— Грейс, ты не слушаешь. Ты где?

Лицо Грейс приняло выражение бесконечного терпения, пожалуй, она не представляла, как постарела ее мачеха.

— Я здесь, Эви, прямо напротив тебя.

— Не умничай, Грейс. Я знаю, где ты. Но вот это! — Она хлопнула Грейс по колену газетой. — Вот, можешь сама посмотреть. Несбывшиеся надежды: тяжкая цена успеха. Здесь написано «тяжкая» вместо «тяжелая». По-моему, это игра слов.

Грейс взяла газету.

— Спасибо, Эви, что объяснила.

Только что был объявлен окончательный список претендентов на самую престижную премию Британии в области фотографии — приз Юнибанка, и художественный редактор газеты Нелл Гордон взялась проанализировать его. Считалось, что премия, вручаемая раз в два года — в денежном выражении это составляло тридцать тысяч фунтов, — гарантировала фантастическую карьеру победителю. Правда, в последнем случае, когда ее вручили Грейс Шилд, этого не случилось. Впрочем, в течение двух недель, а по меркам средств массовой информации это целая вечность, имя Грейс Шилд было у всех на устах. Кем ее только не величали — девочкой с фотообъективом и вуайеристкой, подглядывающей за эротическими сценами, выдающимся талантом и изобретательной извращенкой. Но после этого никто о ней ничего не слышал. Итак, что же случилось с этим неоднозначным талантом? Давайте-ка напишем о ней очерк и попробуем выяснить. Август считался «мертвым сезоном». Такие темы, как случившееся с кем-то несчастье, намек на скандал и несбывшиеся надежды, можно было считать ниспосланными свыше. Не то чтобы Грейс совсем не была готова к столь пристальному вниманию, — газета уже пыталась связаться с ней несколькими днями ранее, но она решила, что после вежливой фразы: «Мне нечего сказать, однако благодарю вас, за то что обратились ко мне» — ее оставят в покое.

— По крайней мере, это серьезная газета, — изрекла миссис Шилд. — Именно так я и подумала, когда мне позвонили. Если только они не из тех ужасных таблоидов, я всегда с радостью готова помочь. И они уже поговорили с твоей кузиной Патрицией в Ирландии — представь себе, такие хлопоты! — и со всякими другими людьми. Я им сказала: «Разумеется, мне известно, что Грейс очень умна, но я и не представляла себе, насколько она известна».

— Ты с ними разговаривала. Эта… эта ахинея — твоих рук дело? — Грейс внезапно испытала острое желание наброситься на миссис Шилд, подобно бешеной обезьяне, схватить ее за пухлую шейку и сжать изо всех сил. Но, конечно, она не сделала ничего такого, лишь заставила себя глубоко вздохнуть три раза: вдох через нос, выдох через рот. Миссис Шилд, крупная женщина с мелкими чертами лица, собранными где-то в середине круглого, как луна, личика, съежилась. Ее выцветшие голубые глаза наполнились слезами, и она принялась сжимать и разжимать сложенные на коленях руки.

— Прости меня, дорогая.

Грейс поглядела на нее и вздохнула.

— Нет, это ты прости меня, Эви. Я не хочу выглядеть неблагодарной. Мне просто до смерти противно пройти через это еще раз. Даже не могу выразить, как мне этого не хочется.

— Я не думаю, что статья совсем уж злая. По-моему, она даже сочувственная. Не знаю, откуда она взяла все эти сведения, ведь на самом деле я сказала очень немного. — Миссис Шилд сделала паузу, чтобы высморкаться в розовую салфетку, которую она вытащила из рукава. — Ох, Грейс, я думала, ты будешь рада.

— Тебе не пришло в голову, что лучше было бы сначала поговорить со мной?

— Я опасалась, что ты отнесешься к этому… с непониманием.

— Как ты была права! — вздохнула Грейс.

— И еще я подумала, что небольшое сочувствие, ободрение, маленький толчок могут помочь тебе начать все сначала.

— Небольшое сочувствие… — Грейс помахала газетой перед лицом миссис Шилд. — Теперь ты так это называешь, когда тебя выворачивают наизнанку и вешают для просушки, а твои кишки волочатся за тобой по земле? И даже если по какой-то непонятной прихоти судьбы я и в самом деле приободрилась бы после этого чтива, неужели ты думаешь, что я просто взяла бы в руки фотоаппарат… после всего, что случилось?

— Грейс, пожалуйста… И фотография такая милая. — Миссис Шилд вытерла нос салфеткой. — Мне всегда нравилась твоя короткая стрижка.

— Я похожа на стареющую сироту из детского приюта, — заявила Грейс, и, если вдуматься, именно ею она и была. Это черное платье с круглым вырезом, мальчишеская стрижка и широко раскрытые, полные трагизма глаза. Но ирония заключалась в том, что в тот вечер она была по-настоящему счастлива. Грейс вздохнула еще раз и покачала головой. — Эви, неужели ты не видишь, я ничего не имею против злобы и недоброжелательности. Меня вполне устраивает недоброжелательность. Мне приходилось мириться и с худшими вещами. Но жалость! Эта чертова статья выставила меня напоказ всему миру…

— Но я полагаю, что тех, кто действительно читает эту газету — в отличие от количества проданных экземпляров, — всего два с половиной миллиона.

Что-то в выражении лица Грейс заставило миссис Шилд в следующие несколько минут воздерживаться от каких-либо комментариев. Когда ей показалось, что Грейс уже немного остыла, она заявила:

— Ну, по крайней мере, теперь мне будет что вставить в свой альбом.

Миссис Шилд была абсолютно лишена воображения и творческой жилки, зато ее альбом для вклеивания вырезок, в темно-красном кожаном переплете, представлял собой нечто фантастическое и служил предметом ее гордости. Она начала собирать его вскоре после того, как вышла замуж за Габриэля, отца Грейс. Первыми в альбом попали скромные приглашения на их венчание, за которыми последовали театральные программки, пригласительные билеты на торжества и выставки, маленькие записки, написанные ее мужем и ее приемными детьми Флинном и Грейс, странный цветок для гербария, несколько меню и, наконец, вырезки из газет и журналов. В последнее время у миссис Шилд не было особой возможности пополнять свой альбом.

Дочитав статью, Грейс аккуратно сложила газету, встала и сунула ее в мусорное ведро. Миссис Шилд, двигаясь со скоростью, поистине замечательной для женщины ее возраста и комплекции, выхватила ее оттуда и прижала к груди. Взглянув на нее, Грейс покачала головой и опустилась на место.

— Я и в самом деле чего-то не понимаю. Конечно, мне было грустно, не стану отрицать. Но такова жизнь, любая жизнь. В сравнении со многими людьми на этой земле я была счастлива. Я и сейчас счастлива. Но что же тогда вот это? — Она показала рукой на газету, которую миссис Шилд все еще бережно прижимала к груди. — «Трагические, несостоявшиеся взаимоотношения, разбитые надежды…» Я спрашиваю тебя: разве я одна такая? «Невыполненные обещания, несбывшиеся надежды»... ты ведь этого ожидаешь, верно? А как насчет всего остального, насчет хороших вещей? Я познала такое счастье, какое некоторым не будет дано узнать до самой смерти. — Грейс не молила о прощении, но смотрела на миссис Шилд взглядом, не оставляющим сомнения в том, что она в нем нуждается.

— Это всего лишь газетная статья, — парировала миссис Шилд. Он вернула Грейс ее взгляд, посмотрев на падчерицу расширенными яркими глазами. — Может быть, ты расстроена как раз оттого, что они могут быть в чем-то правы.

— Не говори таких глупостей! — Грейс вскочила с места и налетела на кофейный столик на веретенообразных ножках, опрокинув чашку.

Миссис Шилд изрекла то, что всегда говорила в подобных случаях Финну или Грейс, когда те начинали кричать:

— Криком делу не поможешь и правды не скроешь.

— Зато крики предупредят твоих соседей, что я намерена убить тебя, — ответила Грейс.

Миссис Шилд проигнорировала ее замечание, стряхивая крошки со своей шерстяной кофты цвета морской волны.

— Да будет тебе известно, Эви, в наше время больше не существует такого понятия, как «всего лишь газетная статья». Эти штуки скачивают и потом хранят. Они не исчезают, о нет, они остаются на жестком диске, и как раз в тот момент, когда ты считаешь себя защищенной, они всплывают наружу, чтобы стать пищей для разглагольствований какого-нибудь репортера, ведущего постоянную рубрику, или используются применительно к чьей-то еще жизни, но запомни — они никуда не исчезают.

Нелл Гордон была серьезной журналисткой, пишущей для солидного издания. Она располагала обширной информацией о Грейс, со знанием дела и подробно рассказывала о ее работе, а при описании личной жизни не полагалась исключительно на слухи. Но проблема была в том, на что именно она обращала внимание. В этом, да еще в отсутствии живого ума при изложении голых фактов. Миссис Шилд покачала головой.

— Под пышным фасадом скрывается трагедия — это встречается сплошь и рядом.

— А моя история заключается в том, что под трагичным фасадом скрывается счастье.

Миссис Шилд одарила ее долгим, любящим взглядом.

— Если ты так считаешь, дорогая. Если ты так считаешь.

— Интересно, как это у тебя получается, что вполне невинная фраза «Если ты так считаешь» звучит в твоих устах как «Я не верю ни единому твоему слову»? — ядовито поинтересовалась Грейс.

* * *

В понедельник утром миссис Шилд, устремившись за автомобилем Грейс, чтобы помахать ей на прощание, споткнулась и упала.

Часом позже она вышла из дверей хирургического отделения и жалким голосом объявила Грейс:

— У меня сломаны три ребра. Ох, я просто глупая старая гусыня. Они ничего не могут сделать, разумеется, в наши дни это такая мода — оставить все как есть, чтобы ребра срослись сами.

Но я должна сохранять неподвижность. Никаких наклонов или тяжестей, — продолжала она в машине.

Оказавшись дома, она согласилась воспользоваться лифтом.

— В любом случае, здесь будет лучше, — заявила ей Грейс. — Тут у тебя все под рукой, включая приходящую медсестру.