Блэкторн больше не пришел в ее комнату. Не дотронулся до нее. Но на сей раз это было не перемирие, а подготовка к новой битве. Подавляемая страсть могла в любую минуту вырваться на волю. И Жаклин сама не понимала, хочет она этого или боится.


Блэкторн первым шагнул на булыжную мостовую, даже не предложив ей руки. Жаклин осталась стоять рядом с багажом, сдерживаясь, чтобы не побежать за ним. Он оглянулся, почти сумев сделать вид, что ему это неинтересно.

— Ты что, намерена провести так весь день, Мамзель? — оглянувшись, спросил он ледяным тоном. — Я думал, тебе уже надоело путешествовать.

Господи, да она бы полжизни отдала, чтобы больше никуда не ехать!

— А ты разве не наймешь экипаж? — спросила она.

Блэкторн издевательски улыбнулся:

— В Венеции нет лошадей, моя дорогая. И соответственно нет экипажей. Если ты хочешь попасть в Палаццо Верди, то тебе придется снова сесть в лодку.

— О боже! — воскликнула она. — Это что, единственное средство передвижения в городе?

— Да, только водой, дорогая. Или пешком.

— В таком случае мне нужна новая обувь. А что такое Палаццо Верди?

— Дворец моего приятеля. Его карманы настолько пусты, что он даже согласился предоставить его на время в мое распоряжение.

— Дворец? — удивилась она.

— Венецианские дворцы — это не то, что английские или французские, — пояснил Блэкторн.

— Вам надо бы немного утихомириться, — проворчал, подойдя к ним, Тавернер. — Зачем мы носились по Европе? В карманах уже ни гроша не осталось. Надо было ехать прямо в Париж.

Николас, как всегда, не обиделся на него и только пожал плечами:

— Леди не хочет.

Тавернер угрюмо посмотрел на Жаклин. С той первой ночи на континенте, когда Николас пришел в ее комнату, Тавернер стал к ней относиться по-другому. Он избегал смотреть на нее, разговаривал с ней только в случае крайней необходимости и вообще старался держаться от нее подальше. Она не понимала — почему: оттого ли, что слуги бывают ревнивы, или оттого, что он чувствовал себя виноватым…

Блэкторн был прав: Палаццо Верди оказалось довольно убогим и страшно запущенным зданием. В Эйнслей-Холле и слуги-то так не жили. Здесь их было несколько — три женщины и двое мужчин, говорящие только по-итальянски, бедно одетые и какие-то забитые. Вонь в замке стояла невероятная — такую Жаклин помнила только на улицах Парижа.

Она прошла за Николасом в гостиную, где царило такое же запустение.

— Похоже, что слуги Бруни не очень-то аккуратны, — заметил Николас и повернулся к Жаклин: — Устраивайся, а я должен уйти.

Удивив себя саму, она спросила:

— Ты вернешься вечером?

— Могу ли я надеяться, что ты изменила свое решение и собираешься разделить со мной постель? — спросил он с ироничной улыбкой.

— Нет, — спокойно ответила она.

Его ответная улыбка была ледяной.

— Боюсь, что буду занят всю ночь. Мне нужно пополнить наши оскудевшие запасы, как справедливо указал Тавернер, и самый надежный путь — это отправиться в игорный дом.

— А если ты проиграешь?

— Моя дорогая, я никогда не проигрываю.

— Ты подтасовываешь карты? — спросила она, надеясь разозлить его.

Его глаза сузились от гнева, но он не доставил ей удовольствия, показав свои истинные чувства.

— Нет, — спокойно ответил он. — Я просто очень, очень, очень хорошо играю. — Николас с отвращением огляделся. — Располагайся здесь. Тавви тебе поможет. Похоже, слуги не понимают по-английски ни слова. — Он подошел к ней и приподнял пальцем ее подбородок. — И не вздумай сбежать, дорогая. Я пока еще не готов отпустить тебя.

Жаклин вдруг с удивлением поняла, что даже не думает о побеге. «Это только пока, — уверяла она себя. — Здесь, в Венеции, полным-полно развлечений, и вряд ли я часто буду его видеть. Я продумаю свой побег так, что он никогда не найдет меня. Если, конечно, он вообще захочет меня искать…»

— Я буду здесь, когда ты вернешься, — сказала она спокойно.

Он не дотрагивался до нее с тех пор, как она прогнала его. Это ведь она прогнала его! Но Николас Блэкторн никому не позволяет диктовать ему, как себя вести. Если бы он хотел, чтобы было иначе, то добился бы своего.

На какое-то мгновение ей показалось, что в его темных глазах мелькнуло желание, но только на мгновение. Он опустил руку и вышел.

Жаклин стояла одна в гостиной, стараясь привести в порядок свои мысли. В комнате пахло плесенью и гнилой рыбой. Пока ей было ясно только одно: она не хочет так жить. Она вышла в холл, где Тавернер кричал на слуг.

— Приберитесь здесь! — повторял он очень громко и почти по слогам. — Приберитесь.

— Они не идиоты и не глухие, — сказала Жаклин, окидывая хозяйским взглядом штат Бруни. Им вовсе не нравилось, что тут командуют какие-то англичане, и они презрительно пресекали все попытки Тавернера найти общий язык. — Они просто не говорят по-английски.

— Чертовы иностранцы! — вышел из себя Тавернер.

— Да нет, иностранцы тут скорее мы, — усмехнулась Жаклин. Она повернулась к старой женщине, которая, судя по всему, была кем-то вроде экономки, и спокойно сказала на чистом итальянском, которому обучила ее в свое время гувернантка: — Этот дом позорит вас и всех венецианцев. Вы хотите, чтобы его светлость, вернувшись в Англию, рассказал, что город населен свиньями, купающимися в собственном дерьме?

Один из мужчин, сверкая глазами, шагнул вперед, но женщина жестом остановила его.

— Почему мы должны вас обслуживать? — резко спросила она.

— Да хотя бы из чувства гордости, если все остальное для вас неважно, — ответила Жаклин. — Может быть, вашему хозяину все равно, где жить, но нам — нет. Если вы не приведете дом в порядок, мы наймем других слуг.

— Вы не можете выбросить нас на улицу! — горячился молодой человек.

— Я могу, если захочу, бросить вас даже в канал, — мрачно сказала Жаклин, привыкшая командовать штатом прислуги. — Выбирайте. Начинайте с гостиной, потом перейдете на кухню. Нам понадобятся три спальни: одна для мистера Блэкторна, вторая для мистера Тавернера и третья — для меня. Понятно?

— Три спальни, синьора? — В глазах экономки сверкнула усмешка. — Может быть, хватит двух?

Если она и хотела заставить Жаклин покраснеть, то просто не знала, с кем имеет дело.

— Думаю, что, когда я потребуюсь мистеру Блэкторну, он сумеет меня найти, — резко ответила она. — Пожалуй, начнем мы все-таки с кухни. Я хоть и умираю с голоду, но к еде, приготовленной в такой грязи, не притронусь.

Жаклин стала закатывать рукава, и экономка ужасно удивилась.

— Мы начнем? — переспросила она. — Наверно, я не поняла.

— Ты поняла все правильно. Будем работать вместе. Я не боюсь работы и ненавижу грязь. Итак, пошли на кухню!

— Меня зовут Луиза, синьора, — сказала женщина, еще не оправившись от удивления. — Сюда, пожалуйста.

Жаклин последовала за Луизой, за ними мимо совершенно обалдевшего Тавернера потянулись остальные слуги.

— Закрой рот, Тавви, — сказала Жаклин ласково, — а то подхватишь какую-нибудь заразу. Иди разыщи рынок и принеси нам что-нибудь на обед.

— Но я не говорю по-итальянски! — запротестовал он.

— У тебя есть деньги. Этого достаточно. — И она отправилась на кухню дома, который словно в насмешку именовался дворцом.

Поздно вечером, впервые с тех пор, как они приехали на континент, Жаклин улыбнулась. Хотя дом и не был вычищен целиком, гостиная и спальни выглядели вполне приемлемо. Кухня оказалась в довольно-таки приличном состоянии. Жаклин догадывалась, что слуги развели в доме грязь скорее в знак протеста против приезда иностранцев, чем из любви к беспорядку. Тем не менее она бок о бок со слугами трудилась изо всех сил: терла, мыла, отдирала грязь. А когда Тавернер вернулся с двумя корзинами, полными хлеба, фруктов, риса и рыбы, она и его заставила работать, не обращая внимания на его шумные протесты.

К вечеру Жаклин совершенно выбилась из сил, у нее болело все тело. Они с Луизой приготовили что-то несложное и, сев за большой отмытый стол, поели все вместе. Когда молодой слуга по имени Гвидо принес ей для мытья горячей воды, а одна из горничных робко предложила свежее белье, Жаклин поняла, что завоевала их. И если встанет вопрос, чью сторону они примут в борьбе между ней и странным англичанином, который платит им деньги, то ответ очевиден.

Ванна была глубокой, вода восхитительно горячей. Помывшись, Жаклин закуталась в длинный белый халат из тяжелого хлопка, улеглась на узкую кровать в маленькой чистой комнате и не смогла сдержать улыбку удовольствия.

Жаклин безумно устала, но заснула не сразу. Ей чего-то недоставало. Она уже почти погрузилась в сон, когда с ужасом поняла, что ей недостает Николаса…

Когда она проснулась, свет в комнате был тусклым и зеленоватым, — за окном брезжил рассвет. Жаклин сразу почувствовала, что в комнате она не одна. Повернув голову, она увидела, что на единственном стуле, вытянув вперед ноги, развалился Николас. Судя по всему, он был в отличном настроении.

Жаклин не ожидала восторгов и благодарности по поводу того, что дом стал выглядеть жилым, она их и не получила. Напряжение в комнате нарастало. Наконец Николас встал, подошел к кровати и, дотронувшись до белого халата, спросил:

— Где ты это взяла?

— Один из слуг одолжил.

— Тебе больше не придется носить обноски слуг. Скоро приедет модистка и привезет все, что тебе необходимо.

— Я не собираюсь принимать от тебя…

Он наклонился к ней, сверкая глазами от злости, и слова замерли у нее на устах.

— Ты примешь все, что я прикажу тебе принять. Одежду, еду, драгоценности, если я того пожелаю. Примешь так же, как приняла мое тело.