Тоска приходила ночами. Но рыдая, зарывшись в подушки, Карла вновь и вновь твердила себе, что иного исхода для их отношений с Джеком не было и нет. Она сумела дать дочери уют, покой, размеренную жизнь. Не станет дело и за материальными благами, Карла была уверена в этом. Конечно, ребенку лучше жить в полноценной семье, с мамой и папой, но если не выходит, не страшно. Сейчас хоть девочка узнала, что такое мама и что такое родной дом. Пусть лучше она остается безотцовщиной, чем падчерицей в семье чужого мужчины.

Джек Фитцджеральд, как с досадой доложил Меткалф, покинул Лондон на следующий после их встречи день. Питер звонил ему в офис, готовый умолять его дальше и дальше, однако выяснил, что мистер Фитцджеральд отправился в отпуск. Где он собирается его проводить — неизвестно, он не оставил координат. Все полномочия мистер Фитцджеральд передал… Меткалф не дослушал. Проклиная нерешительность и робость Карлы, он вынужден был признать поражение. Правда, после грубого и откровенного предложения Карле «лечь под деньги» он и сам не посмел волочиться за ней. К тому же она вдруг переехала неизвестно куда, на все вопросы отвечала неопределенно и неохотно. Питер, да и все остальные, решили, что она, скорее всего, с кем-то живет и предпочитает не афишировать, с кем. В сущности, так оно и было.

После Нового года стало известно, что одна из телекомпаний заинтересовалась «Анной Прайс» и предложила сделать передачу-диспут об этой постановке в программе под рубрикой «Новости современной драматургии и театра». Труппа оживилась. Это означало неплохой куш за видеосъемки некоторых фрагментов. По замыслу телевизионщиков, эпизоды должны были комментировать Питер Меткалф, Карла Де Лука и Саймон Даф. Обсуждение взялся вести знаменитый театральный телекритик Пьер Симпсон, личность влиятельная и скандальная, известная своими коварными вопросами и подковырками. Сам Джосайя Фримен, ко всеобщему облегчению, отказался участвовать в передаче. Вряд ли кого-нибудь заинтересовала бы его односложная манера разговора, насупленный и безразличный вид.

Видеосъемки прошли быстро, без дублей. Две камеры, никаких лишних трат — телевидение знало свое дело. Канва дискуссии была заранее обговорена с режиссером передачи, однако на записи не обошлось без сюрпризов.

Пьер Симпсон любил перетягивать одеяло на себя, обо всем имел особое мнение, поэтому и решил воспользоваться отсутствием Фримена на полную катушку. Его, правда, с самого начала не прельщала перспектива нелегкого интервью с этим чудным и диковатым драматургом, но уж слишком он был задет отказом. Слыханное ли дело — пренебречь приглашением самого Симпсона, такой редкой и выгодной возможностью устроить себе рекламу! Поэтому ведущий ринулся в беспощадный бой. Посыпались едкие вопросы: может быть, пьеса Фримена — холостой выстрел, если не осечка? Может быть, секрет успеха лишь в профессионализме режиссера и таланте артистов? Может быть, зрители стали свидетелями фокуса — обычного, старого театрального фокуса, когда блестящий коллектив делает конфетку из ничего? Может быть, вообще для театра драматургический материал не имеет никакого значения?

Питер Меткалф принялся распространяться с обычным для него подобострастием и неопределенностью. Да, ваша теория, безусловно интересна, распинался он, но время покажет и так далее… Питер, как водится, стремился в лучшем свете выставить перед Симпсоном себя, не особенно задевая при этом Джосайю Фримена. Пьер Симпсон был для Меткалфа авторитетом, на его передачи Питер возлагал большие надежды.

Говорил и Саймон Даф, в основном напирая на финансовые трудности Галереи, прославляя свою предприимчивость. Если задачей Меткалфа было завести дружбу с Симпсоном, то задачей Дафа — получить через него очередную стипендию для Галереи.

Карла быстро сообразила, что ее, судя по всему, пригласили «для красоты». Она едва ли сумела вставить два слова в этот скучный мужской разговор, и всякий раз нарывалась на косой взгляд Симпсона. Запись подходила к концу, режиссер дал знак, что пошел «последний круг», и тут на сцену выступила Карла.

Ко всеобщему удивлению, она перебила Симпсона, перехватила у него инициативу и в течение двух минут, пока все, включая техническую группу, застыли с открытыми ртами, в клочья разнесла теорию ведущего о второстепенной роли драматурга, тем более такого, как Джосайя Фримен. Четко и аргументированно она объяснила успех постановки, заявила, что любая мало-мальски профессиональная труппа прославится, имея в руках произведение такого масштаба. Она назвала пьесу Фримена открытием, высказала уверенность, что будущие его работы станут настоящими шедеврами, призналась, что восхищена этим человеком, обладающим необъятным талантом, которому не нужна шумиха в прессе и на телевидении.

Она не скрывала недоумения, что такая серьезная телепрограмма позволяет себе искажать существо вопроса, от чего у зрителей может возникнуть превратное впечатление о состоянии современного театра. Она высказала надежду, что видеофрагменты стали лучшим аргументом в пользу Фримена. Оркестр должен быть хорош, но что он без музыки!

Симпсон, привыкший во всем играть первую скрипку, закусил удила и пустился в спор с Карлой, что оказалось с его стороны довольно опрометчиво. Время записи вышло, а от одиозной теории Симпсона не осталось камня на камне. В этом споре Карла Де Лука была неуязвима.

Лишь только погасли лампы в студии, оскорбленный до глубины души Пьер Симпсон в полном молчании удалился.

Меткалф зашипел:

— Тебе что, непременно надо было заводиться? Уж с кем с кем, а с ним ссориться не стоит! Его лапы куда угодно достанут, поняла, ты, курица? Одно слово — и работы тебе не видать. И мне, кстати, тоже.

Саймон наскоро попрощался и улизнул, не желая быть свидетелем серьезной «разборки».

— Пусть не думают, что меня можно приглашать «для мебели» на их хваленые передачи. Я что, должна сидеть и с благоговением внимать, когда этот осел несет полный бред? — кипятилась Карла. — То, что Фримен сторонится прессы и рекламы, еще не повод, чтобы топтать его ногами.

— Да очнись! Приди в себя! — в раздражении выкрикнул Питер. — Тебе хоть на минуточку пришло в голову, что все твои выспренные словеса не доберутся до зрителя? Что тебя безбожно вырежут? Твое поведение необоснованно и неумно, Карла. Надеюсь, ты не начнешь потакать своему темпераменту. Пока ты еще не можешь позволить себе такой роскоши. А сегодня… сегодня ты оказала всем нам медвежью услугу — и себе в первую очередь!

Питеру, конечно, следовало догадаться, что профессиональный телережиссер схватится именно за этот неожиданный спор. Пьер Симпсон, не желая прослыть трусливым шизофреником, согласился с руководителем программы. Запись не «резали». В эфир передача пошла через неделю. Пресса живо откликнулась на нее. Заголовки варьировались от «Так его, Карла!» в самых дешевых желтых газетках до «Фримен остается в центре дискуссии» в солидных еженедельниках. Резонанс оказался такой, что в результате Молли, позвонив своей подопечной, сообщила о намерении одного журнала взять у Карлы интервью.

— У тебя появляется дополнительная нагрузка. Одна дамочка ведет там рубрику «Женщины в искусстве» или что-то в этом роде. Соглашайся. У нее — гонорар, у тебя — реклама. Короче, репортерша и фотограф хотят заехать к тебе как-нибудь с утра, — продолжала Молли. — Что скажешь?

— Обязательно домой? — забеспокоилась Карла. — Может, устроим встречу в театре?

— Нет-нет-нет! Им подавай кусочек личной жизни. Ты же знаешь такие статейки — что у тебя на полке стоит, что в шкафу висит, что ты ешь на завтрак и весь этот вздор. Она говорит, в среду около одиннадцати было бы лучше всего. Годится?

Делать нечего, мрачно подумала Карла. Дома у Ремо принять можно, а вот отказаться вообще — вряд ли. Хотя ее пугали возможные въедливые вопросы. Впрочем, к Молли претензий нет, агент есть агент, она выполняет свою работу.

Для Карлы это было первое в жизни интервью, поэтому она тщательно продумала все ответы. Главное, чтобы они были немногословными, но расплывчатыми во избежание возможных подвохов. Карла побаивалась журналистов — их бесцеремонности и настырности. Молли всячески подбадривала ее, справедливо заметив, что все они всегда искажают правду, поэтому нет смысла откровенничать и выпендриваться. Карла понимала, что Молли права в одном: реклама необходима. «Анне Прайс» вот-вот придет конец, а жить на что-то надо. Несколько месяцев регулярного заработка избаловали ее. Она уже не хотела возвращаться к торговле или, не дай Бог, в официантки, что окажется неизбежным, если не будет ролей. А получить следующую роль можно только имея предыдущую.

Ремо и Габи уже полностью закончили ремонт верхних этажей. В доме стало светло и уютно, хотя мебели почти не было и еще держался запах краски.

В среду утром Карла отправила Франческу в школу, расставила свежие цветы, оделась с небрежной элегантностью и принялась ждать репортеров.

Журналистка Мэнди Феллоуз оказалась молодой энергичной девицей, которая жутко гордилась своим кембриджским образованием. Прибыла она ровно в одиннадцать. Ее сопровождал унылый худощавый фотограф, который сразу же расположился в кресле и уткнулся в газету, не обращая на дам ни малейшего внимания. Судя по всему, его работа начнется, когда интервью будет закончено.

Мэнди Феллоуз держалась уверенно и профессионально. У Молли она заранее выяснила все подробности карьеры Карлы Де Лука, поэтому разговор сразу пошел о месте женщины-актрисы в мире театра, где правят мужчины. Мэнди интересовало, почему некоторые молодые артистки больше рассчитывают на свои женские качества, чем на талант. Она спрашивала, как Карла отважилась поставить на место Пьера Симпсона. В такой ситуации многие предпочли бы кивать и поддакивать, дорожа своей карьерой.

К такому повороту беседы Карла была готова. Она подтвердила, что, увы, многие театральные деятели чаще воспринимают актрису как предмет сексуального внимания, часто переоценивая или, наоборот, недооценивая ее дарование. После этого Карла плавно перевела разговор на творчество Фримена, заметив, что это тот редкий драматург, который создает образы реальных женщин, а не картинки для мужских развлечений. Но Мэнди Феллоуз имела свой интерес, поэтому, уцепившись за Анну Прайс, она снова увлекла Карлу в сферу ее частной жизни. Последовал прямой вопрос: