дойти до хозяйки Димитрий? Может быть он уже доложил ей о словах барона? Наверное сейчас вовсю советуются! Вот интересно-то было бы очутиться среди этих овечек, послушать их полунощные переговоры!

- Готов об заклад побиться, - высказал свое мнение господин Баймоди, - что кое-кому из этих девочек нравится сие опасное приключение. Визжат, а в душе, тайно радуются. Знать надо женскую душу! Я, например, не верю, что в раю небесном змей подговорил Еву съесть яблоко. Подозреваю, что это Ева сама обучила змея шипеть и кусаться.

Но тут подбежал запыхавшись из Баришгассе господин Детрехази и сообщил, что они задержали двух полицейских, которые обходили околоток. И стали расспрашивать их, почему народ собрался. Что теперь им с этими полицейскими делать?

- Держите под стражей! - приказал Сепеши. - И смотрите за ними, чтобы они знак какой-нибудь не подали. А как окончим операцию, вывезем их с собой за город и где-нибудь за Веной, в одном часе пути выпустим невредимыми. Пусть идут себе с богом!

Детрехази ушел передать приказ, а Сепеши достал часы и при свете потайного фонаря господина Палашти посмотрел, сколько времени.

- Ну еще десять минут даю им, а потом: "Гусары - на коней! Гайдуки - на ворота!" - как принято говорить. Хотя лошадей у нас нет, но зато есть ворота!!

Тогда-то и вышел к нему смело Миклош Акли.

- Вы узнаете меня, господин барон? - спросил он.

- Голос знаком, - небрежно бросил Сепеши, не поднимая глаз от часов. - Чего вы хотите?

- Я - Миклош Акли!

- А! - вскричал удивленно барон и невольно попятился, услышав это имя. - Что вы здесь забыли? Черт побери, как вы очутились среди моих людей, в их одежде? Вы знаете. Что рискуете головой?

- Я как раз хотел предупредить вас, что головой рискуете вы.

Глаза Сепеши налились кровью, он сжал кулаки, заскрежетал зубами.

- Как попал сюда этот человек? - грозно крикнул он. - Кто посмел его сюда привести?

Господин Бори в эту минуту хотел бы очутиться где-нибудь подальше. Однако теперь это был вопрос чести для него; он подошел к барону и, запинаясь, начал объяснять что-то.

- Ладно, я сам ему все объясню, - перебил его Акли. - В Братиславе у господина Бори не хватало одного человека. Кто-то там не явился. Вот вместо него я и вызвался. И он взял меня. Вот и все.

- Значит вы явились сюда по моим следам, как шпион? А вы знаете, чем расплачиваются за свои дела шпионы? Конечно же и письмо графу Коловрату - это тоже ваших рук дело?

- Да, письмо написал я, потому что...

- Связать его!

Акли стоял, скрестив руки на груди, в знак того, что не собирается обороняться. Он смело, не дрогнув посмотрел прямо в глаза барону и по-французски сказал ему:

- Можете сделать со мной, что вам угодно, но прежде выслушайте меня. Поверьте, я знал, на какую опасность я иду, проникая в ряды ваших людей. Но как вы можете себе представить причина для того была такой веской. Что заставила меня пренебречь этой опасностью. И правильно вы угадали, что я рискую головой. Однако также точно рискуете своей и вы.

- Разве? Почему же? - насмешливо, даже с презрением в голосе произнес барон.

- Вот вы и выслушайте причину, по которой...

- Хорошо, говорите, - с явным нетерпением, но все же согласился Сепеши.

- Однако разрешите не здесь , в присутствии многих... Для народов и государств было бы величайшей опасностью, если бы кто-то понял наш разговор.

Сепеши заколебался, но и его любопытство уже проснулось. Акли же, словно угадав его мысли, вытащил из-под полы карабин и протянул его господину Мальнаши.

- Идемте! - махнул ему рукой Сепеши. Они молча сделали несколько шагов в сторону Реннвега.

- Говорите! - сказал барон.

Акли опасливо огляделся вокруг. Они был одни, только какая-то кошка уставилась на них красными глазами с карниза соседнего дома.

- Дайте слово, что ни при каких обстоятельствах вы не расскажете никому о тайне, которую я вам сейчас раскрою!

- Слово чести, только давайте поскорее, - нетерпеливо топнул ногой барон.

- Итак, вкратце, дело обстоит так, господин барон: барышня, которую вы сейчас хотите выкрасть из пансиона, вовсе не Илона Ковач...

- А кто же?

- Ее высочество, принцесса Луза-Мария.

Если бы был ясный день, можно было бы разглядеть, каким сразу сделалось белым, как у мертвеца, лицо барона. А так можно было только заметить, как язык его стал заплетаться, а голос сделался хриплым, что являлось выражением величайшего смущения в его душе.

- Как? Что вы говорите? Вы с ума сошли!

Акли заметил произведенное его словами потрясения в душе барона и поспешил окончательно подавить поколебавшегося человека при помощи новых аргументов.

- Правда ведь - невероятно? А между тем все так просто. Император уже за много лет наперед знал о тайной мечте Наполеона жениться на женщине из дома Габсбургов и таким способом позолотить свой пахнущий свежей краской герб. Наша дипломатия давно знала, что он будет свататься за дочь императора и что не очень просто будет ему отказать, потому что это может иметь печальные последствия. Значит, нужно было что-то предпринимать. Порой и крошечная хитрость- нешуточное дело. Потому то император наш также хорошо знал, что могущество Наполеона - всего лишь мираж, марево (Правда, слегка растянувшееся!) В один прекрасный день оно рассеется, и Наполеон может отправляться восвояси себе на Корсику козопасом... Так не думаете ли, милый барон, вы, такой умный человек, что кто-то из Габсбургов отдаст замуж свою дочь любимую за какого-то худородного выскочку? Так низко Габсбурги не могут опуститься. Верно ведь?

Ответом ему был только невнятный хрип - что-то среднее между человеческим голосом и звериным рыком. Наверно так может реветь только черт от ярости, когда под котлом, который он топит, вдруг погаснет огонь.

- Н-да, политика! - продолжал Акли. - Такова политика. О, сколько вообще тайн хранит история. И нет ни одной собаки, которая смогла бы докопаться до них. Да кто бы мог подумать, что принцессу содержать в каком-то пансионе среди девушек среднего класса, а приемная дочь в это время изображает принцессу, все величают ее вашим высочеством и придворные фрейлины носят за ней шлейф... Так что, барон, не делайте больше глупостей!

Тут Сепеши подскочил к нему скрежеща зубами, ухватился за отвороты полушубка и начал с яростью трясти, как дерево, с которого хотят стряхнуть гадких гусениц.

- Человече! - прошипел он сквозь зубы. - Скажи. Что ты солгал!

- Да нет же, я сказал правду, - спокойно возразил Акли. - Я только выполнил свой долг. И теперь моя душа чиста. А вы можете поступать, так как вам заблагорассудится.

И вдруг словно силы покинули Сепеши, руки у него опустились, а сам этот могучий и яростно-неудержимый человек сжался и надломился. Он уже больше не скрежетал зубами, а словно, дрожа от холода и не попадая зубом на зуб, клацал ими: его поразил тот загадочный, свойственный венграм яд, имя которому преданность трону. Этот страшный яд проникает во все поры и в кровь (особенно - в кровь голубую), превращая ее в водицу, пропитывает все мышцы сердца и приказывает ее клапанам: "молчать". А сердце, хотя еще и бьется, стучит, работает и чувствует, но больше не командует.