Потом пошли сплошные пятерки, грамоты по предметным олимпиадам, активное участие в общественной жизни школы. Но ничто не могло вызвать у отца похвалы, все воспринималось безучастно, как само собой разумеющееся. Лишь однажды он необычайно оживился: отпрыск тогда впервые подрался с ребятами во дворе и пришел домой с расквашенным носом. После он нередко появлялся дома с фингалом под глазом, но былого восторга главы семейства это уже не вызывало.

А ведь как Вадиму хотелось, чтобы отец поинтересовался, чем он живет, поговорил, рассказал о себе! После ухода из жизни дедушки он особенно страдал из-за дефицита мужского внимания. По большому счету, ему так и не удалось испытать отцовской любви — ни в детстве, ни позже, когда, получив золотую медаль, блестяще сдал вступительные экзамены, без всякой помощи поступил в мединститут, взял в руки скальпель.

С первого дня учебы он фанатично включился в учебный процесс: готов был днями и ночами пропадать в аудиториях, лабораториях, участвовать в научных кружках, не вылезать из больниц, где размещались кафедры мединститута. При этом не гнушался никакими поручениями: зашить мелкую рану — с удовольствием, перевязать гнойные раны, обработать пролежни — всегда готов, иссечь некротические ткани, оформить медицинскую документацию (от историй болезни до выписок и назначений) — никаких проблем. Лишь бы приблизиться к заветной мечте — встать к операционному столу вторым, третьим ассистентом, показать отцу: он тоже на что-то способен.

Преподаватели не подозревавшие, какова истинная подоплека такого рвения, искренне восхищались отпрыском профессора: целеустремленный молодой человек, наверняка талантлив, как и Сергей Николаевич. И все прочили ему большое будущее.

Стоит ли говорить, что работу над диссертацией Вадим Сергеевич начал еще в интернатуре. Правда, перед этим он собрал семейный совет и объявил, что хочет перейти на девичью фамилию матери, объяснив это желанием добиваться успехов только своим трудом, а не известностью родителя в медицинском мире. То ли взыграла гордость от копившейся на него обиды, то ли устал от отцовского равнодушия и каждодневной борьбы за то, чтобы хоть как-то привлечь к себе его внимание. Мама охнула, попыталась вразумить сына, отец же опять ограничился усмешкой.

Став Кореневым, Вадим успешно закончил интернатуру и попросился на распределении в одну из городских больниц. Работа в хирургическом отделении и без того не из легких, а поскольку в этой больнице с неиссякаемым потоком больных базировалась еще и кафедра мединститута, которую возглавлял его научный руководитель, Вадим знал, что выкладываться ему придется по полной. Зато количество типичных и уникальных операций было гораздо большее, чем в любом другом месте. Где еще можно быстрее набраться опыта?

И так несколько лет — шаг за шагом, дежурство за дежурством, операция за операцией — двигался он к своей цели. Жизнь амбициозного молодого доктора складывалась согласно плану, в котором место находилось лишь двум вещам — работе в больнице и работе над диссертацией.

И вдруг случился сбой — в его жизнь ворвалась любовь. Именно тогда и произошло то, чего он так долго ждал: отец наконец обратил на него внимание и… категорически отверг выбор сына. Просто сказал: «Это не твоя женщина».

Но ослепленный страстью Вадим никого не пожелал слушать. После разговора на повышенных тонах он хлопнул дверью, переселился в квартиру друга Саши Клюева, который очень вовремя уехал на стажировку в Германию, и сделал своей даме сердца официальное предложение.

Увы, на этом время путевки в страну безоблачного счастья для него закончилось. В течение нескольких месяцев Коренев потерял все, в чем видел смысл: работу, любимую женщину, а затем и отца. Как стало известно позднее, слишком глубоко таил в себе профессор Ладышев великую любовь к сыну. Вот сердце и не выдержало переживаний, когда на того свалились неприятности…

Почти год Вадим приходил в себя, но первое, что он сделал, начав жизнь сначала, — вернул себе отцовскую фамилию…


…В один из дней работы выставки новый глава представительства UAA Electronics давал прием, на котором Ладышеву надлежало непременно присутствовать. Судя по всему, корпорация решилась на большие перемены в стратегии и тактике продвижения продукции в Европе, так как представителем корпорации на сей раз назначили не европейца, что было бы логично, а японца. Более полугода место оставалось вакантным: то ли надеялись на выздоровление и возвращение Мартина Флемакса, то ли никак не могли определиться с кандидатурой, а заодно и с новой политикой ведения бизнеса. Старая команда зарекомендовала себя неплохо, но, как ни крути, времена меняются. И новый руководитель обязан привнести нечто новое.

После официального приема вместе с коллегами из стран СНГ Вадим отправился в давно полюбившийся ресторанчик неподалеку от гостиницы, где просидел до часа ночи. Под виски со шнапсом обменивались мнениями, думали, гадали, что принесет им это назначение: не секрет, что бывший глава был весьма лоялен в отношении стран Восточной Европы. Японцы же — представители совсем другой культуры, другого менталитета, загадочный, закрытый народ. Что сейчас будет, предсказать сложно.

Как и следовало ожидать, наутро после встречи с соплеменниками Ладышев проснулся с тяжелой головой. Расплатившись за отель, он взял такси, доехал до вокзала, сел в скоростной поезд и к обеду прибыл во Франкфурт. Устроившись в гостинице рядом с аэропортом, решился наконец позвонить Флемаксам.

Трубку сняла жена, фрау Хильда, и сообщила, что Мартин ждал его звонка, но сейчас после процедур уснул. Если у Вадима нет других планов, вечером они приглашают его на ужин.

Конечно же, Вадим принял приглашение: во-первых, сегодня у Мартина день рождения, во-вторых, возможно, это последний шанс увидеться со своим учителем по бизнесу и другом. Флемакс смертельно болен, и сколько ему осталось — одному Богу известно. Отношения же между начальником и подчиненным, между учителем и учеником давно перешли на качественно другой, духовный, уровень. Более того, с учетом разницы в возрасте иногда шутки ради они обращались друг к другу не иначе как «сын» и «папа». Но не зря говорят, что в каждой шутке есть доля шутки, а остальное — истина. Оба в душе тосковали по потерянным близким: Ладышев — по отцу, Мартин — по трагически погибшему сыну. И искренне радовались, что судьба послала обоим встречу с тем, кто смог заменить и оживить запечатленный в памяти образ.

И вот сейчас человек, благодаря которому судьба Вадима совершила когда-то крутой поворот, тихо умирал в своем пентхаузе в центре огромного европейского города. Зловещий диагноз был поставлен чуть больше года назад, накануне шестидесятилетия, однако какое-то время об этом никто не догадывался, даже верная спутница жизни Хильда. На юбилей тогдашнего главы представительства UAA Electronics в Европу должны были прибыть важные персоны из многих стран, где активно шло продвижение продукции концерна.

Работа превыше всего, и Флемакс решил не омрачать, а уж тем более не отменять торжество. Лишь спустя неделю после праздничных мероприятий он взял отпуск и лег в госпиталь на операцию по удалению раковой опухоли печени. Прошел и облучение, и сеансы химиотерапии. К его услугам были лучшие врачи, передовые методы лечения. И если поначалу казалось, что коварный недуг отступил, то несколько месяцев назад надежда на выздоровление растаяла как дым: болезнь предприняла новое наступление, со множественными метастазами, перед которыми медицина оказалась бессильной. Еще недавно полный сил и энергии человек медленно, но неотвратимо угасал.

Купив в подземном супермаркете бутылку хорошего виски и скромный букет фиалок, которые так любила Хильда, ровно в половине седьмого Вадим позвонил с улицы в квартиру Флемаксов — просторные апартаменты на последнем этаже жилой высотки, с зимним садом, большой террасой на крыше. Встретила его не утратившая девичьей стройности и привлекательности улыбчивая хозяйка. Невероятно красивая в молодости (Ладышев видел семейный альбом), она всегда выглядела гораздо моложе своих лет. Поверить в то, что полгода назад ей так же, как и супругу, исполнилось шестьдесят, было просто невозможно.

Никаких торжеств по поводу своего юбилея Хильда тогда не устраивала: лучшим подарком для нее было бы скорейшее выздоровление мужа. К тому же, кроме Мартина, близких родственников у нее не осталось — почти все погибли в войну. А пятнадцать лет назад Флемаксы потеряли и единственного сына Вайса, который в числе медиков-вирусологов отправился в Юго-Восточную Азию изучать новую разновидность лихорадки, заразился там и скоропостижно скончался. Других детей супруги не имели: после неудачной операции кесарева сечения Хильде не суждено было больше забеременеть. С трудом пережив горе, Флемаксы учредили благотворительный фонд в помощь детям и назвали его именем сына.

— Спасибо! Ты, как всегда, внимателен, Вадим, — скромно поблагодарила хозяйка за цветы и дважды поцеловалась с гостем. — Рада тебя видеть. Мартин в гостиной. По случаю твоего приезда он даже распорядился затопить камин, — печально улыбнулась она. — И, пожалуйста, ничего не говори о том, как он выглядит. Ты же знаешь, он не терпит лжи.

— Да, я понимаю, — пообещал тот. — Есть какие-то хорошие новости?

— Один Бог знает, — развела руками Хильда и легонько подтолкнула его вперед: — Иди, он тебя ждет.

Пересекая огромный холл, Ладышев привычно скользнул глазами по развешенным на стенах работам известных мастеров живописи, стоящим по углам скульптурам и вдруг наткнулся на инвалидное кресло. Обтянутое дорогой кожей, оно чинно поблескивало никелированными вставками и приковывало взгляд, словно утверждая: я здесь самый главный экспонат. Выглядело это настолько противоестественно, что от мгновенно нахлынувших эмоций стало дурно.

«Неужели вот он и есть — конец? Неужели это и есть момент истины, когда обыкновенное инвалидное кресло становится важнее и нужнее всех тех ценностей, к которым человек стремился всю жизнь?» — замер Вадим, почувствовав ком у горла.