— Ты не предоставил мне возможности выбирать.

— Вот именно. Запомни это. — Он выпрямился и отошел. — Сегодня мы с тобой выходим в свет. Я получил приглашение на раут от маркиза де Брумли и собираюсь его посетить.

— Ты возьмешь с собой свою пленницу? — презрительно выпалила Жаклин, не желая признавать поражение.

Блэкторн холодно улыбнулся:

— Я возьму с собой свою любовницу. И она должна выглядеть как подобает. Я провел за картами ночь очень удачно.

Когда он вышел, Жаклин долго смотрела ему вслед. Ей не нужны были красивые наряды. Не нужны были драгоценности. Она не хотела быть его шлюхой.

Она хотела другого. Того, чего он не мог ей дать, потому что давно утратил способность к этому. Она хотела его любви…

21.

Такого платья у Жаклин не было вот уже больше десяти лет. Она стояла очень прямо, пока синьора Баньоли подкалывала подол, бормоча что-то себе под нос. Николас сидел неподалеку в кресле, наблюдая за процедурой, и Жаклин было все равно, что думает по этому поводу портниха. Скорее всего она к такому давно привыкла. Она наверняка заметила, что у Жаклин на пальце нет обручального кольца, и пришла к собственным выводам. По-видимому, правильным.

Она посмотрела на себя в зеркало. Платье из дымчатого розового шелка было низко вырезано на груди и подчеркивало мягкие линии ее тела. В нем не было ничего от платья куртизанки, оно скорее подходило молодой светской даме. Жаклин сама соорудила себе прическу, удивляясь тому, как искусно у нее это получилось. На ней были тончайшие шелковые чулки, невероятно элегантное кружевное белье, туфли, расшитые драгоценными камнями. Из зеркала на нее смотрела красивая, спокойная молодая женщина, никто бы не заметил, что этой женщине хочется плакать…

Ложь! Сплошная ложь! Где та девушка, которая торговала собой, чтобы прокормить брата? Где девушка, которая убила человека, обесчестившего ее? Где женщина, которая сделала все, что могла, пытаясь убить еще одного — виновного во всех ее несчастьях? Где женщина, которая трудилась бок о бок с хозяевами таверны в Париже, кухарка в огромном английском доме? Где подруга Эллен? Где, наконец, женщина, которая покорно принимала ласки Николаса Блэкторна?

Они все были тут, и все в то же время исчезли. На нее смотрела из зеркала другая женщина: у нее мягкий рот, добрые глаза и страдающее, жаждущее любви сердце. И она совсем не уверена, что сумеет долго скрывать это. Спасает лишь то, что Блэкторн не дает себе труда это увидеть…

Жаклин медленно и грациозно спускалась по лестнице, зная, что Блэкторн наблюдает за ней. Его рот изогнулся в самодовольной улыбке, и он склонился над ее рукой в шутливом поклоне.

— Ты прекрасна, Мамзель, — пробормотал он. — Не хватает лишь драгоценностей.

Она выдернула руку.

— Я не надену твои драгоценности!

— Наденешь, если я прикажу, — сказал он приторным голосом. Только сейчас Жаклин заметила у него в руке маленькую бархатную шкатулку. Ей не оставалось ничего другого, как стоять не двигаясь, пока он застегивал на ее шее бриллиантовое колье. Отец ей говорил когда-то, что она всегда должна носить бриллианты. Видимо, Николас Блэкторн был с ним согласен… Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не разрыдаться.

— Ну вот, моя дорогая, теперь все безупречно, — сказал он. — Боюсь, что нам придется добираться до палаццо маркиза де Брумли на гондоле. Ты очень меня обяжешь, если сумеешь справиться с дурнотой и не испортить свое очаровательное платье.

Он нарочно пытался вывести ее из себя! Но гнев Жаклин быстро уступил место ставшему уже привычным отчаянию. Она ничего не ответила, и Блэкторн, взяв ее под руку, вывел в прохладную ночь.


Палаццо маркиза де Брумли оказалось совсем не похожим на тот дом, в котором они нашли пристанище. Это был настоящий дворец. На Жаклин сразу обрушились шум и суета раута. Поездка на гондоле, сколь бы краткой она ни была, не прибавила ее походке твердости, и она еле держалась на ногах в толпе нарядно одетых, говорящих на разных языках гостей. Она вцепилась в руку своего спутника, даже не заметив этого.

Жаклин двигалась в толпе, как в полусне, по-королевски наклоняя голову, когда Николас представлял ей присутствующих. Она делала это совершенно машинально: сказывалось ее происхождение. Лишь спустя несколько часов она с облегчением вздохнула, решив, что выдержала и это испытание.

Жаклин огляделась — и взгляд ее тут же уперся в человека, которого она надеялась никогда в жизни больше не увидеть. Она не знала его имени, знала лишь, что он английский граф. Он постарел, да и видела-то она его только при свете свечи, когда гнев и мука застилали ей глаза. В последний раз она видела его лежащим на полу в заведении мадам Клод. Он был без сознания, вокруг валялись осколки разбитой вазы. Она тогда понадеялась, что убила его…

Граф не так уж изменился: те же мокрые толстые губы, тот же нос картошкой. И глаза остались прежними: водянистые, выпученные, в красных прожилках. И эти глаза говорили, что он узнал ее.

— Так вот какая у тебя теперь божья коровка, Блэкторн? — пробормотал он и подошел так близко, что Жаклин почувствовала запах его духов, смешанный с запахом пота.

Если бы она так не испугалась, то заметила бы, что Николаса этот человек не впечатлил.

— Мадемуазель де Лорне, — сказал он нудным голосом, — позвольте вам представить графа Рексхэма.

— Мы встречались, — весело сказал Рексхэм, облизывая толстые губы.

Жаклин старалась выглядеть спокойно.

— Месье, видимо, ошибается. — Голос выдавал ее, во всяком случае Николасу.

— Чепуха! Я никогда не забываю знакомого лица. А особенно — знакомого тела, — радостно сказал он. — Но тем не менее, как ни странно, я не держу на тебя зла. Я вспоминал тебя не раз за минувшие годы: с тобой никто не мог сравниться. Я даже интересовался, что с тобой случилось, но в заведении мадам Клод о тебе больше не слыхали. Где же ты пропадала все эти годы?

Николас сказал ему что-то резкое, но Жаклин не поняла, что именно. Ничего не видя перед собой, она повернулась и бросилась к двери, чтобы уйти, но Николас быстро догнал ее, схватил за руку и вывел из комнаты.

— Дорогая, ты не можешь так просто повернуться и уйти, — сказал он. — Не надо давать сплетникам такое оружие.

Жаклин ничего не ответила, но покорно последовала за ним, чтобы попрощаться с хозяйкой и вообще сделать все, что нужно.

В гондоле, пересекающей канал, оба не произнесли ни слова. Жаклин пыталась понять, заставит ли услышанное Блэкторном отпустить ее, но не чувствовала при этом ни страха, ни отчаяния. Как будто все происходило не с ней.

Слуги, очевидно, уже легли; когда они вошли в холл, не было видно даже Тавернера.

— Поднимайся к себе. — Это были первые слова, которые она услышала от Блэкторна после того, как они ушли с вечера. — Я сейчас приду.

Жаклин промолчала, с ужасом чувствуя, что готова броситься ему в ноги, моля простить ее за то, что было не ее, а его виной. Вот куда завела ее эта безрассудная любовь! Она повернулась и с прямой спиной стала подниматься по лестнице.

Николас посмотрел вслед удаляющейся фигуре, такой прямой, такой стройной в розовом шелковом платье, и подошел к темному окну, за которым серебрился под светом луны канал. Ему надо было немного прийти в себя, чтобы слепая горячая ярость перестала застилать глаза.

Когда он вошел в спальню, которую освещала лишь одна свеча, Жаклин сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях. Она не поднимала глаз, пока он не сунул бокал бренди в ее ледяную руку.

— Заведение мадам Клод? — мягко спросил Николас, прислонившись к стене.

Жаклин передернула плечами. Он видел, что ее бьет дрожь. Ему хотелось подойти к ней, обнять и не отпускать до тех пор, пока эта дрожь не прекратится. Но он не двигался с места, опасаясь, что, если на этот раз она скажет «нет», он не послушается.

— Я видела тебя там, — сказала Жаклин каким-то чужим голосом. — Той ночью, когда этот человек… изнасиловал меня. Они тащили меня наверх, и я услышала твой голос. Ты был там в это время.

— Возможно, — голос его был холоден и спокоен. — Я не видел тебя.

— Видел! Ты спросил мадам Клод, можно ли будет позже получить меня.

Николас не вздрогнул.

— Как ты туда попала?

— Меня отвел туда… один человек. Он нашел меня на улице, когда я пыталась очистить карманы у пьяного, и продал меня этой страшной женщине. — Ее лицо исказила гримаса. — Они сначала напичкали меня чем-то, а потом устроили аукцион — продали тому, кто дал больше. По-моему, ты сегодня представил его как графа Рексхэма.

— У него отвратительная репутация.

— Могу себе представить, — горько усмехнулась Жаклин. — Он любит девственниц. И любит причинять боль.

— Сколько времени ты пробыла там?

Она взглянула на него:

— Достаточно долго.

— И все-таки?

— Ты хочешь знать, насколько меня там развратили? Или тебе интересно, нравилось ли мне это? Научилась ли я чему-нибудь, чтобы продемонстрировать это тебе? — Она была на грани истерики.

— Нет, — сказал Николас, стараясь казаться равнодушным. — Я хочу знать, как долго я должен заставить его страдать, прежде чем убью его.

Жаклин покачала головой:

— Месть ничего не даст. Разве ты не видишь, что даже я поняла это? Почему ты хочешь убить его? Ты ведь не сможешь убить всех, кому я продавала свое тело.

Он сделал медленный глоток.

— Не исключено, что смогу. Если мне хватит времени. Сколько же их было?

Жаклин встала со стула и подошла к нему.

— Я продавала себя на улицах Парижа, — сказала она вызывающе. — Неужели ты думаешь, что я запоминала имена?