Я всегда любила Энтони настоящей любовью, но эта любовь так и не стала моей жизнью. Потому что я боялась – твоего отца, той боли, которую я могла ему причинить, боялась разрушить то, что я создала, боялась признать, что я ошиблась. Я боялась нарушить установленный порядок, боялась начать все сначала, боялась, что ничего не получится, что все останется лишь мечтой. Но не прожить эту любовь было кошмаром. Ночью и днем я думала о нем, и я его себе запрещала.

Когда твой отец умер, страх остался – страх предать, страх за тебя. Все превратилось в бесконечную ложь.

Энтони любил меня так, как любая женщина мечтает быть любимой хотя бы раз в жизни. И я не смогла вернуть ему эту любовь – из-за трусости. Я прощала себе слабости, я находила удовольствие в дешевой мелодраме и не знала, что жизнь проходит слишком быстро, а я позволяю ей пройти мимо меня.

Твой отец был хорошим человеком, но Энтони в моих глазах был единственным: никто не смотрел на меня так, как он, никто не говорил со мной так, как он; рядом с ним ничего не могло случиться со мной, я чувствовала себя абсолютно защищенной. Он понимал каждое мое желание и не уставал выполнять их. Вся его жизнь была основана на гармонии, на теплоте, на умении давать. Он протягивал мне руку, а я искала смысл существования в борьбе и не умела принимать дары. Я струсила, я заставила себя поверить, что это счастье невозможно, что жизнь не может быть так сладка.

Единственную ночь мы занимались любовью; тебе было тогда пять лет. Я забеременела, но тогда не сохранила ребенка. Я никогда не говорила об этом Энтони, но уверена, что он знал. Он всегда все угадывал во мне.

Возможно, хорошо, что все произошло именно так, – из-за моей болезни. Но я все же думаю, что болезнь, может быть, не развилась бы, если бы я была в мире с самой собой. Все эти годы мы жили в тени моей лжи, я лицемерила с жизнью, и она мне этого не простила.

Вот ты и узнал намного больше о твоей матери. Я колебалась, говорить ли тебе, в очередной раз боясь осуждения. Но не я ли учила тебя, что худшая ложь – это ложь самому себе?

Существует так много вещей, которые мне бы хотелось разделить с тобой, но нам было отпущено мало времени. Энтони не стал тебе отцом из-за меня. Когда я узнала о своей болезни, было уже поздно отступать.

Ты найдешь массу всего в неразберихе, которую я тебе оставляю, твои фотографии, мои, Энтони, его письма – не читай их, они принадлежат мне. Они здесь, потому что я не могла решиться с ними расстаться. Ты спросишь, почему нет фотографий твоего отца, – я порвала все однажды ночью – я была в гневе на себя…

Я старалась сделать лучшее из возможного, любовь моя, лучшее из всего, что могла сделать женщина, какой я была, со всеми своими достоинствами и недостатками; но знай, что ты был моей жизнью, всем ее смыслом, самым прекрасным, что со мной произошло. Я молюсь, чтобы однажды и ты узнал это несравненное чувство – иметь ребенка; ты многое поймешь.

Моей самой большой гордостью было бы остаться твоей Мамой, навсегда.

Я люблю тебя.


Лили


Артур сложил письмо и положил на чемодан. Лорэн увидела, что он плачет, подошла к нему и вытерла слезы кончиком указательного пальца. Удивленный, он поднял глаза, и горе его было смыто нежностью ее взгляда. Потом палец Лорэн скользнул к его подбородку и приподнял его. Артур провел рукой по ее щеке, потом их губы соприкоснулись…

– Почему ты делаешь это для меня, Артур?

– Потому что я люблю тебя, и тебя это не касается.

Он взял ее за руку и повел из дома.

– Куда мы идем? – спросила она.

– К океану.

– Нет, здесь, – сказала она, – сейчас.

Она встала перед ним и расстегнула ему рубашку.

– Но как ты сумела, ты же не могла?..

– Не задавай вопросов, я не знаю…

Она заставила рубашку соскользнуть с его плеч, проведя руками по спине. Он почувствовал, что растерялся – как можно раздеть фантом? Она улыбнулась, закрыла глаза и в ту же секунду оказалась обнаженной.

– Мне достаточно было подумать о модели платья, и оно немедленно оказывалось на мне; не представляешь, как я этим попользовалась…

Она обвилась вокруг него и поцеловала.

В душу Лорэн проникло его мужское тело, а ее душа проникла в тело Артура – на миг объятия… Чемодан был открыт.

Глава 12

Инспектор Пильгез явился в госпиталь в одиннадцать часов.

Старшая по смене позвонила в полицию, как только заступила на службу, в шесть часов утра. Пациентка в коме исчезла из госпиталя, и речь идет о похищении.

Записку с соответствующей информацией Джордж Пильгез нашел на своем столе, когда пришел на работу, и пожал плечами, задаваясь вопросом, почему дела такого рода вечно сваливаются именно на его голову. Сорвав зло на Наталии, которая распределяла вызовы, поступающие в Центральную диспетчерскую, он развернулся на каблуках и отбыл. Начиналась плохая неделя. И она была лишь продолжением другой плохой недели, которая закончилась два дня назад.

***

В больнице Джордж Пильгез встретился со старшей медсестрой Ярковицки. Она увидела перед собой плохо выбритого мужчину, полноватого, но не лишенного элегантности.

– Это ужасно, – сказала она, – никогда ничего подобного не случалось.

Тем же тоном она добавила, что председатель административного совета госпиталя был вне себя и хотел бы повидаться с инспектором после полудня. Он должен вечером доложить о случившемся членам совета. «Вы ведь найдете ее, инспектор?»

– Возможно, если вы мне расскажете все с самого начала.

По словам Ярковицки, похищение произошло в момент смены служб. Вечернюю сестру еще не нашли, а ее ночная сменщица подтвердила, что во время обхода в два часа ночи место было пустым. Она подумала, что пациентка умерла, а постель еще не прибрали. Такова традиция – в течение двадцати четырех часов постель, на которой скончался пациент, остается незанятой. И только когда Ярковицки делала свой первый обход, она осознала всю драматичность происшедшего и забила тревогу.

– Может быть, больная очнулась от комы, почувствовала, как ей тут надоело, и отправилась пройтись – что вполне понятно, если она пролежала довольно долго.

– Я очень ценю ваш юмор, поделитесь им с ее матерью, она сейчас в кабинете начальства и придет сюда с минуты на минуту.

– Да, конечно, – согласился Пильгез, разглядывая носки своих башмаков. – А в чем может заключаться выгода или смысл, если это похищение?

– Какое это имеет значение? – ответила раздраженно медсестра, как если бы они зря теряли время.

– Знаете, – сказал Пильгез, устремляя на нее настойчивый взгляд, – как бы странно это ни звучало, девяносто девять процентов преступлений имеют мотив. В принципе больного в коме не похищают воскресным вечером просто для того, чтобы посмеяться. Кстати, вы уверены, что ее не перевели в другое отделение?

– Я уверена; в приемном отделении остались справки о транспортировке, ее увезли на «скорой помощи».

– Какая компания? – спросил он, доставая блокнот.

– Никакая.

Когда утром ей сообщили, что кровать 505 свободна, она тут же отправилась в приемное отделение. В регистратуре ей передали документы, и она сразу увидела, что дело неладно. Не хватало одного формуляра, а синий был заполнен неправильно.

– Я не понимаю, как эта кретинка позволила себя надуть…

Пильгез пожелал узнать данные «кретинки».

Ее звали Эммануэль, и вчера она дежурила на входе…

– Это она допустила.

Джордж чувствовал, что у него начинается звон в голове от звуков голоса старшей медсестры. Поскольку в момент происшедшего она отсутствовала, Пильгез взял список вчерашнего персонала и с чистой совестью откланялся.

Из машины он позвонил Наталии и попросил пригласить в участок всех лиц из списка.

***

К концу дня он выслушал всех и узнал, что в ночь с воскресенья на понедельник фальшивый доктор, переодетый в халат настоящего медика и, кстати, весьма антипатичный на вид, появился в госпитале в сопровождении санитара скорой помощи и с подложными документами на перевозку. Эти двое без всяких трудностей забрали тело мисс Лорэн Клайн, пациентки, находящейся в глубокой коме.

Однако свидетельство студента-медика внесло поправки в рапорт: фальшивый доктор мог быть и настоящим. Вышеозначенный студент позвал его на выручку, и тот оказал ему значительную помощь. Как уточнила медсестра, которая принимала участие в этом непредвиденном вмешательстве, точность, с которой он осуществил введение катетера, заставляла думать, что он был хирургом или, как минимум, работал в службе скорой помощи.

Пильгез поинтересовался, мог ли простой медбрат ввести катетер, и получил разъяснение, что медсестра или медбрат достаточно подготовлены, чтобы провести такого рода процедуру, но все обстоятельства – быстрота решения, указания, данные студенту, и уверенность движений – свидетельствуют скорее в пользу его принадлежности к врачебному корпусу.

– Есть идеи по этому делу? – спросила его Наталия, уже собравшись уходить.

– Ничего не складывается. Врач, который вроде бы приехал похитить из госпиталя женщину в коме, работа профессиональная, «скорая помощь» подставная, бумаги поддельные.

– И что ты думаешь?

– Возможно, торговля органами. Крадут тело, перевозят в секретную лабораторию, оперируют, забирают части, которые их интересуют, печень, почки, сердце, легкие, и все это продается за баснословные деньги не слишком щепетильным клиникам.

Оставшись один на этаже (ночная бригада размещалась внизу), Пильгез включил компьютер и соединился с центральной картотекой. Набрал на клавиатуре слово «клиника» и закурил сигарету, ожидая, пока сервер найдет то, что надо. Через несколько минут принтер начал выплевывать страницы распечатки. Инспектор собрал всю кипу и отнес к себе на стол, ворча: