Кальман Миксат - Миклош Акли, или История королевского шута

В штатном расписании придворных чинов австрийской императрицы Марии-Терезии перечислялись многочисленные должности: референты, контролеры, секретари, писари, а также придворный шут, или - дурак. Однако Иосиф II во время своего правления должность эту отменил, и с тех пор при дворе служили только люди умные.

После смерти "короля в шляпе", как современники прозвали Иосифа II, предпринимались неоднократные попытки восстановить должность шута при императоре. Обосновывали придворные вельможи это желание свое тем, что государю обязательно нужно иметь собственного дурака, чтобы тот создавал ему хорошее настроение. Кстати заметим, что император Иосиф II, у которого придворного дурака не было, все глупости делал сам.

Много десятков лет затем безуспешно подыскивали во всех королевских дворах подходящего придворного шута. На счастье у баварского курфюрста оказалось сразу два дурака. И курфюрст любезно согласился одного из них, Миклоша Акли, - венгра по рождению, - отпустить со службы при своей особе. В тогдашнем придворном календаре он упоминается под именем Микоша Акли. Наверное вкралась опечатка, и одна буква из имени Миклоша попросту выпала. Главным достоинством этого неглупого малого было его умение прикидываться дураком, а многие его шутки так и сохранились в памяти немцев под названием "шутки Микоша", которым наши свояки-австрияки и по сей день любят дразнить венгров.

Миклош Акли был приятным молодым человеком, с торчащими как у ежа во все стороны волосами и такой живой и подвижной физиономией, что, если он принимался строить гримасы, то ему удавалось изобразить и голосом и жестами любого человека на свете, и можно было до смерти обхохотаться над его ужимками. В свое время учился он в Мюнхене, в Академии художеств, но учинил там столько всяких озорных и забавных проделок, что слава о нем прошла не только среди любителей мюнхенского пива, но и по всему городу, который буквально умирал, хохоча над его выходками. Порой дело доходило и до полиции, но и тогда с помощью новых дерзких уловок ему удавалось избежать наказания.

А моду на своего шута и на его шутки завел сам курфюрст, у которого была привычка рез в неделю приглашать к своему столу нескольких профессоров-художников из Академии да артистов. И за обедом он бывало спрашивал их.

- Was ist wieder mit dem Mikos?1.

Приглашенные должны были рассказывать его величеству о последних проделках, репликах и выходках шута, а курфюрст смеялся до слез и то и дело повторял:

Oh, verfluchter Kerl!2.

В дальнейшем дело в этом верноподданнейшем крошечном государстве дошло до того, что проказник Миклош Акли как бы получил патент на всякие проделки, озорство и грубые шутки, и ученый совет Академии, или начальник полиции, казалось, даже были рады, когда во время очередной аудиенции могли доложить о его новой выходке своему королю, думая при этом: - Вот ужо его величество снова посмеется!

Да если бы только курфюрст! А то ведь при короле имелся еще и придворный шут, Иоахим Корб, которого буквально за живое задевала все растущая популярность Миклоша Акли. Этого он никак не мог перенести. Двум дуракам в одном Мюнхене не ужиться! И придворный шут, желая сразиться с Акли, принялся уговаривать короля: возьмите, мол, ваше величество, его ко двору. А потом уж оставите при себе того из нас двоих, который окажется лучше. И Корб повторял это до тех пор, пока в конце концов его величество не уступил и Миклош не очутился при дворе баварского курфюрста.

Я, право же, не ставлю себе целью подробно рассказывать, как проходило забавное, между прочим, состязание этих двух остроумных плутов. И даже не берусь определять, кто из них победил. Да это и невозможно. А то, что баварский король уступил Миклоша императору Францу- Австрийскому, Корба же оставил себе, само по себе еще ни о чем не говорит. Может быть он был человеком вежливым и отдал австрийскому кайзеру того из двух шутов, что получше? Если же он был эгоистом, то, наоборот, шута получше оставил себе. А поскольку Максимилиан Иосиф Баварский был и человеком вежливым и эгоистом одновременно, то дело так и останется в тумане неизвестности, который из двух дураков при королевском дворе в Мюнхене был лучше. А вот что касается венского Хофбурга3, то там Миклош Акли очень скоро стал прямо-таки незаменимым человеком. Это был действительно талантливый малый, знавший шесть языков, хорошо знакомый с литературой многих народов и всеми находившимися в обращении анекдотами и забавными историями, он считался знатоком различный магий и владел искусством фокусников Запада и Востока, умел читать судьбу по линиями ладони и по звездам, ловко показывал разные карточные фокусы, замечательно писал мадригалы и оды на день рождения и тезоименитства его императорского величества, чем вскоре снискал себе любовь мягкосердечного государя. Одним словом, он мог рассуждать о любой науке и поверхностно знал почти все, что было интересно в той или иной области знаний, и жадно впитывал в себя все эти сведения. В глубины же науки, то есть туда, где начинается настоящая полезность, он не проникал. Нет, не знал он наук - в том числе и живописи, которую между прочим изучал - чтобы уметь честно зарабатывать хлеб свой насущный. Зато знал он то, что позволяло ему зарабатывать свою насущную сдобную булку. Забавными выдумками и шутками он не только потешал императора, но даже служил ему своего рода щитом, хотя чаще всего выступал под личиной дурака. Как-то раз во время ежедневной аудиенции император, обходя по кругу собравшихся, спросил у герцога Грашшалковича:

- Как далеко находится городок Гёдёллё от Пешта?

- На хороших лошадях - два часа езды, - ответил герцог.

- А Пешт от Гёдёллё? - рассеяно продолжал император.

Находившиеся на приеме господа заулыбались, а пуще всех - граф Штадион4. И только герцог Грашшалкович сохранил верноподданническую серьезность.

- Столько же, ваше величество.

Император покраснел. Но тут вмешался придворный шут, который, обращаясь к графу Штадиону, изрек такие слова:

- А вот скажите, ваше высокопревосходительство, сколько будет дней от троицы до пасхи?

- Думаю, что дней пятьдесят.

- А от пасхи до троицы?

И Штадион и император рассмеялись, потому что во втором случае промежуток между двумя праздниками был намного больше.

- Вот видите, дорогой Грашшалкович, - воскликнул император, - как хорошо иметь при себе дурака, который сумеет доказать, что я отнюдь не сказал глупость.

Император Франц был человеком болезненным, склонным к меланхолии, не имевшим ни больших амбиций, ни великих планов. Наполеон, появившийся на сцене истории с громом, потрясшим весь мир, родился не ко времени. Конечно, интересно быть современником такого удалого молодца, но император Франц наверняка охотно поменялся бы с кем-нибудь на какую-то другую эпоху. Он любил деревья и цветы больше, чем солдатиков. Чести открытия нового курорта в Ишле ему хватило бы на всю жизнь. Один придворный венский доктор установил, что воздух на курорте Ишль - самый лучшей в мире. ( Наверняка у него были свои земельные участки под Ишлем). И он ежегодно отправлял туда императора Франца для долговременного лечения так настойчиво, пока не добился расцвета этого края. Для императора там построили новый дворец, разбили огромный парк, по которому можно было кататься в экипаже. И вот вся знать Австрийской империи хлынула в Ишль.

Ишль стал модным курортом. Даже воздух оттуда развозили во все аптеки Европы в герметически закупоренных бутылках. Человечество долго и медленно, - и лишь ценою большой крови, - соглашается признать великие истины. Зато великие глупости одерживают победу куда быстрее. Пациенты уверовали в целительную силу удивительного воздуха и Бад-Ишля, а следовательно в это поверили и врачи, - и часто можно было слышать в покоях, где лежали больные господа, как жрец Эскулапа, пощупав пульс, с серьезным видом изрекал ставшие шаблонными слова века:

- Откупорьте на ночь в комнате больного одну бутылку воздуха из Ишля!

А если на другой день больной продолжал жаловаться, что ему не полегчало, у доктора был уже наготове мудрый совет:

- Тогда удвойте дозу! Откройте на ночь две бутылки!

И такой больной или поправлялся, и тогда до конца дней своих хвалил воздух из Бад-Ишля, или умирал и тогда все равно больше ни на что не жаловался.

Императора Франца доктора отправляли в Ишль ранней весной и только поздней осенью разрешали ему возвратиться в Вену, где в это время вспыхивали всякие заразные эпидемии. Вместе с императором путешествовал туда и сюда и его шут. Врач утверждал:

- Дурак - лучший лекарь. Потому что вашему величеству главным образом нужно развлечение. И пусть он как можно больше будет при вас.

Так постепенно король и его шут свыклись - в их одиночестве в Бад-Ишле - и полюбились друг другу. Вместе они пешком исходили всю округу, вместе садовничали. По вечерам шут рассказывал королю разные истории, писал стихи ко дню его рождения и именин. В Бад-Ишле даже и император всего лишь человек. Здесь не место "испанскому" придворному этикету. И что еще важнее - граф Штадион далеко отсюда.

Граф Штадион надоедал императору Францу вечными делами. И ладно если бы императорские обязанности состояли только из подписания бумаг, а то ведь до тех пор, пока черед дойдет до подписания, какое бесконечное количество бесполезных переговоров и речей нужно выдержать. И во всем этом могущественных канцлер Штадион был мастером своего дела. Говорить умел как по-писаному, беспрерывно: ему-то уж не нужно было класть камешки под язык, как в свое время Демосфену5, скорей нужно было бы на язык положить ему один большущий камень, чтобы он им меньше работал. И если бы он только говорил. А то ведь императору нужно было еще и следить за тем, что говорил канцлер, а иногда и делать свои царственные замечания, - по возможности такие, чтобы не показать, что в этом деле он ровным счетом ничего не понимает. Следовательно, императора всегда одолевал страх перед Штадионом, когда тот записывался к нему на прием. Потому что граф буквально подавлял императора своим могущественным умом. Перед ним император чувствовал себя таким ничтожным, что одним этим объясняли, почему он не любил бывать с министром вместе. Он относился к своему канцлеру, как ребенок к рыбьему жиру: знал, что полезен, но не любил.