Наталья Калинина - Месть женщины

— Я знал тебя, когда ты еще ездил верхом на палочке и ел по утрам овсяные хлопья с теплым молоком, — сказал старик голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций. — Если бы я не был знаком так близко с твоим отцом, я бы решил, что ты невоспитанный ублюдок. Вот до чего может довести человека неумение обуздывать собственные чувства.

Старик с сожалением поцокал языком и с выражением глубокой брезгливости на лице присел на краешек кровати. Бернард не без усилия встал, обернулся простыней и шатаясь побрел в ванную. Душ его взбодрил, мозги заработали. Старик молол что-то про какую-то сделку. Похоже, это касается Маджи… Старик? Так ведь это же Уильям Тэлбот, газетный магнат и пройдоха, каких не видел свет. Его отец, Джим Конуэй, связан с ним многолетней «дружбой», с точностью до наоборот повторяющей библейскую заповедь «око за око», то есть услуга за услугу. Тэлбот совсем недавно оказал семейству Конуэй услугу — в тщательно спланированной травле Эндрю Смита и его дочери имя Бернарда Конуэя упоминалось не часто и в не слишком оскорбительной манере. Даже наоборот — он выглядел настоящим мужчиной, эдаким преуспевающим бизнесменом, имеющим право пошалить в свободное от дел время. Современный Дон Жуан, то бишь плейбой. Дерьмо собачье, одним словом.

Он перекрыл горячий кран и теперь стоял под ледяной струей, со злорадством наблюдая за тем, как тело покрывается крупными жесткими мурашками. Тело плейбоя, любимца женщин, которому всегда везло в любви. Шикарный «роллс-ройс», мчавшийся по гладкому шоссе на предельной скорости и вдруг запахавший брюхом по камням. Он перекрыл воду и завернулся в халат. Итак, око за око. Интересно, чем он, Бернард Конуэй, может сейчас оказаться полезным этой хитрющей лисе Тэлботу?..

Он решительным шагом вошел в спальню и увидел возле кровати столик-каталку, на котором стояла большая чашка с дымящимся черным кофе для него и другая, поменьше и с чаем, для Тэлбота.

— Итак, мне кажется, вы уже почти готовы меня выслушать, мистер Конуэй, — подал голос Тэлбот из кресла в углу, где он сидел, сложив ладони домиком и упершись подбородком в кончики пальцев. — Прошу вас присесть и выпить кофе. И не бросайте на меня нетерпеливые взгляды. — Он усмехнулся одними губами. — Понимаю, вы бы сейчас с удовольствием набросились на меня, рассчитывая вытрясти вместе с признанием душу. Но вы этого не сделаете, поскольку отдаете себе отчет в том, что душу из такого старика, как я, можно вытрясти в одно мгновение, но вот что касается признания, с этим, как вы понимаете, дело обстоит несколько иначе. Тем более что мое признание без моего согласия сотрудничать с вами вам ровным счетом ничего не даст. — Старик вынул из кармана пиджака платок и не спеша промокнул вспотевший лоб. — Прежде чем начать наш разговор, снимите трубку и позвоните этому вашему чересчур ретивому сыщику. Скажите, что вы отказываетесь от его услуг, ибо ваша… знакомая нашлась и вообще она никуда не пропадала — просто втайне от всех уехала погостить у своей близкой подруги.

— То есть как? — У Бернарда буквально отвисла челюсть. — Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать только то, что сказал, — нетерпеливо прервал его Тэлбот. — Звоните же. Ведь вам так не терпится узнать, где ваша Маджи.

Бернард послушно подошел к телефону и снял трубку.

— Надеюсь, вы не лжете? — спросил он у Тэлбота, ожидая, пока его соединят с офисом Уэбстера.

— Мой друг, как можно заподозрить во лжи человека, посвятившего всю свою жизнь тому, чтобы Америка знала про себя истинную правду? Ай-яй-яй, молодой человек, вы, очевидно, забыли, как мы с вашим отцом обсуждали на вашем ранчо в Соскуихане, что сказать ему в телеинтервью по поводу трагической гибели вашего старшего брата? Как вам известно, вся страна рыдала у экранов телевизоров при виде неподдельного родительского горя. Ведь вся вина Джима-младшего, если вы помните, заключалась в том, что он был влюблен в эту…

Тэлбот замолк — Уэбстер наконец снял трубку. Бернард был немногословен. Дав указания, ограничившиеся пятью короткими фразами, он со злостью швырнул трубку и сказал:

— Этот субъект мне не поверил — я понял это по его тону.

— Ему ничего не останется делать, как поверить, когда он увидит в завтрашнем выпуске «Таймс» фотографии улыбающейся мисс Ковальски на фоне теплого южного моря. Присядьте, мистер Конуэй, я не привык смотреть на собеседника снизу вверх.

— Где она? — Бернард резко шагнул к старику, опрокинув столик с посудой. — Ты не уйдешь отсюда, пока я не узнаю, где Маджи.

— А я как раз за тем и пришел, чтобы сказать вам об этом, — Тэлбот вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник и достал из него фотографию. — Полюбуйтесь на свою подружку. За эти две недели, что вы пропьянствовали, швыряя на ветер отцовские деньги, она отдохнула и воспряла душой и телом, поскольку наконец-то попала в окружение искренне любящих ее людей.

Он протянул карточку Бернарду. С нее улыбалась загоревшая, невероятно похорошевшая Маджи, босая и в бикини цвета зрелой рябины. Сзади нее, сколько хватал глаз, искрилась и переливалась на солнце морская бирюза. У Бернарда дух захватило — Маджи была такой желанной, и больше не было никаких сил жить вдали от нее.

— Немедленно едем к ней, — сказал он, не в силах оторвать взгляда от фотографии. — Я должен ей сказать…

— А вы уверены, что она согласится вас выслушать? — Тэлбот смотрел на Бернарда немигающим взглядом своих стального цвета глаз, ритмично постукивая друг о друга указательными пальцами сложенных возле груди рук. — Ведь однажды она уже выставила вас за дверь и даже, если не ошибаюсь, ударила по щеке.

— Но тогда я еще не знал… — начал было Бернард, но Тэлбот по своему обыкновению не позволил ему договорить.

— Вы и сейчас ничего не знаете. А ей нужно, чтобы возле нее был верный и преданный ей до последнего вздоха человек. И такого ей, кажется, наконец-то послал Бог.

— Вранье! — воскликнул Бернард и, наступив босой пяткой на осколок разбитой чашки, громко выругался. — Сперва ты сказал, будто она гостит у близкой подруги. О, черт, мне следовало догадаться с самого начала, что Маджи в кого-то влюбилась. А я вместо этого как последний дурак бегал по моргам и пытался залить кошмарные видения алкоголем.

— Вы и есть последний дурак, — все тем же бесстрастным голосом сказал Тэлбот. — Мистер Смит, ее отец, оказался намного умней вас. Он позвонил мне на следующий же день после так называемого исчезновения дочери и потребовал чек на сто тысяч долларов. Представьте себе, я не только дал ему этот чек, а еще и предложил помочь получить советскую визу. Так что через парочку дней он улетит в свою Москву и, надеюсь, в ближайшее время не будет болтаться у нас под ногами. Моей дочери он больше не нужен. Мистер Конуэй, прошу вас, не стройте из себя обманутого влюбленного — трагедия не ваша стихия. Если вы желаете повидаться с вашей бывшей подругой, вы должны дать мне слово вести себя по-джентльменски и, если потребуется, рассказать с экрана телевизора всю правду о ее теперешней вполне благополучной и счастливой жизни. Эта женщина, мне думается, много страдала и заслужила наконец покой и счастье. Мы, американцы, помешаны на хэппи-эндах, не так ли? Ваше слово, мистер Конуэй.

— Я его даю, — глухо ответил Бернард и рухнул на кровать. — Пока еще есть надежда, что я потерял Маджи не навсегда. И я буду цепляться за эту надежду из последних сил.

— Я не знаю, кто ты, но я рассказала тебе все о себе. И мне стало легче. Словно я сняла с души часть груза и переложила на тебя. Прости меня за это, Сью.

Маша протянула руку и коснулась плеча женщины. Сью быстро наклонила голову и прижалась щекой к ее руке.

— Ты можешь переложить на меня весь груз, — сказала она, влажно поблескивая большими темными глазами. — Для меня это будет таким счастьем. Мне кажется, ты начинаешь кое-что вспоминать. А помнишь, как мы с тобой закрывались в библиотеке и по очереди читали вслух стихи Эдгара По?

Не надо — не отвечай: этот мир нарочно устроен так, чтобы мы ничего не помнили. Чтобы каждый раз мы начинали все сначала, повторяли все безумства, испытывая при этом наивное счастье. Те, кто слишком много пережил, не могут быть счастливыми. И любить они тоже не умеют. Скажи, ты любишь меня?

Сью взяла Машину руку и, перевернув кверху ладонью, медленно поднесла ее к губам и нежно поцеловала. Они сидели на траве среди высоких сочных цветов альпийской лужайки. Над их головами медленно плыли важные белые облака, где-то поблизости позвякивали колокольчики пасущихся на склонах горы овец и коз. Это была настоящая идиллия, и Машина душа, уставшая от бурь и невзгод последних лет, наполнилась умиротворением и покоем. Странное дело, ей было легко и хорошо с этой уже немолодой женщиной с большими грустными глазами. Она давно простила совершенное над ней насилие похищения. Да, она пленница, но ведь ей никуда отсюда не хочется. Ни-ку-да. Сью явно не в себе, но она так чутка — часами слушает ее рассказы о пережитом и просит рассказывать еще и еще. Она искренне верит в то, что душа ее покойного брата-близнеца Тэда, которого Сью безумно любила, переселилась в ее, Машино, тело. Кто знает, так оно или нет… Порой, слушая рассказы Сью о собственном детстве, Маша вдруг словно начинала что-то вспоминать, однако тут же себя одергивала и мысленно обзывала фантазеркой. Но ведь она в детстве тоже верила в переселение душ и даже убедила себя в том, что знает, кем были в прошлом многие из ее родственников. Она невольно улыбнулась, вспомнив истории, которые рассказывала Устинье, Таисии Никитичне, Вере про их «прошедшую» жизнь.