Американка села на кровать, широко расставила ноги и завалилась на спину. Анджей к тому времени уже успел допятиться до двери и, сделав крутой разворот на все сто восемьдесят, прыжком очутился в коридоре. Он бежал, преследуемый душераздирающим криком американки. Старуха вопила по-английски, что ее пытался изнасиловать монтер, и ругалась по-испански.

Анджей выскочил через черный ход во внутренний дворик гостиницы. Мужик, пославший его в тридцать пятый номер, сидел на лавке возле безводного мраморного бассейна и курил.

— Что-то быстро ты управился, брат, — сказал он и удивленно поднял брови. — У старухи не п… а чугунная труба. После нее прибор нужно как минимум на две недели на прикол ставить…

Анджей молча направился к воротам, возле которых дежурил старый — из бывших гэбистов — вахтер. Этот старик, как успел выяснить Анджей, никогда не проверял документы на выходе и даже не глядел на выходивших. Тем более что обслуга огромной гостиницы менялась слишком часто для того, чтобы не превратиться в настоящий калейдоскоп носов, губ, кепок, шляп и т. п., которые под силу запомнить разве что компьютеру.

— Пока, — Анджей коротко кивнул сладко кемарившему в окошке старику и, перекинув ремень сумки через плечо, неторопливой походкой ступил на тротуар и смешался с по-летнему пестрой московской толпой.


Сью-младшая вместе с одним из своих постоянных клиентов, владельцем большого родео из Техаса, отправилась в увеселительную морскую прогулку в компании себе подобных женщин и их богатых спутников. Путешествие обещало быть веселым и довольно продолжительным — День Независимости праздновала вся Америка от малого до старого, от бедного до богатого, от грешного до праведного.

Сью любила подобные сборища и чувствовала себя как рыба в воде под похотливыми взглядами подвыпивших мужчин, ежедневно в поте лица зарабатывающих свои тысячи и десятки тысяч долларов, а потому в свободную минуту алчущих получить от жизни все возможное и даже больше.

Сью умела ладить с товарками, которые уважали в ней сильно развитое чувство собственного достоинства и полную независимость от мнения окружающих. К своим двадцати трем годам Сью превратилась в настоящую красавицу — рослую, длинноногую, отлично ухоженную. К ней крепко приклеилось прозвище «Танцовщица», которое дал ей несколько лет назад один богатый мексиканец, на чьем ранчо она прожила в неге и холе почти три месяца. Сью и на самом деле прекрасно танцевала.

Сейчас она томно полулежала в шезлонге у края бассейна, лениво листая «Vogue»[6]. Блестящий, белый серыми пятнами купальник, похожий на шкуру экзотического зверя, оттенял ровный бархатистый загар девушки, светло-русые локоны были собраны в небрежный пучок на затылке, рука с дымящейся сигаретой свесилась почти до самого пола. Она сама была картинкой из того же «Vogue», и эта модная изысканность давалась ей без малейшей натуги и естественно, как дыхание.

Сью еще никогда не любила и даже не помышляла о любви в отличие от многих девушек ее возраста. «Любовь — это прежде всего секс, — думала она. — Это… это что-то довольно однообразное».

В последнее время Сью неожиданно почувствовала, что начинает пресыщаться теми удовольствиями, за которыми когда-то гонялась, круша на своем пути все препятствия.

На нее упала чья-то тень. Оторвавшись от журнала, Сью изящным неторопливым движением повернула свою длинную, без единой складки, шею и увидела высокого мужчину в белом костюме моряка.

— Мисс, вы рискуете обгореть, — поклонившись, сказал он. — Разрешите проводить вас под навес.

Он протянул ей руку, неожиданно для себя она взяла ее и мгновенно очутилась на ногах.

— Вы, если не ошибаюсь, капитан этого судна, — сказала она. — Будем знакомы. Меня зовут Розалинда.

Моряк снова поклонился и посмотрел на девушку внимательно и с любопытством. Они прошли под тент, где стояли столики с прохладительными напитками и фруктами и плетеные кресла. Здесь не было ни души — мужчины играли в карты в салоне, женщины либо отдыхали, либо занимались собой в ожидании вечерних празднеств.

Капитан снова посмотрел на Сью. У него были красивые темно-карие глаза, и Сью прочитала в них явный интерес к ее особе.

— Влюбились, кэп? Признайтесь, — сказала она со свойственной ей прямолинейностью.

— Сам не знаю, — пробормотал он, на мгновение опустив глаза. Но только на мгновение.

Сью протянула тонкую загорелую руку, накрыла ею ладонь моряка и, слегка сжав, моментально убрала.

Он вздрогнул. Смуглые щеки вспыхнули румянцем.

— Ты тоже мне нравишься, парень. Эй, а ты знаешь, кто я такая?

— Нет, но…

— Ты прав. Одна из райских птичек, ради которых снарядили в плаванье эту посудину. Из тех, что не сеют и не жнут, но их почему-то любят больше, чем домашних кур и индюшек. Ты семейный человек, кэп?

— Я живу с родителями и дочерью.

Сью тоненько хихикнула, запрокинув голову. Крупный светлый локон упал на ее голое плечо и рассыпался на блестящие прядки.

— А где та курочка, которая высидела яичко? Сбежала с павлином?

— Да. — В горле моряка что-то булькнуло, и Сью обратила внимание, как он стиснул в кулак лежавшую на столике руку.

— Не горюй. Она уже наверняка жалеет, что променяла твой банан на пышный хвост.

— Я сам во всем виноват, — сказал моряк. — Она была верной женой.

Сью расхохоталась. Теперь от затылка отделились сразу два локона и рассыпались по смуглой гладкой спине.

— Представляю: ты ложился с ней каждый вечер в постель и делал то, что делает с женщиной мужчина. Ну а потом тебе надоело делать это только с ней — это так быстро приедается, правда? Но глупые домашние курочки почему-то не позволяют своему петушку порезвиться с райскими птичками. Хотя им от этого никакого ущерба не бывает.

— Я любил ее, — прошептал моряк. — И не должен был ей изменять.

— Дурачок. — Профессиональным жестом Сью огладила свои крутые бока и слегка выпятила туго обтянутую тонкой блестящей тканью грудь. — Ты делал ей приятно в постели. Она любила то, что ты делал ей в постели?

— Да, — выдавил моряк и снова покраснел.

— Ну, вот видишь. Значит, она обязательно к тебе вернется. Женщина ценит мужчину, с которым ей хорошо в постели.

— Она… — Моряк хотел сказать «не такая», но побоялся обидеть эту красивую доброжелательную девушку. — Ей мало одного того, что происходит в постели, — сказал он. — Она очень чувствительная и гордая.

— Я тоже гордая. — Сью сощурила свои зеленые глаза и откинулась на спинку белого плетеного кресла. — Но я не понимаю, зачем нужно уходить от мужчины, который взял и переспал с другой женщиной. Он имеет полное право сравнить, с кем ему лучше, не так ли? Мы называем это здоровой конкуренцией.

Послышался удар гонга, и моряк встал.

— Мне пора, — сказал он, взял с белоснежной поверхности стола смуглую руку Сью и поднес к своим губам.

— Кэп, приходи вечером на корму, — сказала она и озорно чмокнула его в щеку. — Я буду танцевать только для тебя. Хотя нет, лучше оставайся там, где ты хозяин. Идет?

Он промычал что-то нечленораздельное и стремительно сбежал по лестнице на нижнюю палубу.

«Чудак, — подумала Сью. — Такой сильный и… беззащитный».

Она недоуменно пожала плечами, медленно вернулась в свой шезлонг у края бассейна, вытянулась на солнышке и закрыла глаза.


Изрядно подвыпившие мужчины устроили настоящую охоту на женщин. В темноте, слегка подсвеченной зыбким светом сине-бело-красных лампочек, образующих струящееся на воображаемом ветру звездно-полосатое знамя, мелькали полуобнаженные и совсем обнаженные тела жриц любви, раздавался их хриплый чувственный хохот и полные похотливого удовольствия возгласы тех, кому удалось поймать женщину или хотя бы на ходу ущипнуть за ягодицу либо обнаженную грудь.

Сью стояла в тени, лениво наблюдая за происходящим. У ее клиента внезапно разболелся желудок, и он, приняв большую дозу болеутоляющего (о, Сью сама позаботилась о том, чтобы эта доза оказалась чуть ли не лошадиной), храпел в их каюте. Ей что-то не хотелось участвовать в этой игре, распаляющей и без того возбужденную алкоголем и ничем не сдерживаемой свободой плоть этих самцов. Она поискала глазами капитана. Он стоял на своем мостике и смотрел в морскую даль.

Бесшумно ступая босыми ногами по гладкому настилу палубы и стараясь не звенеть многочисленными браслетами на руках и ногах — сегодня вечером она изображала индианку, вот только ее сари было слишком прозрачным, — Сью поднялась на мостик и, подкравшись к капитану сзади, закрыла руками его глаза.

Он стремительно обернулся и стиснул девушку в своих железных объятьях.

— Полегче, кэп, — сказала она, прижимаясь к нему прикрытой легким газом грудью. — Я обещала станцевать для тебя, помнишь? — Она высвободилась и, подойдя к перилам мостика, сказала, указывая пальцем на корму, откуда доносились смех и голоса: — Я буду там, а ты смотри на меня отсюда. И ни во что не вмешивайся. Помни: я — твоя добыча, а остальное не имеет значения. Жди меня в своей каюте, кэп.

Она молнией метнулась к лестнице и уже через минуту была в толпе, встретившей ее восторженным криком.

— Я буду танцевать! — ломким от возбуждения голосом заявила она. — Помост и факелы!

Матросы выкатили круг из толстой пластмассы глянцево черного цвета диаметром в десять футов и высотой в три с половиной фута. Сью взобралась на него, пройдя по добровольно склоненным спинам мужчин. Ей подали два факела, которые она подняла высоко над головой. Танец был коротким и напоминал зигзаги молний в грозовом небе. Треньканье браслетов и похотливые стоны самцов заменяли музыку. Сари разметалось еще при первых ее движениях и слетело с помоста воздушным облачком. Схваченные на лбу ярко-алой повязкой волосы бились на груди, время от времени обнажая большой красный сосок. Живот и ягодицы Сью были покрыты блестками, которые, мерцая при каждом ее движении, сливались в светящийся серебряный кокон, надежно защищающий от слишком похотливых взглядов. Внезапно она, высоко подпрыгнув, одним движением бросила оба факела за борт. В то же мгновение погасли лампочки звездно-полосатого полотнища над головой. Кто-то громко вскрикнул, хрипло выругалась женщина.