– Нельзя всех оправдывать, Джози. Они этого недостойны. Они ничем не заслужили, чтобы ты видела в них хорошее. Особенно, козёл Бруно. Ты же не собираешься его прощать?

– А между нами ничего и не было, чтобы его прощать, Гарри. Максимум, что я с ним узнала это, что он крутит соски, словно настраивает радио, и это больно.

– Гадость. Не говори мне об этом. Сейчас стошнит. И ты позволила какому-то грязному придурку трогать твою грудь? Фу!

– Эй, ты тоже для кого-то грязный придурок. К примеру, для тех же девушек, которых кинул в Париже после секса, – пихаю его в плечо.

– Это я. Я крутой и мне можно…

– Почему тебе можно, а Бруно нельзя? – Прищуриваюсь я.

– Потому что он придурок, а я крутой.

– Это не объяснение. Чем ты отличаешься от него? Или чем я отличаюсь от той же Лолы в физиологическом смысле? Да-да, я знаю, что у неё ноги длиннее, и, вообще, она самая шикарная. Суть не в этом. Мы все для кого-то грязные придурки. Но с кем-то наша грязь схожа, и от этого мы её просто не замечаем, потому что она родная. Своя. Бывает так, что люди не могут сразу понять, почему не видят в другом человеке все минусы, а другие быстро их находят и ненавидят за это. Всё просто. Мы влюбляемся в эти минусы, и они для нас становятся личными, близкими.

Молодец, Джо. Задала вопрос, и сама же на него ответила. Самостоятельная девушка.

Гарри останавливается, и я тоже.

– Ты чего?

– Скажи. Ты была влюблена в Эда?

– Одно время я заставляла себя любить его. Как девушка парня. После того поцелуя. После моего выпускного. После минутных разговоров и его слов о том, как он скучает и как ждёт меня. И все вокруг считали, что мы пара и просто боимся открыть свои отношения. Хотя мои родители никогда не позволили бы мне так глупо поступить, да и Нэнси я не нравлюсь. Мне кажется, что я навязывала себе эти чувства, чтобы оправдать и себя, и Эда. Но это же не любовь, правда? Может быть, какой-то другой уровень, но не «дзинь».

– «Дзинь», – повторяет Гарри.

– Ага. Я никогда не была влюблена в нормальном смысле этого слова. Даже в Бруно. Да, он выгодная партия, но моя грудь не радио. И с ним не было чего-то странного, понимаешь? Как будто воздуха не хватает, и в то же время его так много. Я думаю, что в любви очень важно доверие и возможность говорить по душам, ничего не скрывая. Это та же дружба, но не только разумов, но и тел, сердец, жизней. Всего. Это суперклей. Вместе хорошо, а когда отходишь, то больно, потому что кожа отрывается от него, и ты боишься причинить ему боль тем, что делаешь. А он боится отойти и ранить тебя. Вы так и стоите, прижавшись друг к другу, решая проблемы вместе. Боретесь вместе. Всё вместе, потому что если оторвётесь и потеряете эту связь, то наступит что-то плохое.

– Я однажды склеил пальцы. И отрывать их друг от друга было больно.

– Да, именно так, – киваю я. – Ты отрываешь пальцы друг от друга и видишь раны. Они затягиваются, причиняя дискомфорт и боль, и оставляют после себя шрамы. Не всегда. Всё зависит от силы этого клея. Но если шрамы остались, то, значит, это была любовь, и твоё сердце разбили.

– Интересные мысли. Очень оригинальные, – Гарри широко улыбается мне, а я, как дурочка, начинаю краснеть.

– Ты хотел сказать глупые.

– Нет, – хватает меня за руку, не позволяя подойти к дому. – Нет. Не глупые. Они жизненные. Такой клей должен быть только один раз. Сильный, я имею в виду. Но бывают и слабые, некачественные, да?

– Думаю, да. Бывают. Но чем их больше, тем будет больнее даже при сближении с той, кто может быть твоим «дзинь». Ведь каждая из девушек отрывает от тебя что-то. Ты этого не чувствуешь в большинстве случаев, а вот потом, когда придёт время для чего-то особенного, ощутишь себя, словно обнажённым. Не знаю, как это объяснить…

– Я понял. Когда я встречу особенную девушку и полюблю её, то буду бояться признаться себе в этом, потому что крутой. А крутые перцы не могут себе позволить быть с одной. Тогда я пойду доказывать себе, что это чушь, и остаюсь самим собой, только вот отрывать человека от меня будет уже ощутимей. И когда моя кожа начнёт кровоточить, то до меня дойдёт, что я просто тупой идиот, заигравшийся в супермена. Значит, надо вовремя остановиться и понять, насколько силён клей между нами. То есть между мной и той девушкой, которой, конечно, пока нет, но…

– Всё верно. Ты о Лоле говоришь? Ты в неё влюбился? – Тихо спрашиваю его, стараясь не позволить себе сейчас разозлиться. Я вижу по лицу Гарри, что он обдумывает всё, о чём мы говорили, и это для него важно. А важным может быть лишь то, что происходит сейчас, в это время, а не в будущем. Никто не задумывается о будущем так тщательно. Но то, что происходит в настоящем и имеет где-то подтверждение или же подробное описание схожих симптомов, то тогда мы начинаем думать. Вот и он начал. Значит, Гарри к кому-то начал чувствовать больше, чем просто влечение.

– Нет. Не говори глупостей. Лола шикарна, но не настолько, чтобы потерять голову и свою свободу. Пойдём, доведу тебя до двери, – Гарри тянет меня за собой, но я знаю, что он врёт. Он хмурый и погружённый в свои мысли. Он сравнивает, вспоминает и влюбляется в кого-то. В Лолу. И мне бы радоваться, но так грустно.

Поднимаюсь на крыльцо и поворачиваюсь, шумно вздыхая. Натягиваю улыбку для Гарри.

– Спасибо, что проводил. И прости меня за погоню. Сделаем вид, что в меня вселилось что-то плохое.

– Окей. Без проблем, – Гарри прячет руки в карманы джинсов и раскачивается с пятки на носок. Как-то некомфортно.

– Тогда, доброй ночи. Тебя Лола ждёт. Не хочу, чтобы из-за меня у тебя были проблемы…

– Не парься. Всё в порядке. Она, наверное, уже дома. У меня есть ключи.

– О-о-о, она дала тебе ключи от своей квартиры?

– Ну, да. Я же живу с ней… как альфонс.

– Если ты хорошо её… хм, удовлетворяешь, то это что-то вроде платы за её удовольствие. Так устроен мир. За удовольствия надо платить.

– А какое удовольствие ты получала от Эда?

– Эм…

Пожимаю плечами, даже не зная, как ответить на этот вопрос.

– Тогда Эд тебе задолжал, как минимум полжизни.

– Лучше не надо. Мне хватило. Правда. Не готова я сейчас встречаться с Эдом. Пожалуйста, будь Гарри. Он хотя бы не смеётся надо мной, когда я говорю о чём-то глупом.

– Тогда у Гарри ещё есть время, чтобы поболтать с тобой, если ты не собираешься спать. Ему нравятся твои глупости, потому что они ему близки. Очень близки.

– А как же Лола? Правда, я не хочу…

– Кроха, к чёрту Лолу, – смеётся Гарри. Почему? Что здесь происходит?

– Так я могу войти? – Гарри приближается ко мне с невероятно сексуальной улыбкой и склоняет голову набок, отчего у меня по телу проносится табун мурашек.

У меня ощущение, что наша дружба, правда, закончилась. И между нами появилась черта, которую я собираюсь перейти. А самое страшное и необычное то, что я хочу этого.

Глава 18

Джозефина

Включаю свет в гостиной и сбрасываю туфли, облегчённо вздыхая. Да, определённо, каблуки не моё. В кедах намного лучше.

– А поесть у тебя что-то осталось? Ты все равиоли съела? – Оборачиваюсь и усмехаюсь, качая головой, пока Гарри изучает содержимое моего холодильника.

– Ты что, ко мне только поесть приходишь?

– Не-а. Ещё выпить. Смотри, что нашёл, – он хватает бутылку вина, которую сам же и принёс вчера, и крутит ей в воздухе.

– Тебе мало было выпивки в баре?

– Это тебе мало было. У тебя бокалы есть?

– Кружки есть.

– Никто не пьёт вино из кружек.

– Поэтому мы и не будем пить вино, – тянусь к бутылке, но Гарри поднимает руку с ней над головой, смеясь над моим ростом.

– Очень воспитанно и умно, – цокаю я, с укором смотря на него.

– Так, равиоли остались у тебя?

– Да. Остались. Особенно твои корявые. Я их заморозила.

– Круто. Покормишь меня, а я тебя развлекать буду и налью вина?

Закатываю глаза и шумно вздыхаю.

– Ладно.

– Против моего обаяния ещё ни одна не устояла.

– Самовлюблённый индюк ты, Гарри. Если не закроешь рот, я тебя выставлю, – грожусь, открывая морозилку.

– Не выставишь, потому что я милый. Ещё я могу так, – оборачиваюсь и смотрю на него, хлопающего ресницами, отчего меня пробирает смех.

Боже. Он идиот.

Пока я достаю помидоры, томатную пасту и сыр, Гарри ищет штопор. Чёртова его лоботомия, из-за которой он полностью забыл, где у нас хоть что-то лежит. Так, не у нас, а у меня. И да, я могла это переложить. Но я не перекладывала. В общем, достаю ему штопор из шкафчика и молча протягиваю.

– Хочу побольше сыра, – шепчет он мне на ухо, и снова эта реакция. Странная, пугающая реакция на горячее дыхание Гарри.

– Я знаю, – отвечаю себе под нос, включая воду, и мою руку.

– Откуда?

– Я люблю побольше сыра, а ты теперь, как я.

– Это ты, как я.

– Без разницы.

Бросаю равиоли на сковородку и наливаю воду, чтобы они немного разморозились на огне.

– Держи, кроха, – Гарри протягивает мне стакан с вином.

– Я не хочу…

– О-о-о, ты хочешь. Тебе нужно расслабиться, немного взбодриться и прекратить думать. Ты слишком много думаешь, от этого ты слишком много выдумываешь того, чего нет. Так что, пей, – тяжело вздыхаю, понимая, что мне не избежать попойки с Гарри. Хотя ничего против вина я не имею. Я нечасто его пила в прошлом, чтобы делать какие-то выводы. Один или два раза от силы. Мы всегда пьём пиво или эль. А вино… Боже, оно вкусное такое. Сладкое.

– Ты скажешь мне, почему ненавидишь себя? – Поднимаю взгляд на Гарри, стоящего рядом и наблюдающего за мной.

– Я не ненавижу себя. Я…

– Джози, у тебя явная проблема с восприятием самой себя и с самооценкой. Это Эд сделал? – Поджимаю губы и отставляю в сторону кружку, делая вид, что очень занята тем, когда же закипит вода в сковородке.