Жаклин молча смотрела на него. Прошло десять лет с того дня, как она стояла на мосту в центре Парижа и хотела броситься в холодные темные воды Сены. Десять лет с тех пор, как она выбрала жизнь и предпочла постоянную боль сладости забвения… Но если сама она не решилась лишить себя жизни, то Блэкторну это ничего не стоит. Все равно он повинен в гибели ее родителей, хоть и находился в то время в безопасном далеке.

Рука его от волос переместилась к ее горлу. Его пальцы были просто железными.

— Конечно, я могу и передумать, — пробормотал он. — Ничего не стоит сломать тебе шею. Хрупкую нежную шею, на которую не упал нож гильотины. Твоим родителям повезло меньше. Скажи мне, вся проблема в этом? Ты ненавидишь меня, потому что умудрилась спастись и чувствуешь себя виноватой, что не разделила судьбу семьи? Себя ты обвинять не хочешь и потому винишь меня?

Жаклин не шевелилась, пока его пальцы сжимали ее шею.

— Давай, давай! — сумела произнести она, приготовившись к смерти.

— Ну что ж, — сказал он и, неожиданно приблизив к ней лицо, прижался к ее губам в жестком быстром поцелуе.

Прежде чем она пришла в себя, Блэкторн успел выйти из комнаты и закрыть за собой дверь. Ее губы горели, горло болело, душа была опустошена. Жаклин сидела не двигаясь; она понимала, что горло болит не от его железной хватки, а от невыплаканных слез.

На следующий день, а затем и на второй он уезжал куда-то верхом, и Жаклин оставалась в комнате одна. Она понимала, что должна была бы хоть на время почувствовать облегчение, но вместо этого в ней разрастался гнев. Он просто мучает ее, отодвигая неизбежную расправу! Какой она будет, Жаклин не знала, и нервы у нее были напряжены до предела.

На третье утро Жаклин поняла, что больше не выдержит. Она устала ждать, когда на ее голову опустится топор, устала от грязного постоялого двора, от того, что целыми днями сидит одна, уставившись в огонь, что рядом с ней никого нет, одни лишь воспоминания. В конце концов она решила, что пойдет к нему и все выяснит.

Жаклин торопливо натянула на себя платье Эллен — наименее вызывающее из того, что выбрал для нее Тавернер, — заправила верх юбки в корсаж, сделав таким образом длину относительно приемлемой, и отправилась на поиски своего похитителя.

Внизу в это время никого не было: ни хозяина, ни его дородной жены, ни служанки, ни Тавернера. Жаклин заглянула на кухню, где обнаружила признаки жизни.

— Прошу прощения, мисс, — повернулась к ней скуластая, красная от печного жара кухарка. — Вам что-нибудь нужно? Могу подать вам завтрак — у нас есть ветчина, мясо, свежие бисквиты, портер и…

— Кофе у вас, наверное, нет? — спросила Жаклин с безнадежностью в голосе. Англичане пока не переняли у остальной Европы эту привычку, и она ни разу не пила кофе после того, как Николас Блэкторн увез ее из Эйнслей-Холла.

— Нет, мисс. Есть горячий чай. Я могу подать его.

— Пока не надо. Я ищу… — Жаклин растерянно замолчала, не зная, как ей назвать этого человека. Она помнила, что, когда они приехали на постоялый двор, Блэкторн назвал какое-то чужое имя — непонятно зачем. Ему нечего было бояться, что кто-то станет разыскивать ее. Никому она не нужна, кроме Эллен. Но что та может сделать?

— Вашего брата?.. — подсказала девушка.

— Да, брата, — согласилась Жаклин, внутренне передернувшись.

Их единственное сходство состояло в том, что оба они были темноволосы. Больше в них не было ничего общего. Николас Блэкторн — настоящий дьявол во плоти. Она же — мстящий ангел. «Ну, положим, ангел — это уж чересчур», — решила она, сумев улыбнуться.

— Где он?

Девушка явно смутилась.

— Не знаю, мисс. Я могу его поискать.

— Я сама его найду. Только скажи, куда он пошел.

— Я не могу сказать… — Девушка совсем растерялась.

Жаклин подошла к ней поближе. Она была меньше ростом, чем пышнотелая служанка, но в десять раз превосходила ее силой воли.

— Где он? — сердито повторила она свой вопрос.

— В спальне, вторая дверь по коридору, мисс. Но он там не один…

— Я так и думала, — сухо сказала Жаклин.

Она не дала себе труда постучаться и распахнула дверь, в полной уверенности, что Блэкторн развлекается там с какой-нибудь служанкой. Так оно и оказалось. Он спал, служанка бодрствовала. Готовая защищаться, она с опаской смотрела на Жаклин. Голова Николаса покоилась на полной груди девушки, розовое покрывало, видимо, позаимствованное из комнаты наверху, лишь частично прикрывало его. Жаклин молча смотрела на его оголенную спину, на длинные ноги, обвившиеся вокруг коротких полных ног служанки. В комнате стоял запах борделя: дешевых духов, пота и секса. Жаклин слишком хорошо помнила этот запах. Она постояла еще минуту, потом повернулась и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

Жаклин чувствовала, что просто не может вернуться к себе в комнату, поэтому она выбежала в огород.

И села прямо на землю, дрожа от отвращения и стыда. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она немного успокоилась. Запах, стоящий в комнате, полуголый Николас Блэкторн на кровати, золотые монеты рядом на грубом столе — все это вызвало в памяти воспоминания, которые она, как ей казалось, сумела похоронить. Те, другие спальни, столбики монет…

Жаклин так погрузилась в прошлое, что даже не слышала, какой во дворе стоит шум. Раздавались чьи-то голоса, стук лошадиных копыт, звенели уздечки, кто-то приказывал поторопиться. Лишь добравшись до внезапно ожившей кухни, она поняла, что прибыли новые посетители.

Жаклин прошла через кухню, опасаясь, что на пороге внезапно появится Блэкторн, но он, судя во всему, еще спал. В помещении толпилось полдюжины усталых путников, которые пытались перехватить хоть какой-нибудь еды до отъезда дилижанса. Жаклин остановилась на пороге. В ее душе начала пробуждаться надежда. В самый беспросветный момент у нее неожиданно появился шанс на спасение.

Все решилось в течение нескольких минут. В дилижансе, направляющемся на север в Ньюкастл, было одно свободное место. Ей сказали, что она может занять его, если быстро соберется.

Дрожа от страха, Жаклин поднялась к себе в комнату. А вдруг Блэкторн ждет ее там? Но его не было. Как не было и денег. Не могла же она вернуться в ту комнату, где он спал со служанкой, и обшарить его карманы. Жаклин бросила в баул несколько самых скромных платьев, спустилась по лестнице и вышла во двор. Оставалась надежда на Тавернера.

Он сидел в карете, закутавшись в старое одеяло. На какой-то миг у Жаклин мелькнула безумная надежда, что, одурманенный виски и портером, он спит очень крепко и ей удастся незаметно позаимствовать у него денег. Но едва она открыла дверь кареты, Тавернер встряхнулся и недоуменно уставился на нее.

Жаклин воспользовалась тем, что он еще не совсем проснулся.

— Уже половина десятого, — недовольно сказала она. — Его светлость готов ехать.

Тавернер выбрался из кареты раньше, чем сообразил, что для половины десятого слишком темно и что вряд ли Блэкторн поручил бы ей поторопить его. Прежде чем он осознал свою ошибку, Жаклин схватила пустое деревянное ведро и обрушила его на голову слуги.

Тавернер рухнул наземь. «Убила?» — пронес лось у нее в голове. Хотя он тоже был ее врагом, все равно это всего лишь выполняющий приказ слуга. Если Жаклин и хотела кого-то убить, то только Блэкторна, да и то не была уверена, что сможет это сделать.

Однако размышлять было некогда. Жаклин оттащила бесчувственное тело в ближайшие кусты и через десять минут уже сидела в переполненном почтовом дилижансе. Колымага подпрыгнула и поехала. Жаклин, затаив дыхание, прислушивалась: не раздаются ли позади крики погони, если кто-то уже нашел Тавернера или Блэкторн проснулся. Но, кроме позвякивания уздечек и стука копыт, ничего не было слышно.

Жаклин откинулась на спинку сиденья, устало прикрыв глаза. Надо бы вознести благодарность богу, но бог, которому она молилась в детстве, был объявлен незаконным революционным правительством Франции. Как всегда, она могла полагаться только на себя.

Оставалось лишь надеяться, что этого окажется достаточно.

9.

Своим действительно ужасным характером Николас Блэкторн даже слегка гордился и не давал себе труда сдерживаться, если кто-то вызывал у него гнев. Он всегда был доволен, если человек, на которого он обрушивался, пасовал и отступал.

«Да, временами я веду себя так и с женщинами, доказывая тем самым себе, что отнюдь не джентльмен», — размышлял Николас, лежа на кровати служанки. В пустых глазах была какая-то животная покорность. Она, видимо, привыкла к тому, чтобы ею помыкали и даже били, и теперь с опаской смотрела в его рассерженное лицо. Но он вовсе не собирался ее бить. У него плохое настроение, но, черт возьми, не хулиган же он, в конце-то концов! Видно, был чертовски пьян и потому оказался в ее кровати ночью.

Женщина вышла из комнаты, понимая, что продолжения вчерашним играм не будет. Блэкторн взглянул на столик рядом. Монет, которые лежали на нем вчера, не было, да и карманы его штанов тоже отнюдь не потяжелели. Он сел на кровати, в висках у него стучало, глазам было больно смотреть. Да, перебрал, пожалуй.

Впрочем, с чего бы это ему винить себя? Почему вдруг в нем вспыхнула ненависть к этой грудастой девке, которая так старалась прошлой ночью? Николас терпеть не мог, когда люди копаются в себе, но глупость он презирал еще больше. Он прекрасно понимал, что дело не в этой женщине, а в нем самом.

На столике стоял кувшин с водой для умывания, на кровати покрывало из дамасского шелка. Принесла, наверное, откуда-то, готовясь к его приходу. Что же, зато теперь в его распоряжении холодная вода и пахнущее розой мыло. Можно смыть с себя следы ночных утех. Жаль, что мрачные мысли не смоешь.