За бортом яхты мягко фосфоресцировали спокойные теплые волны Тихого океана.

Через минуту вспыхнули лампочки и оргия возобновилась. Истерическое веселье продолжало набирать обороты.

На капитанском мостике было пусто.

В иллюминатор каюты, на полу которой сплелись в бесстыдном танце любви два молодых сильных тела, нагло заглядывали маслянисто-зеленые тропические звезды.


— Я буду говорить с Маджи наедине Это мое условие. В противном случае я не соглашусь…

— Условия ставлю я, мистер Конуэй, — бесцеремонно перебил его Тэлбот. — Я оказываю вам огромную услугу, устраивая встречу с вашей подружкой. У вас ушли бы на ее поиски годы, если не десятилетия. В Америке, хвала Господу, еще есть уединенные уголки, где можно укрыться от слишком любопытного взора.

— Я бы нашел ее рано или поздно, — возразил Бернард, рассеянно глядя на редкую гряду розовых облаков под крылом самолета.

— Фактор времени, как вы знаете, подчас имеет первостепенное значение, — как бы между прочим заметил Тэлбот. — Но я и сейчас не уверен в том, что мисс Ковальски захочет вас принять.

— Она меня примет. — Бернард стиснул кулаки и с силой стукнул ими по подлокотникам кресла. — Но мы будем говорить с ней наедине. Таково мое условие.

— Хорошо, я его принимаю. Как видите, мистер Конуэй, я во всем готов идти вам навстречу. И вы должны об этом помнить.

…Она была в длинном белом сарафане и широкополой шляпе. Она шла ему навстречу, глядя куда-то поверх его головы. Его поразило выражение отрешенной покорности на ее осунувшемся бледном лице.

— Маджи, я люблю тебя, — сказал он, протягивая к ней обе руки.

Она шла прямо на него, пока не уткнулась краем шляпы ему в шею. Он крепко обнял ее за плечи, снял шляпу и поцеловал в пахнущую чем-то до боли родным макушку.

Она стояла не шелохнувшись. Он гладил ее по распущенным волосам, затем осторожно взял в ладони ее лицо и попытался заглянуть в глаза.

Она опустила ресницы и вздохнула.

— Что с тобой, моя девочка? Тебе здесь плохо?

Она покачала головой, взяла его под руку, и они медленно побрели по обсаженной кустами можжевельника аллее.

Ее рука была совсем невесомой, да и вся она казалась ему воздушной и бесплотной.

— Ты похудела, — сказал он, наклоняясь к ней. — Ты очень похудела, родная. Но ты мне нравишься сейчас еще больше, чем раньше.

— Я много занимаюсь балетом, Берни, — сказала она и снова вздохнула. — Это помогает мне вернуться в детство. Мне так хочется вернуться в детство.

— Давай вернемся туда вместе, — предложил Бернард, прижимая к себе Машу. — Прямо сейчас. Сию минуту. И больше никогда не будем разлучаться.

— У нас с тобой не получится. Нет, не получится, — прошептала она грустно.

— Что не получится? Не разлучаться? — не понял Бернард.

— Нет, возвратиться в детство. Ты уже обманул меня. Я не собираюсь упрекать тебя за это, тем более что время вспять не повернешь. Понимаешь, в детстве нужно верить тому, кого любишь, без оглядки.

— Я клянусь тебе…

— Не надо, Берни, прошу тебя. — Она наконец подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Это не твоя вина, что и ты не сумел стать идеальным возлюбленным. Я во всем виновата — требую слишком, слишком много от мужчины, которого люблю.

Она отвернулась и, как показалось Бернарду, смахнула слезинку.

— Но я хочу на тебе жениться. Я приехал просить твоей руки. Фу, как старомодно это звучит, но и чувства, которые я испытываю к тебе, тоже очень…

Она решительно замотала головой.

— Нет, Берни, то, о чем ты говоришь, совершенно невозможно. Понимаешь, мне кажется, я всю жизнь только и делала, что в кого-то влюблялась, выходила замуж, снова влюблялась. У меня больше нет сил.

— Но ведь я не прошу тебя сделать это немедленно. Мы съездим в Париж или Рим — куда захочешь.

— Уже было, Берни. — Маша вдруг улыбнулась, и в ее глазах промелькнуло подобие огонька. — Спасибо тебе за то, что у нас было.

— У нас будет еще лучше, поверь мне. Теперь я знаю, что, кроме тебя, мне никто не нужен. Мне уже тридцать восемь, я знал немало женщин, но такой, как ты, у меня не было никогда.

— А я хочу вернуться в детство. И быть там совсем одной, — прошептала Маша. — Музыка, балет, чистые сны и никакого обмана. Плоть — трава. — Она печально усмехнулась. — Так говорил один мальчик из моего детства, который Бога любил больше, чем меня. Знаешь, он был прав — Бог никогда не обманет.

— Ты несешь чепуху, Маджи! — воскликнул Бернард и, схватив Машу за плечи, крепко тряхнул. — Я немедленно увезу тебя отсюда. Тебя наверняка пичкают какой-то гадостью.

— Нет, Берни, меня здесь ничем не пичкают. Да, я знаю: эта Сью не совсем в себе. Моя мама тоже была не такая, как все. Зато она умела преданно любить. Говорят, она была шизофреничкой, то есть существом с раздвоенным сознанием, но она никогда не могла любить двух мужчин одновременно. Сью очень на нее похожа. Я верю, что до конца жизни Сью будет любить одну меня.

— Маджи, ты просто свихнулась! Эта Сью старая потаскуха. Она жила со своим родным братом, а потом ее кто только не…

— Она мне все про себя рассказала, — перебила Бернарда Маша. — Но она не виновата в том, что так любила Тэда. Кого мы любим, зависит не от нас. Это… это как удар молнии. Сью уверена, что в меня переселилась душа ее брата. Иной раз и мне начинает казаться, что это правда, а иногда я чувствую себя девочкой из «Солнечной долины», которая играла «К Элизе» и выдумывала под музыку свой идеал. Знал бы ты, как я люблю ту девочку… Она готова была на все во имя любви. Берни, как ты думаешь, почему мы, когда вырастаем, перестаем считать любовь самым главным в жизни?

Она снова посмотрела ему в глаза — теперь уже долго и внимательно, и он смутился под ее ясным печальным взглядом.

— Не знаю, Маджи. Я почему-то никогда об этом не думал. Мне казалось, любовь бывает в кино и романах, а в жизни существует только секс. Я был не прав, Маджи. Прости.

Она подняла руку и коснулась его щеки, потом потянулась и поцеловала в губы. Это был бесплотный поцелуй — поцелуй сказочной фен.

— Ты замечательный мужчина, Берни, и я бы могла бросить все и уйти за тобой на край света, если бы… если бы не та девочка из «Солнечной долины» с нотами под мышкой и головой, полной наивных грез. Воспоминание о ней мешает мне воспринимать жизнь такой, какая она есть на самом деле. Откуда та девчонка могла столько всего нафантазировать? Или ей кто-то подсказал?..

Бернард зашел вперед, положил руки Маше на плечи и крепко их стиснул.

— Маджи, мы сию минуту отсюда уедем. Старик Тэлбот не посмеет даже пикнуть. Пусть только попробует — и я выступлю по телевидению и расскажу, что его ненормальная дочь похитила тебя, совершив тем самым страшное насилие. Мерзкая лесбиянка, да как она смеет прикасаться к тебе своими грязными…

— Она не лесбиянка, Берни. Она уверена, что природа перепутала ее пол, и сейчас пытается исправить это с помощью доктора Куина. Ты слышал, наверное, что сейчас уже делают подобные операции.

— О Господи! — Бернард изо всей силы стукнул себя кулаком по лбу. — Как же я раньше не догадался?! Выходит, ты ждешь, когда твоей подружке пришьют эту проклятую штуковину, которой она будет тебя… — Он вдруг осекся, увидев неподдельный испуг в глазах Маши. — Ты что, не догадалась, зачем эта шизя захотела изменить свой пол? Да она хочет спать с тобой — вот зачем. Ей, видите ли, мало тех ощущений, которые она смогла урвать для себя в женском обличье, и вот она решила сменить пол. Господи, Маджи, как же ты наивна и…

— Я убью себя, — сказала Маша. — Если то, о чем ты говоришь, правда, я убью себя.


— Я остаюсь, — решительным тоном говорил Бернард Конуэй. — Если ваши люди попытаются сделать со мной что-то, мой адвокат поднимет шум на всю Америку. Учтите, мистер Тэлбот, вы играете с огнем.

Они беседовали в гостиной. У старика был вялый равнодушный вид. Он бросил как бы между прочим:

— Все равно она никогда не будет вашей. Даже не надейтесь.

— Это мы еще посмотрим. Но вот то, что Маджи никогда не станет наложницей вашей ненормальной дочери, в этом я могу поклясться хоть на Библии.

Старик вздохнул.

— Я пробовал говорить с дочерью на эту тему. Тем более что операция очень мучительна, к тому же не исключен летальный исход.

— Было бы очень даже здорово, если б ваша Сьюзен взяла и откинула копыта, — сказал Бернард, без малейшего смущения глядя на старика. — Коль вы не позаботились засадить ее вовремя в соответствующее заведение.

— Там их только развращают. — Тэлбот снова вздохнул. — Моя внучка… — Он вдруг уронил голову на грудь и залился слезами. — Я так любил малышку Сью. Хотел, чтобы она стала наследницей… У девочки такое доброе сердце… Я даже не знаю, что с ней сейчас, — бормотал старик, шумно всхлипывая. — Сбежала из клиники и сгинула. Поверьте, мне уже не под силу те испытания, которые преподносит на каждом шагу жизнь. Я мечтал о большой дружной семье, внуках, правнуках… Знали бы вы, молодой человек, как грустно и одиноко живется старому, не верящему ни во что хорошее человеку.

— Итак, я остаюсь в замке. — Бернард поднялся с дивана. — Извольте сказать вашим лакеям и охране, что я буду ходить куда угодно и когда угодно. Кстати, у Маджи есть семья и муж. Стоит этому безумному итальянцу узнать о том, что здесь творится, и ему уже не заткнуть рот никакими миллионами. Вы что-то хотели мне сказать?

Лицо старика перекосилось. Бернард успел подскочить и подхватить его медленно кренящееся на бок тело.

— В этом доме есть врач? — громко крикнул он. — Эй, кто-нибудь, идите сюда! Кажется, старик Тэлбот собирается сыграть в ящик.


Маша танцевала под музыку «Лебедя» Сен-Санса. Она была босая, в короткой белой тунике и с белыми розами в распущенных волосах. Она танцевала на краю искусственной лагуны, под стеклянным куполом павильона с гротом и живым кустарником. Бернард смотрел на нее сверху, с галереи.