— Ну и Бог с ней, — отмахнулся Джереми. — Поспит разок в твоей комнате. Мы можем ей записку оставить. Ничто и никто не помешает мне овладеть тобой, — торжественно провозгласил он. — Огонь такой страсти не погасить!

— О, Джереми! — только и выдавила я, смахивая слезинку.

Рискуя погибнуть от удушья, он снова поднял меня на руки и понес из спальни. Я была настолько взволнована и возбуждена, что даже не почувствовала боли, когда Джереми стукнул меня головой о дверной косяк.

Затем я потратила уйму времени в поисках шариковой ручки. Паста в трех ручках, торчавших из стакана на подоконнике, безнадежно засохла. Тогда я остановила выбор на карандаше для бровей, но впопыхах сломала его пополам. В конце концов мне все-таки удалось накарябать: «Мы у тебя. Спи в моей комнате».

Наконец торжественный миг настал. Мне впервые предстояло предаться любви не с Дэвидом. И вдруг я не на шутку испугалась. Джереми еще не видел моего шрама! А что, если он испугается? Может, лучше не рисковать, подумала я, закутываясь в одеяло. До тех пор хотя бы, пока я не наскребу денег на бутылочку «Свелте» от Кристиана Диора. А Джереми пока попрошу потерпеть. Пусть распалится посильнее. Однако беда была в том, что терпеть пришлось бы и мне, а я уже сама лезла на стенку от распирающего желания.

Была не была, решила я, где наша не пропадала? И, перекатившись через Джереми, потянулась к ночнику, намереваясь выключить свет. Однако, пытаясь нащупать выключатель, я ухитрилась сбросить со столика керамический ночник. Он свалился на пол и разбился вдребезги. Прелестнейшая антикварная вещица, в которой Эмма души не чаяла. И, насколько я помнила, дорогущая.

— Блин! — Я соскочила на пол, чтобы убрать осколки.

— Да пес с ним! — прогромыхал Джереми, затаскивая меня в постель. — Мы ей другую лампу купим.

— Другой такой нет, — уныло сказала я. — Это было уникальное произведение искусства.

— А я что, не уникальный? — взвился Джереми. — Другого меня ты тоже днем с огнем не сыщешь.

Мне пришлось утешиться тем, что мы все-таки очутились в темноте.

— А это что такое? — спросил Джереми, нащупав мой шрам.

— В канун Рождества мне удалили аппендикс, — призналась я. — Скверно заштопали, да?

— А по-моему, замечательно, — прошептал Джереми, покрывая шрам поцелуями.

— Не шути так, — сказала я, натягивая одеяло до самого подбородка.

— Нет, правда, — упорствовал Джереми. — У тебя просто прекрасный шрам. Как и вся ты. Обожаю твое тело. Ты — само совершенство.

— Эх, твоими устами бы да мед пить! — со вздохом прошептала я.

— Это правда, — сказал Джереми, лобызая мой животик. — Шрам, между прочим, доказывает, что тебе пришлось немало перенести. Мелочи, знаешь ли, о многом говорят. Например, паутинки в углах твоих глаз свидетельствуют о том, что в жизни ты много смеялась.

Мои ладони машинально взлетели к глазам. Черт, уже морщинки? А ведь мне только двадцать шесть! Придется срочно купить гель от морщин.

— Физическое совершенство выдает отсутствие страстей, которые только и красят человека.

— Ты и правда так думаешь? — спросила я, недоумевая, почему в таком случае женщины вечно стремятся к этому совершенству.

— Да, — ответил Джереми.

Глава 17

Однако, проснувшись поутру, я обнаружила, что рядом со мной никого нет. По большому счету это меня не слишком удивило. Могла ли я вообще доверять мужчинам после предательства Дэвида? Значит, треп про красоту шрамов и никчемность физического совершенства был для Джереми лишь предлогом, чтобы соблазнить меня. А я, дура, уши развесила. Что ж, поделом мне. Я собралась было протянуть руку к аппарату, чтобы набрать номер телефона доверия и спросить, как дальше жить женщине, обманутой дважды всего за какую-то неделю, когда дверь распахнулась. В проеме стоял Джереми. Он приволок на подносе приготовленный для меня завтрак. И не только завтрак! В бутылке из-под минеральной воды перье красовалась изумительная алая роза! Пусть даже и пластмассовая, как заметила я с опозданием. Изобретательный Джереми вытащил ее из искусственного букета, который мы с Эммой держали на подоконнике в ванной.

— Доброе утро, спящая красавица! — провозгласил он. — Надеюсь, это твои кукурузные хлопья?

— Джереми, ты здесь! — воскликнула я, чувствуя себя последней идиоткой.

— А где же мне еще быть? — изумился он.

— Да, верно, — смущенно промямлила я. И тут же внутренний голос велел мне держать себя в руках и не ронять собственного достоинства. — Я думала, ты собирался сегодня побыть с родителями, — неловко объяснила я. — У тебя ведь всего месяц отпуска остался.

— Откровенно говоря, я подумывал совсем о другом, — сказал Джереми. — Мы слишком давно с тобой не виделись, и я мечтаю лишь о том, как бы побыстрее наверстать упущенное.

Он поставил поднос на пол, потом запустил обе руки под одеяло и принялся поглаживать мои бедра. Я поежилась от удовольствия и смущения. Ночью было темно, и мы оба были слишком возбуждены. Что, если сейчас мой цел л юлит повергнет его в ужас?

Тем временем Джереми сбросил туфли и проскользнул под одеяло.

— Ну что? — игриво спросил он. — Ты разве не собираешься помочь мне раздеться?

Однако исполнить желание Джереми мне так и не удалось. Не успела я расстегнуть пряжку его ремня, как наше одиночество грубо нарушили. Судя по всему, Эмма от входной двери прямиком направилась в свою спальню, а на мою записку внимания не обратила. Что ж, не мудрено, ведь она дома не ночевала.

Только наполовину стащив платье, она заметила, что находится в спальне не одна.

— Эли! — воскликнула моя подруга. — Что ты здесь делаешь?

— Мне пришлось воспользоваться твоей спальней, — уклончиво ответила я.

— Понятно, — сказала она, кивая. — Но теперь, пожалуйста, шуруй отсюда. Я всю ночь глаз не смыкала. До половины третьего дожидалась в приемном покое, пока Эшли освободится. Это его зовут Эшли, — пояснила она. — Доктор Эшли Мартин. Чудесное имечко, да? Полный отпад. Ему пришлось наложить сотню швов какому-то болвану, которого порезали в пьяной драке. Какого черта, спрашивается? Пусть бы истек кровью как свинья! Славный был бы урок всем смутьянам, задирам и пьяницам. Зато потом Эшли с лихвой вознаградил меня за терпение: повел в кафе при больнице. Оно всю ночь открыто, чтобы врачи могли в любое время надраться. По окончании своей смены, конечно.

Похоже, Эмма не замечала отдельные части тела Джереми, которые торчали из-под одеяла.

— В общем, старушка, мы с ним назюзюкались, — призналась она, поворачиваясь ко мне спиной и расстегивая лифчик. — А потом он провел меня в свой кабинет и остаток ночи втолковывал мне такие вещи про женскую анатомию, о которых я даже не подозревала. Я просто обалдела!

— Эмма! — пропищала я. — Не разоблачайся дальше!

— В каком смысле? — возмущенно спросила она. — Я же просто рассказываю, чем мы занимались с Эшли. Заметь, я даже не возмущаюсь, что ты устроилась в моей комнате.

— Эмма, я не то имею в виду, — медленно, тщательно подбирая слова, выговорила я. — Не снимай трусы! И надень халат. Поверь, мне не терпится услышать про твои похождения, но я хочу тебе кое-что напомнить. Ты не забыла, что домой я поехала не одна? Что мой старый друг предложил меня подбросить?

— Ах да, конечно, — закивала Эмма, непристойно ухмыляясь. — Совсем из головы вылетело. Ну так что, Эли Хар-рис, куда он тебя завез на своем «рено»? Я вас видела из окна. Кстати, он сам выбрал такую нелепую машину? Или он какой-нибудь коммивояжер? — Она состроила гримасу. — Одевается он, между прочим, как павлин.

В эту минуту Джереми осторожно высунул голову из-под одеяла и промямлил:

— Здравствуйте.

Эмма истошно завизжала и прижала к груди ночную рубашку.

— С тобой мужчина!

— Именно это я и пыталась тебе втолковать, — терпеливо сказала я. — Между прочим, я оставила тебе записку на кухонном столе.

— Ты бы еще в почтовом ящике ее оставила! — фыркнула Эмма. — Как, по-твоему, я могла ее найти?

— Как правило, по возвращении домой ты первым делом заходишь на кухню, — напомнила я.

— Да, но сегодня у меня уже глаза слипались. Господи, стыд какой! — Она набросила на плечи халат. — А почему ты привела его именно сюда? У тебя извращение, что ли, такое — трахаться в чужих постелях?

Я сделала страшные глаза, в то время как Джереми, лежа под одеялом, лихорадочно натягивал носки. А в тот миг, когда Эмма, выбранив меня за перепачканные простыни, наконец заметила исчезновение своего драгоценного ночника. Джереми выбрался из-под одеяла и встал.

— Мне пора идти, Эли, — сказал он и, стараясь не смотреть на полуголую Эмму, прошмыгнул в прихожую. Вскоре оттуда послышался возглас: — Эли, я тебе позвоню!

Хлопнула входная дверь. И вот тогда Эмма воззрилась на меня с недоумением.

— Что это с ним? — С невинным видом осведомилась она. — Почему он сбежал?

— Наверное, твой прием не показался ему достаточно гостеприимным, — огрызнулась я, затем добавила: — Послушай, Эмма, ты, конечно, извини, что я воспользовалась твоей постелью без спроса, но теперь мы квиты. Помнишь, как ты вернулась домой пьяная в стельку и надула в постель? Тогда ты поступила примерно так же. А нам пришлось спать у тебя, потому что у Джереми жуткая аллергия на кошачью шерсть, а Пушистик опять валялся на моей кровати. Но ты тоже хороша! Неужели, увидев, чем мы занимаемся, не могла отлучиться на полчасика?

— Это не мои проблемы, — отрезала она.

— Эмма! — Я налетела на нее как разъяренная львица. — Ты ведь его спугнула, стерва этакая! Что ты трепала про его машину и про павлина?

— Я пошутила. Не волнуйся, он обещал позвонить тебе.

И тут мне показалось, что на меня обрушился потолок.

— Господи милосердный! — взвыла я. — Он ведь не знает моего номера!