Спрятавшись за кустами, Маренн некоторое время наблюдала за поселением. Сквозь ветви ей удалось разглядеть старую хату с поросшей мхом крышей, низковатой дверью и двумя небольшими оконцами. Рядом виднелись бревенчатый амбарчик и сарай с распахнутыми воротами. Десятка два низкорослых яблонь в беспорядке толпилось вокруг хаты. Хутор имел неприглядный вид и, похоже, был заброшен.

Маренн подождала еще немного в своем укрытии — но ни в доме, ни в саду, ни в пристройках никто не появился. Не слышалось ни голосов, ни лая собаки. Да, судя по всему, хозяева ушли из дома, а случайные военные гости миновали хутор стороной.

Все так же скрываясь за кустарником, Маренн подобралась к покосившемуся дому с задней стороны. Присмотрелась, прислушалась — вокруг царила все та же тишина, никого не было.

Доверившись ей, Маренн решилась подойти к хутору. Она очень надеялась раздобыть в заброшенном доме что-нибудь полезное для себя и Ральфа. Конечно, лекарств она не найдет, а вот, еду — возможно. Наверняка что-то выросло на огороде.

Приблизившись к дому, она пролезла через дыру в трухлявой деревянной ограде. Остановилась настороженно. Нет, никого. Окна с задней стороны вообще забиты досками. Маренн взглянула на огород — на нескольких кривых покосившихся грядках она заметила пару жалких кочешков капусты и морковь. «Ну, хоть что-то, — подумала она, — Можно сварить Ральфу на костре овощной отвар».

Хотела сразу сорвать их, но остановилась. Решила сперва зайти в дом. Приподнявшись на цыпочки, Маренн заглянула в щель между досками, благо окна дома располагались довольно низко. Внутри все было темно и пустынно.

«Неужели нет никакого черного хода, — размышляла Маренн, — только парадное крыльцо? Не хочется входить с него — мало ли кто еще наблюдает за домом». Она быстро обошла дом вокруг — у самой земли обнаружилась узкая дверца чулана, ведущая в дом с торца. Маренн взялась за оторванную наполовину, ржавую ручку и… вдруг кто-то крепко схватил ее за плечо.

— Стой, руки вверх! — прозвучало над головой.

Не оглядываясь, Маренн со всей силы рванулась назад, освободилась и… тут же, споткнувшись о кочку, упала, — за спиной послышался тяжелый топот солдатских сапог и крики по-русски. Она не понимала, что они кричали.

Быстро поднявшись, она побежала дальше, но. чувствуя, что они настигают ее, понимала — ей не уйти. они рядом.

Тогда, оторвав от рукава отличительные знаки Главного управления безопасности рейха, она отбросила их в сторону, — в этот момент кто-то огромный и очень сильный, настигнув, навалился на Маренн сзади и уронил на землю, буквально вмяв в нее телом и лицом.

Ага, попалась, фашистка! — прокричал прямо над ухом грубый мужской голос. — Товарищ капитан, здесь она, сука.

— Ведите ее сюда, Васюков, — послышался приказ командира.

Маренн почувствовала, как, взяв за плечи, ее подняли, оторвав от земли, встряхнули и поставили на ноги, повернув лицом к офицеру. Обернувшись, она увидела за собой огромного человека в солдатской гимнастерке, под два метра ростом, необыкновенно широкого в плечах, с богатырскими ручищами, но, видимо, добродушного и еще очень молодого. Он широко улыбался, довольный своей добычей. И даже поправил выскочившие шпильки у нее в волосах.

Офицер же, тоже крепкий и коренастый, с острым, проницательным взглядом карих глаз на продолговатом бледном лице, высоким ростом похвастать не мог, а рядом со своим подчиненным выглядел и вовсе карликом.

За спиной командира столпились солдаты — человек с десяток. Все они с любопытством рассматривали «находку», тихо переговариваясь между собой и многозначительно подмигивали Васюкову, который, без сомнения, чувствовал себя героем.

Наконец офицер подал солдату знак. Подхватив «шмайсер», оставшийся лежать на земле, Васюков легонько подтолкнул Маренн в спину.

— Давай, топай, фрау. — беззлобно сказал он.

Офицер вошел в дом. Вслед за ним туда ввели Маренн.

Сняв фуражку, офицер сел за дощатый деревенский стол. Приглядевшись, Маренн заметила, что он молод, но выглядел крайне устало.

Воспользовавшись случаем, она окинула взглядом помещение — вот куда она стремилась. И как дорого ей все это обошлось! Маренн не ругала себя. Конечно, она совершила глупость — надо было проявить побольше терпения.

Подожди она еще несколько минут, она бы увидела их со своего наблюдательного пункта. По не утерпела — полезла на рожон". Интересно, кто они такие: контрразведка или обычная войсковая часть? По обмундированию не поймешь: для нее все русские одинаковые. Но теперь ей предстояло серьезно подумать, как выбираться из сложившейся ситуации.

Ральф оставался в лесу, он там один, он ранен и очень слаб. Если эти очутились здесь, на опушке, не исключено, что кто-то из их «коллег» вполне спокойно прогуливается по лесу. Ей надо срочно возвращаться. Только как, — вот вопрос.

— Садитесь, — предложил ей офицер по-русски. Потом добавил по-немецки, со смешным акцентом: — Неймен зи платц, битте.

— Danke shon, — улыбнулась Маренн и уселась перед удивленным офицером, кокетливо положив ногу на ногу.

Вы можете идти, Васюков, — распорядился тот, строго взглянув на подчиненного.

— Есть! — рядовой неуклюже повернулся, задев дырявое ведро, стоявшее у дверей, и вышел, чертыхаясь.

Похоже, дом действительно был заброшен. В единственной комнате на темном земляном полу валялся разный хлам: пустые консервные банки, куски штукатурки, осколки битых глиняных горшков. В углах обильно свисала паутина. У двери виднелись сложенные солдатские вещмешки, еще какой-то походный скарб.

Дневной свет тускло освещал комнату, пробиваясь сквозь три небольших окна, в двух из которых отсутствовали как стекла, так и ставни. За окнами слышались голоса солдат — они живо обсуждали пережитое приключение. Русский офицер сидел спиной к окнам. Маренн же он усадил так, чтобы свет падал на нее. В его взгляде она читала с трудом сдерживаемое удивление и любопытство.

— Кто Вы? — спросил он у пленной немки. — У вас есть документы? Ausweis?

И тут Маренн сообразила, что перед ней — обыкновенный войсковой служака, который совершенно не искушен в методах допроса и обращения с военнопленными: ведь он даже не обыскал ее. Впрочем, документы она оставила с Ральфом, гак что все равно. Похлопав себя по карманам, Маренн виновато улыбнулась.

— Nein. Ich habe kein ausweis… Zigaretten erst… — она достала из нагрудного кармана пачку «Мальборо» и зажигалку.

— Eine Zigarette, Herr Major? — кокетливо предложила она капитану.

— Капитан, — поправил он мрачно, — гауптман. — Но сигарету взял.

— Entschuldigung, — извинилась Маренн. — Herr Hauptmann. Darf ich rauchen?

— Раухен, раухен, — разрешил капитан, закуривая сам и давая прикурить ей. Маренн расстегнула китель на груди.

— Es ist warm, — с улыбкой заметила она.

— Тьфу ты, черт, — вдруг зло выругался капитан.

Маренн недоуменно взглянула на него.

— И что мне теперь с тобой делать! — капитан встал и нервно заходил по комнате. — Документов у тебя нет, как зовут — неизвестно. По-русски ни черта не понимаешь. Откуда ты только свалилась, такая… — он остановился, окидывая Маренн взглядом. Немка сидела, легкомысленно покачивая ногой в элегантном лакированном сапоге, курила сигарету и с удивлением смотрела на него.

— Verstehe nicht, — непонимающе пожала плечами немка, когда капитан сделал паузу.

Конечно, офицер видел, что она молода и очень красива. Еще как — вся такая тонкая, изысканная. Под белой форменной рубашкой — кружевное белье. Волосы темные, красивого красноватого оттенка, коса толщиной в руку уложена венком вокруг головы. Глаза зеленющие, блестящие — так и манят. Талия тонкая у нее, ноги длинные, стройные. Форменные брюки сидят на ней как влитые. Вся утянутая, а грудь… грудь так и выпирает под ремнями. Эх, девулька, такую грудь ремнями перепоясала. Духи у нее! От аромата сразу кругом несется голова — давно забытые детали из безвозвратно далекой, довоенной жизни.

Впрочем, у себя на Смоленщине капитан и не встречал никогда таких красавиц — только в Москве однажды видел, когда на сельскохозяйственную выставку с колхозной свиньей приезжал. Вот в витрине ГУМа улыбалась такая же — на картинке.

— Ты ведь из Берлина, небось? — спросил, снова усаживаясь напротив нее. — У нас тут в прифронтовой полосе таких не встретишь.

— Verstehe nicht, — развела руками немка.

— Ферштейн, ферштейн, — передразнил ее капитан. — Берлин, спрашиваю?

— Berlin? — удивленно приподняла брови немка.

— Берлин, — подтвердил капитан, разглядывая ее. — Красивая ты, сучка фашистская. Хотел бы я знать, кто там в вашем рейхе твой мужик. Сам Адольф Гитлер, небось…

— Hitler? — снова удивилась немка. — Verstehe nicht, — извиняюще улыбнулась она.

— Я говорю, совсем ваш Гитлер спятил: таких баб на фронт посылать. Видать, приперло его крепко после Курска, раз мужиков не хватает.

И вдруг схватив ее за руку, притянул к себе:

— А ну скажи, — глухо произнес он. Грубоватые черты лица исказились яростью:

— Что Вам у нас надо было? Что Вам там, у себя в Европах, не хватает, в духах, в кружевах, да с такими отличными сигаретами, черт бы их подрал. Что тебе понадобилось у нас, мать твою, мужика русского захотелось? Свои надушенные надоели? Вонючего медведя подавай, да еще даром… — он отбросил ее снова на скамейку и продолжал все так же зло: — Видал я ваших офицеров… Лощеные, холеные, как ты — господа. С лошадками, с собачками, в моноклях и в пенсне, едят с салфеточкой, с ножичком и вилочкой, по два часа один кусочек пережевывают. А мы у нас в деревне Кривки… — он прервал свою речь так же неожиданно, как и начал. — Да ладно… Мы под Сталинградом-то спесь согнали с них. Забыли они про свой этикет поганый, конину жрали. Так что: «Вставай, страна огромная!» Ясно?