Гарри что-то говорит Чаку на ухо, и он кивает ему.

– Всё, мы свободны. И я, как генератор всех этих идей, имею право на отдых. Чак и Френ проследят за закрытием вечеринки. По его словам, генератор будет работать ещё пару часов минимум. Так что, мы сможем побыть, наконец-то, одни и послушать тишину. Без участия других людей. Мне нужна тишина, Джози. И ты. Прямо сейчас. Ты ведёшь. Ненавижу эту машину, – Гарри заталкивает меня в водительское кресло, даже не позволяя вставить хотя бы слово.

– Всё. Готов. Сваливаем, кроха, пока никто нас не поймал, – он подгоняет меня, и в этот момент я вижу Нэнси. Мои пальцы замирают на ключах. Она стоит в стороне, со злостью смотря на нашу машину.

– Гарри, – шепчу, указывая на его мать. Он поворачивает голову в ту сторону, и его лицо меняется. Он злится.

– Я уже всё ей сказал.

– Ты с ней говорил? Когда?

– Перед тем как отправился полежать. Ничего не изменилось внутри её сознания, кроха. Ничего. Она ненавидит меня и всё, что со мной связано. Это не изменится. Поэтому поехали. Не буду я тратить свои эмоции на человека, который этого недостоин. Знаешь, я понял сегодня слишком многое. Я пытался. Веришь? Я ведь пытался вдолбить ей в голову, что мать может быть другой, к примеру, как Френ. Но нет, эта женщина не может быть матерью, и я её таковой больше не считаю. Да и никогда не считал. Поехали, со мной всё в порядке, – хмуро смотрю на Гарри, и он тяжело вздыхает.

– Правда, Джози. Я не лгу. Со мной, действительно, всё в порядке. Нэнси останется для меня незнакомкой, которая так и не захотела стать моей матерью. Такова жизнь. Порой случается, что родителями становятся абсолютно незнакомые люди, а не кровные родственники. И я ни о чём не жалею. То же самое советую сделать и тебе, – я не могу поверить в искренность слов Гарри. Ведь это страшно. Эд столько лет жил под крылом Нэнси. Он всегда слушал её… ну как слушал. Делал вид, что слушает, а потом ныл, как же устал от неё. Да и если учесть, что она его лупила, то… я даже не знаю пока, как относиться к такому завершению вечера.

Завожу мотор и выезжаю с опушки, оставляя позади веселье и не очень радостные события этого дня. Может быть, правда, бывает так, что жизнь сама расставляет всех и всё по своим местам? Может быть, именно она лучше знает, что нам нужно, и как этого достичь? Но без нашего участия, конечно, ничего не получится. И видеть то, что Гарри расслаблен, для меня как-то странно. Теперь он полноценно одинок. У него нет ни матери, ни отца. Нет ничего больше, что могло бы ему помочь в будущем. Я не упоминаю себя и своих родителей. Просто у каждого человека должна быть с рождения группа поддержки, какой всегда была моя семья. А с Гарри всё сложно. Он был всю жизнь непонятым и одиноким, пока что-то не случилось с ним. Озарение? Можно ли так это назвать? Я не знаю. Но я понимаю, что хотела быть дать ему то, чего у него никогда не было. Но как долго ему будет это нужно? На этот вопрос я тоже не знаю ответа. Это и заставляет меня стопориться со своими признаниями. Прошлое, оно всегда будет бить по затылку, напоминая, как всё может обернуться, и обычно это выходит плохо и больно. Я пока к такому не готова. Чувства пусть живут внутри меня, придёт время и для слов.

Мы подъезжаем к дому родителей и молча входим. Гарри первым направляется в ванную, пока я прибираюсь в кухне и отмываю от теста чашки, венчик и всё, что оставила здесь в первой половине дня. Размышляя над тем, что сегодня произошло, я до сих пор не могу в это поверить. Мне бы хотелось навсегда остаться в нашей песне. Чтобы всё было так, как в ней. Мягкая мелодия, улыбки и невероятная романтика. Но это жизнь. И в ней скоро придётся делать решающие шаги. И чем ближе дата моего отъезда, тем я чётче осознаю, что не хочу другой жизни. Моя жизнь здесь. Вот она, прямо перед глазами. У меня есть шанс на вероятную семью. Мою семью. Но ещё слишком рано, чтобы взять на себя такую ответственность. Я в смятении и не могу полноценно разобраться в своих чувствах.

– Джози, а где мыло? – Кричит Гарри с верхнего этажа.

– Гель для душа есть! Стоит там же, где и вчера! – Так же отвечаю я, вытирая руки.

– Я не вижу его! Мне нужно мыло! Помоги!

Усмехаюсь, выключая свет в кухне, и поднимаюсь на второй этаж. В комнате темно, и только тусклый свет из приоткрытой двери ванной комнаты освещает полоску пола, где разбросаны вещи Гарри. Неряха.

– Зачем тебе именно мыло? На раковине лежит. Неужели, ты… – осекаюсь, входя в ванную, в которой расставлены свечи, а сама ванна наполнена водой, на поверхности которой огромное количество пены.

– Это…

– Для тебя. Я уже принял душ и хочу, чтобы ты расслабилась и смыла этот окрас. Не буду тебе мешать, – Гарри чмокает меня в щёку и выскакивает за дверь, оставляя меня, пребывающую в шоке, в одиночестве стоять в этой атмосфере, созданной для двоих.

Конечно, мне льстит, что Гарри так заботится обо мне и то, что набрал для меня воду, но почему не вместе-то? Он уже видел меня голой. Я его тоже. Нечаянно, но видела. Ладно, и не нечаянно тоже. Он спит голым. Спал, исключая последние выматывающие дни.

Бросаю взгляд на закрытую дверь, а затем снова на ванну. Что ж, придётся одной.

Раздеваюсь и расплетаю косички. Отмываю своё тело от краски сначала в душе, не хочу портить воду, а затем перебегаю в ванну, наслаждаясь тёплой водой. Добавляю немного горячей и откидываю голову назад. Блаженство. Одинокое блаженство. Я даже расслабиться нормально не могу, потому что мне не хочется быть одной. Так и не насладившись созданной Гарри атмосферой романтики, выбираюсь из ванны и обматываюсь полотенцем. Привожу всё в порядок, задуваю свечи и выхожу в спальню. Гарри лежит на кровати, читая папин журнал про рыбалку.

– Ты слишком быстро, – удивляется он.

– А какой смысл во всём этом без тебя? – Передёргиваю плечами и открываю шкаф, чтобы достать бельё. Но замираю, обдумывая другое. Почему Гарри не делает попыток даже соблазнить меня?

– Не хотел смущать тебя. Я старался, но раз тебе не понравилось, то… – он не договаривает фразу, оставляя её для меня. Зря. Я могу додумать столько всего неправильного, от чего у него волосы дыбом встали бы.

– Выключаю свет, – предупреждает он и щёлкает на кнопку лампы, стоящей у кровати. Комната погружается во мрак, а я так и стою в полотенце, скрытая дверцей шкафа.

Так дело не пойдёт. Ой как не пойдёт.

Уверенно сбрасываю полотенце и закрываю дверцу. Гарри отвернулся к окну и вряд ли увидит мою пробежку обнажённой и ещё влажной после ванны. Сбрасываю с волос полотенце и немного подсушиваю их.

– Подвинься, – шепчу, толкая его в спину.

– Кровать маленькая, – бурчит Гарри, но всё же ещё немного двигается вперёд.

Неужели, он будет спать? Настолько ли он устал, чтобы отказаться от ванны со мной? Конечно, это наиболее щадящее объяснение, но не для меня.

Ложусь в постель, и моя обнажённая, разгорячённая от воды грудь касается кожи его спины. Соски настолько чувствительные, что я прикрываю глаза и потираюсь ими о его кожу.

– Кроха? Ты что… ты издеваешься? – С придыханием шепчет Гарри, резко поворачиваясь ко мне лицом. Как ему удалось не грохнуться здесь?

– Ты голая! – Чуть ли не кричит он.

– Ты тоже голый. Мне понравилось спать обнажённой. Это же не проблема, да? – Широко улыбаясь, отвечаю, проводя пальцем по его лицу.

– Это огромная проблема, Джози. Это серьёзная проблема, потому что спать с тобой вот так… я не смогу. Чёрт, ты должна одеться и срочно, – бормочет он, пытаясь встать с кровати, но я хватаю его за руку и изо всех сил тяну на себя. Он буквально падает на меня, придавливая к матрасу. Падает точно между моих ног, вызывая сильнейшую бурю в теле. Вот он тот самый момент. Вот то, чего я ждала столько лет. Нет ни роз, ни чёртового шампанского. Есть просто парень, которого я люблю, маленькая кровать и тяжёлые дни. Без прикрас. Без сказки. Без чего-то ещё. Реальность, которая мне нравится.

– Джози, – слышу предостережение в его голосе.

– Я готова, Гарри. Я очень готова к этому разу. И я не думаю, что ты устал, потому что чувствую, как…

– Мой член твердеет? О да, кроха, он твердеет из-за твоей чёртовой тугой дырочки, сводящей с ума. Но ты устала. Ты не понимаешь…

– Эй, – обхватываю его лицо ладонями и улыбаюсь. – Я всё понимаю. Не отталкивай меня. И не заставляй меня умолять. Если твои слова сегодня… там, на сцене, правда, то я хочу этого. Мне не хватает тебя. Так сделай меня своей. Один раз… может быть, пять. Я не знаю, но… моё время пришло, и это должно быть сегодня.

– Кроха, дело не в том, что я лгал или не хочу тебя, но ты должна знать, что я не Эд. Я Гарри, и у меня не было девственниц. Я боюсь причинить тебе боль. Я…с ума схожу, но держу себя в руках. А ты рушишь мою чёртову оборону. Ты…

– Я знаю, что Эда здесь нет больше. Есть ты. И я хочу разрушить всю твою оборону и, вероятно, иметь своё право бить морды или рвать волосы. Я это могу, если нужно. Гарри, дай мне большего. Полноценное, – шепчу, немного приподнимаясь и целуя его в губы.

Он издаёт стон и жмурится, борясь с собой.

– Нельзя будет повернуть время назад, кроха. Нельзя… я… ты же простишь меня, да? Простишь, если я нечаянно причиню тебе боль? – Он гладит моё лицо, слегка надавливая на мою грудь и укладывая на подушку.

– Уже простила. Презервативы в тумбочке. Мама забила ими весь дом, – киваю я.

– Боже, Джози, ты забрала у меня первенство безумия. И я буду нежен. По крайней мере, это будет впервые для меня.

А то я не знала. У Эда никого не было, и я не верю в рассказы Гарри про безумный секс в Париже. Он тоже девственник. Ладно, язык у него опытный, но всё же…

Гарри опускает голову, и кончик его языка проходит по моим губам. Раскрываю их, позволяя медленно себя целовать. Он углубляет поцелуй, играя кончиком языка с моим. Я уже говорила, что этот язык опытный. Очень опытный.

– Если что-то будет не так, скажи, – шепчет он, медленно покрывая поцелуями мою шею.