Мы сидим с ним на полу, наши взгляды встречаются, и что-то во мне, какой-то тугой комок, исчезает, и напряжение понемногу оставляет меня. Он улыбается, немного грустно, выпрямляется во весь рост и протягивает мне руку. Я позволяю ему поднять меня на ноги.

— Прости меня, Артур. — Не успеваю я вымолвить эти слова, как глаза мои наполняются слезами. — Иногда мне в голову приходят черные мысли, они пугают меня. Знаю, я веду себя ужасно. Но я так люблю тебя! Ты дал мне, — мой широкий жест охватывает комнату, ребенка в ней, красивое платье, которое я ношу, красивую женщину, которой он меня считает, — все это.

Уголки губ у него сочувственно опустились, но я успела заметить промелькнувшую в его глазах удовлетворенную улыбку.

— Ладно, ладно, не стоит так расстраиваться. — Он потрепал меня по щеке. — Просто постарайся не забывать о моих нуждах в дальнейшем. Ты же понимаешь, что только сейчас я вновь обрел уверенность в себе и своих силах после долгого периода застоя. Для меня это нечто новое — неспособность творить. У меня было ужасное ощущение, будто огонь угас, и я стал бояться, Луиза, очень бояться того, что он угас навсегда. Я не хочу сказать, что это как-то связано с твоим появлением в моей жизни, хотя напряжение, которое ты иногда создаешь в наших отношениях, очень утомительно. Но без своей работы, Луиза, я не смогу жить. Это все равно, как если бы я умер. Умер, слышишь? А сейчас, когда я чувствую себя лучше, ты иногда просто из кожи вон лезешь, чтобы расстроить меня. Не этого я ожидал, Луиза. — Закончив свой маленький спич, он идет к дверям. И походка у него легкая. В дверях он оборачивается, и я вижу написанное на его лице облегчение. — Не забудь о наших гостях. Они приглашены на двенадцать часов. Я буду приятно удивлен, если ты появишься за столом вовремя и с улыбкой на лице.


Я одеваюсь к обеду, и меня гнетет чувство вины. По словам моего супруга, я создаю напряженность, нарушаю равновесие домашнего уклада, подвергаю опасности его творчество. Я стою перед зеркалом и смотрю на свое презренное и жалкое отражение. Неужели это действительно так? Неужели мое присутствие мешает ему работать? И в этом виновата я, которая так сильно любит его? Я, которая хочет понимать его творчество? В кого же я превратилась? В неблагодарную и вдобавок неумелую жену, вот в кого. Я намеревалась стать его любовью, его другом, его вдохновением, я намеревалась принести с собой умиротворение и спокойствие, которые царили бы в доме, превратив его в благословенное убежище для мятущейся души художника. Я проявляла бы исключительную мягкость там, где Лидия демонстрировала жесткость, я стала бы тихим светочем там, где она ослепляла и обжигала. А вместо этого я лишь умудрилась присоединить свой пронзительный голос к какофонии вокруг него. Как я могла так поступить? Временами он называет меня едкой и бестолковой, бывают случаи, когда я кажусь ему вялой и апатичной, тяжкой обузой. Но он так подвержен перепадам настроения! Разумеется, в случае с Артуром причиной и оправданием может служить его творческая натура. Я прижимаю ладони к вискам, в которых пульсирует боль. В голове моей теснятся мысли, сталкиваясь одна с другой. Он поступил дурно, сгустив темные облака у моего порога. В большинстве случаев мне удавалось сохранить невозмутимость. Конечно, иногда она была только внешней, но я прилагала героические усилия, чтобы он не догадался об этом. Но выходит так, что, глядя на меня, он видит собственное отражение — свой вспыльчивый нрав, уныние, раздражительность — и думает, что это я.


— Ваш супруг порекомендовал прекрасного учителя для Виолы, — говорит леди Гластонбери.

— Учителя, леди Гластонбери? Какого учителя?

— Учителя рисования для Виолы. — Она смотрит на противоположную сторону стола, где восседает Артур, и на губах ее играет одобрительная, теплая, благодарная улыбка. — Он устроил так, что два раза в неделю к нам будет приходить великолепный месье Гранжан. Как раз для этой цели Дерек распорядился выстроить небольшую мастерскую-студию.

— Да, Артур, вы оказались очень полезны. — Виола говорит искренне, но, как обычно, глаза ее как будто смеются над шуткой, понятной ей одной. Мне хочется узнать, что же такого она видит своими веселыми очаровательными глазами, но я двигаюсь неровными скачками, как выражается Артур, в шутку конечно. Сидя за столом, я представляю себя, галопом несущейся по полю, высоко воздев над головой сачок, подобно нелепому ловцу бабочек, в погоне за двусмысленными и ускользающими от меня шутками Виолы, и начинаю смеяться. Все поворачиваются, чтобы взглянуть на меня.

— Ты вспомнила что-то забавное, Луиза? — Вопрос Лидии звучит как упрек.

— Простите меня. — Я напускаю на себя равнодушное выражение, и голос мой звучит негромко. — Боюсь, я упустила нить разговора. Я задумалась над тем, что… что сказал Джорджи.

— Почему бы вам не составить мне компанию во время уроков? — спрашивает меня Виола. — Мне нравится ваше общество, и я считаю, что у вас зоркий глаз. Ваши букеты неизменно приводят меня в восхищение.

На лице Лидии появляется такое выражение, как если бы неловкая служанка пролила соус на ее лучшее шелковое платье.

— Вы уверены, что эти букеты составила не Джейн?

Виола поворачивается и смотрит на Джейн Дейл, которая тихонько сидит в конце стола.

— Я уверена, что у Джейн прекрасный вкус, но я говорю сейчас о букетах Луизы и о тех цветах, которые она берет для них. Мне лично и в голову не пришло бы в своих композициях использовать подобные сочетания цветов, но когда это делает Луиза, букет выглядит так, словно иначе и быть не может.

— Я буду только задерживать вас, — говорю я ей. — С тех пор как я закончила школу, мне не приходилось держать в руках кисти или грифель.

— Вы справитесь, Луиза. Тем более, что мои способности очень скромные, скорее, это увлечение, а не что-то серьезное.

— Вы несправедливы к себе, Виола, — замечает мой муж. — Клод Гранжан сказал мне, что ваш акварельный рисунок садов в Хортон-холле просто очарователен. — Он накалывает вилкой кусок баранины и глядит на меня. — Почему бы тебе не принять предложение Виолы, Луиза? Тебе полезно выходить из дому. В самом деле, мне представляется, что это превосходная идея.

— Тебе не кажется, что в семье достаточно одного художника? — спрашиваю я, но внезапно меня охватывает ощущение счастья.

— По-моему, тебе еще слишком рано называть себя художником, Луиза, — заявляет Артур, но при этом улыбается, сытый и благосклонный.

— Тогда я согласна, Виола, если вы не передумали. С радостью присоединюсь к вам. — Я оборачиваюсь к своему супругу. — В этом случае, Артур, я смогу намного лучше понимать твою работу. Я могу оказаться тебе по-настоящему полезной.

Он вытирает губы.

— Ты торопишь события, Луиза. Проявляй умеренность и не спеши, а потом посмотрим.

Не знаю, что иногда на меня находит: я бросаю нож и вилку на тарелку, к щекам приливает краска гнева.

— Почему ты всегда норовишь унизить меня, Артур, стоит мне проявить хоть немного воодушевления?


Артур сердит, он роняет слова через плечо, широкими шагами направляясь в свою мастерскую. Он говорит мне, что я устроила представление специально, чтобы опозорить перед его гостями. Я замечаю, что он сказал: «его» гостями. Я тороплюсь за ним, стараясь объяснить, что только досада и боль заставляют меня говорить подобные вещи, а вовсе не злоба, я не имела ни малейшего намерения опозорить его.

— Артур, дорогой, подожди, пожалуйста.

— Я уже сказал все, что хотел.

Я догоняю его и беру за руку. Он останавливается. Будь он скульптурой, я назвала бы ее «Нетерпение».

— Да, говори.

Я отпускаю его руку.

— Нет, ничего. Иди.

В своей комнате я читаю у открытого окна, когда входит Артур, предварительно постучав. Он смыл краску с рук, волосы его влажные и блестящие. Если бы не борода, он походил бы на маленького мальчика, который знает, что расстроил вас, но прекрасно понимает, что требуется совсем немного, чтобы его простили. Я пытаюсь сохранить неприступный вид.

— Луиза. — Он подходит ближе, протягивая ко мне руки. — Луиза, моя темпераментная маленькая женушка. — Он берет меня за руку — такой очаровательный и любящий. Голова у меня идет кругом от столь неожиданного поворота событий. — Мне следует с большим пониманием относиться к перемене настроения и к фантазиям моей маленькой девочки. — Его грустная улыбка вызывает жалость. Я улыбаюсь в ответ, и щеки мои начинают гореть, когда он обнимает и кружит меня по комнате, напевая:

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока можешь,

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока молода,

Потому что скоро ты постареешь и станешь грузной,

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока ты молода и красива,

Потому что скоро ты постареешь и тебе не с кем будет танцевать.

В исходящем от него свете я чувствовала себя так, словно нарисована яркими красками. Я ожила и воспрянула духом. После того как он ушел, я взглянула на себя в зеркало.

— Однако, Луиза, ты настоящая красавица.

Когда дотрагиваешься до Артура, он всегда теплый на ощупь, даже зимой, когда гаснет огонь в очаге. Но его присутствие требуется во многих местах одновременно. Он постоянно пребывает в движении, а я остаюсь дрожать от холода в его тени.


Виола делает потрясающие успехи, приводя в восторг месье Гранжана своей аккуратностью, четкостью линий и замысла, своими приглушенными цветами. Моя работа доставляет ему намного меньше удовольствия.

— Слишком много цвета. — Он глядит через мое плечо на мольберт. — Слишком несдержанно. Это грубо, мадам. Вы переходите все границы и пользуетесь этими цветами так, словно это масляные краски. Но это же акварель, акварель, мадам. Ее следует наносить легко и нежно. Взгляните на мисс Виолу, как воздушна ее работа. Именно так и следует рисовать леди.