— Боже мой! — Ремо увидел в ее глазах печальную повесть, которую еще никто не читал. — Рассказывай все.

И она рассказала.

Долгая это была история. Карла говорила сбивчиво, путая, что-то пропуская, о чем-то умалчивая, но Ремо умел читать между строк и понял, что отношения Карлы с Джеком Фитцджеральдом сродни стихии, сродни прорыву плотины, после которого остается мертвый, опустошенный котлован, а на дне его еще бьется растерзанное сердце.

Всхлипывая, девушка твердила, что разрыв был неизбежен, что она сделала единственно правильный шаг. Их связь была лишь игрой плоти. Они абсолютно не подходят друг другу. У них нет ничего общего. Джек слишком активный, слишком беспокойный, у него нет ни корней, ни стержня в жизни. Он любит перемены, разнообразие, он азартен и горяч. Он ненавидит постоянство, ограничения, узы.

— Джек живет одним днем, — глотая слезы, говорила Карла. — Он хочет чего-то, идет, берет это, а потом идет дальше. Он подчиняет себе все и всех. У него беспечная, беззаботная жизнь, но никаких поблажек — никому и никогда. Он хочет иметь партнершу, в крайнем случае, подружку, но никак не жену. И уж, конечно, ему не нужен ребенок. Тем более чужой.

— Но ведь ты даже не дала ему возможности проявить себя, — мягко возразил Ремо. — Как можно судить его, если он не знает правды о тебе? Кроме того, мужчина имеет право знать, почему его отвергает женщина.

Нотка печали мелькнула в голосе Ремо.

— Я объяснила ему, почему говорю «нет». Я только не упоминала о Франческе. В конце концов, зачем в это еще и ее втягивать?

— Втягивать ее? Куда, в свою жизнь? Нет, Карла, ты намеренно оставила это в стороне, и здесь твоя главная ошибка. Подумай, а вдруг ты могла недооценить его? Мужчины ведь чувствуют так же глубоко, как и женщины, они только иначе выражают свои чувства. Медлят. Боятся. Не умеют. Неужели ты считаешь, что я, например, стал бы негодовать в такой ситуации, презирать тебя, смеяться? Неужели ты считаешь, что если бы все это случилось с Габи, а не с тобой, я бы отказался от нее?

Карла горестно замотала головой.

— Ты не Джек, — упрямо сказала она. — Ты созданный для семьи, ты умеешь прощать, сопереживать. Конечно, Джек взял бы Франческу на содержание, ввел бы в дом и так далее, если бы это было условием моего «да», ценой за свадьбу, если хочешь. Когда он добивается чего-то, то готов платить любую цену. Кладет деньги на бочку и ходит с видом победителя. Он был бы щедр к ней, но только материально. У нее все было бы самое лучшее — школа, игрушки, платья. Но ни в душе, ни в сердце он не нашел бы места для моей девочки. Она навеки осталась бы частью брачного контракта и все. А рано или поздно, когда затухнет его пыл, когда растворится страсть, и мы выясним, что нас ничего не связывает, Франческа повиснет в воздухе или, того хуже, превратится в козла отпущения. Джек — это только бизнес, деньги, успех. Внешний блеск. Все на поверхности. Я понимаю, мне нужен для счастья сильный мужчина, но это должен быть человек, способный чувствовать, а не просто ощущать, способный переживать, а не жить вприпрыжку. Для Джека жизнь — это игра, развлечение. И все его миллионы не обеспечат счастья и покоя, который так нужен Франческе. Он сам выложил мне свои соображения на этот счет. Сказано все было честно, четко и прямо. Он такой и есть — прямой. И непреклонный. Он не будет уступать, не будет притворяться. Понимаешь? Я все, все сделала правильно. Но мне больно, Ремо. Мне так больно.

Карла снова заплакала. Ремо обнял ее, утешая, и почти физически ощутил исходящие от нее толчки мучительной боли. Черт бы побрал этого Джека Фитцджеральда, вспылил про себя Ремо, который любил другую женщину, но сейчас страдал вместе с Карлой. Черт бы побрал всех этих американских магнатов и плэйбоев! Ремо вздохнул.

— Если ты уверена, что действительно сделала все правильно, заставь себя забыть о нем. Забудь обо всем. Ты сумеешь. А теперь слушай меня, Карла. Завтра мы с Габи повезем тебя в наш новый дом. Завтра ты все скажешь Франческе. А через неделю ты всю себя вложишь в роль, в свой триумф. Ты сделаешь это. Обязана. Ради Франчески, ради своего таланта, ради себя, наконец.

— Да. И ради театра, — помолчав, тихо сказала Карла. — Без театра я разобьюсь вдребезги.

Глава 9

Возвращение Карлы домой после трехмесячного отсутствия стало событием, в честь которого ликовала даже унылая и замкнутая Анджела, более того, она приняла участие в семейных поцелуях и объятиях. Сильвана, накануне ставшая обладательницей нового музыкального инструмента, еще не пришла в себя. Габи, вдохновленная сообщением Ремо о «положительной реакции» Карлы на все события, щебетала как школьница. Улыбка, сияющая на ее лице, могла поспорить блеском с новым бриллиантовым гарнитуром, последним подарком жениха. Франческа, неизменно остающаяся фаворитом в семье, великодушно позволила всем бурно приветствовать Карлу, прежде чем сама ринулась в ее объятия. Миссис Де Лука держалась необычно мирно, почти застенчиво, хотя замечали это только, пожалуй, Карла и Габи. За столом мама «председательствовала» как обычно, но не командовала, только подробно расспрашивала старшую дочь о климате, жизненном укладе Тосканы, о еде, ценах и народе и, разумеется, высказывала свое неодобрение и недоверие к северянам в целом и к тосканцам в частности. После обеда по команде мамы Анджела и Сильвана покорно отправились мыть посуду. Франческе разрешили присоединиться к Карле, Ремо и Габи и поехать смотреть новый дом.

Карла с девочкой устроились в машине на заднем сиденьи. Они болтали, смотрели по сторонам, но Карла при этом непрерывно думала, как сообщить малышке сногсшибательные новости. Франческа пребывала в диком восторге, заполучив Карлу в свои руки, но увы, это не могло облегчить сложную задачу.

По дороге Ремо рассказывал, что дом этот он присмотрел еще давно, когда у них с Габи не было никаких отношений. Он давно подыскивал возможность поселиться так, чтобы его престарелая матушка жила бы с ним рядом, но в отдельной квартире. Ремо любил свою мать, но старался держаться от нее на расстоянии, чтобы у него не возникало осложнений в личной жизни.

…Новым владением Ремо оказался большой эдвардианского стиля дом, устроенный так, что в нем было четыре квартиры с отдельными входами, но с общим холлом, мансардой и просторным подземным этажом. Раньше хозяин сдавал эти квартиры четырем съемщикам, но при первом удобном случае продал дом целиком, особенно не торгуясь.

— Конечно, здание требует ремонта, но для жилья оно пригодно и сейчас, — тараторила Габи. — Смотри, матушка Ремо займет первый этаж, остальные два — наши. В мансарде… — Габи вдруг вспыхнула. — В мансарде поселятся няня или гувернантка. Но ничто не мешает тебе въехать сюда хоть сегодня.

— Если ты готова потерпеть шум от ремонтных работ, — добавил Ремо.

— Ты сэкономишь — квартира в Сохо больше не понадобится.

— Ни о каких деньгах не может быть и речи. Все равно дом пока будет стоять пустой.

Габи и Ремо перебивали друг друга, уговаривали Карлу с такой горячностью и искренностью, что девушка была тронута. Но ее согласие еще ничего не значит. Улучшив удобный момент, она повернулась к Франческе.

— Ну как? — весело и беспечно спросила она. — Может, согласишься пожить со мной в чудесном дворце короля Ремо и королевы Габи? А то мне одной будет скучно.

Глазенки у девочки расширились и вспыхнули.

— У меня будет своя комната? — ахнула она. — Мне не надо больше жить с Сильваной?

— Обязательно будет, — твердо сказал Ремо. — В доме комнат много-премного. Ты по-прежнему будешь ходить в свою любимую старую школу, потому что это совсем близко отсюда.

— И у меня будет свой шкаф для платьев? — продолжала недоверчиво расспрашивать Франческа. — И я буду первая идти в ванну?

Габи фыркнула, сдерживая смех. Ванна и запасы горячей воды всегда были поводом для ссор у девочек. Но уж так повелось, что первой всегда была Анджела, за ней Сильвана и только потом пускали горемычную Франческу. Конечно, малышка не спорила, старшие есть старшие, но все же позволяла себе мечтать об иных порядках.

— Конечно! — с трудом сохраняя серьезный вид, успокоила девочку Габи. — Если только тебе не захочется принять душ вместо ванны.

— Душ! — задохнулась Франческа, для которой душ был неведомой королевской роскошью. Больше сдерживать радость она не могла. — Ой, ну пожалуйста, ой, я так хочу! — запищала она и вдруг засомневалась: — А мама меня отпустит?

Карла, безмолвно взывая к небу, сделала отчаянный шаг в новую жизнь.

— Что ты скажешь, Франческа, — неторопливо произнесла она, — если я сообщу тебе, что мама на самом деле мамина мама?

Застигнутые врасплох Габи и Ремо переглянулись и замерли в молчании. Впечатлительная, но рассудительная Франческа, казалось, обдумывала услышанное, потом подняла на Карлу свои огромные карие глазки. Ее открытый, доверчивый детский взгляд требовал всей правды — не меньше.

— Понимаешь, лапочка, — Карла будто со стороны слышала свой голос, — я твоя настоящая мама. Поэтому-то я всегда любила и люблю тебя больше всех. Когда ты родилась, я была еще слишком молода, чтобы растить тебя. Но сейчас, если ты согласна, я просто мечтаю, чтобы мы с тобой жили вместе. Конечно, если ты выберешь остаться у бабушки, ничего страшного, пожалуйста. Мне будет очень жалко жить с тобой врозь, но я пойму тебя и не обижусь.

Франческа сидела тихо-тихо, как мышка. О небо, в отчаянии думала Карла, что же я наделала… Разве можно выплескивать на ребенка такие новости, да еще так откровенно, без подготовки! Надо было сочинить какую-нибудь историю, подвести девочку к этому постепенно и бережно. Любой детский психолог или педагог пришел бы в ужас от подобной бестактности и прямоты.

Пауза длилась вечно. Наконец раздался голосок: