– Что случилось с нами, Макс? – печально прошептала Физз. – Мы ведь любили друг друга. А теперь ненавидим… – Она никак не могла понять, почему ее до сих пор тянет к мужу.

Словно читая ее мысли, Макс предупредил:

– Ненависть приводит к войне.

– Значит, мы теперь воюем?

Макс торжественно вынул из кармана белоснежный платок и помахал им.

– Я пришел обсудить перемирие. Я сделаю все, что ты захочешь. Только дай мне еще один шанс и прости за банальность.

Именно этого Физз и ждала. Она много об этом думала и теперь холодно ответила:

– Нам ведь ни к чему снова и снова проигрывать одну и ту же сцену, правда? Я не хочу больше слышать: «Я был пьян» или «Тебя не оказалось рядом».

Макс демонстративно протянул руку под столом и дотронулся до колена жены.

– А мне так нравится проигрывать снова и снова некоторые сцены с тобой.

– Прекрати, – выдохнула Физз, решившая не сдаваться. Во всяком случае, не так легко.


Пятница на Страстной неделе,

26 марта 1937 года

В этом году день рождения Физз пришелся на Великую пятницу. Они выехали из дома в шесть утра. Макс считал, что позже на дорогах возникнут пробки. Спустя час они миновали маленькую деревушку Кинтбери в Беркшире. Еще через несколько миль начался лес. Они проехали по проселочной дороге еще миль десять, и деревья неожиданно расступились.

На поляне перед ними стоял белый с черными балками коттедж в стиле Тюдоров, чуть накренившийся влево. В окнах отражался утренний свет, из трубы вился дымок.

– Дай-ка я угадаю, – сказала Физз, – мы приехали в гости к Гензелю и Гретель?

– Предполагают, что это один из охотничьих домиков Генриха VIII, – пояснил Макс, явно очень довольный собой. Он протянул Физз ключ: – Но теперь дом принадлежит тебе, дорогая.

Тяжелая дубовая дверь отворилась, и они вошли в холл-столовую с высокими стеклянными дверями в противоположном конце. За ними цвели белые розы. Физз пробежала через маленькую пустую комнату и выглянула в окно. Она увидела вымощенную камнем террасу, обсаженную кустами тиса. Выложенная елочкой кирпичная дорожка делила пополам лужайку, в конце которой фруктовые деревья спускались к реке.

– Это наше убежище, – приглушенно сказал Макс.

– И здесь будем бывать только мы? – с надеждой спросила она.

– Я обещаю.

Глава 19

Вторник, 3 января 1939 года.

Голливуд

В этот год Бетси отправилась в свое обычное путешествие по Европе раньше, чем обычно, потому что намеревалась взять с собой Стеллу. Она хотела, чтобы ее дочь год проучилась в Париже.

– Неужели мне в самом деле надо ехать? – ныла Стелла.

Бетси пришла в отчаяние:

– Можно подумать, что я отправляю тебя в большевистскую тюрьму в Сибирь! Сколько еще можно это обсуждать? Многие девочки мечтают о том, чтобы провести год в Париже! А теперь бери мои шляпные коробки, и давай прекратим эти глупые разговоры, а не то мы опоздаем на самолет.

Личный шофер почтительно открыл перед ними дверцу нового каштанового «Линкольна».

– Поторопись, Стелла!

Девушка торопливо подбежала к машине и села рядом с матерью, уже горделиво восседавшей на заднем сиденье с кожаной шкатулкой для драгоценностей на коленях.

О'Брайены летели ночным рейсом в Чикаго, потому что Бетси должна была подписать кое-какие бумаги. Затем они пересели в поезд, который и доставил их в Нью-Йорк. Миссис О'Брайен забронировала лучшую каюту на «Нормандии» и предвкушала четыре дня роскошного отдыха, великолепные рестораны, бары, массажные кабинеты, турецкую баню, гимнастический зал и бассейн, а затем поход к парикмахеру. Элегантный лайнер отличался от отеля только отсутствием теннисного корта.

В первый вечер в Париже Бетси тщательно оделась в атласное платье цвета «Воды Нила», к которому так подходили ее изумруды, потому что она договорилась о встрече с Мэй, бывшей артисткой из труппы Джолли Джо Дженкинса. Мэй часто присоединялась к Бетси в Париже. Их разговоры всегда начинались одинаково: «Кто бы мог подумать, что мы с тобой…», но они никогда не говорили о Мими.

Бетси ждала гостью в гостиной. Мэй появилась на пороге невероятно элегантно одетая (это нечестно, что некоторым не надо прилагать никаких усилий для похудения!), в маленьком черном платье от Вионне с горжеткой на одном плече и смешной маленькой шляпке с вуалеткой, сдвинутой на один глаз. Кожа у Мэй теперь напоминала перезревший персик – слишком красная и довольно волосатая.

Мэй подняла вуалетку и приветствовала Бетси улыбкой:

– Бетси! Как замечательно, что ты здесь! Вот бы Джолли Джо увидел нас сейчас! – Они обнялись, едва коснувшись друг друга, чтобы не испортить сложный макияж, и Бетси сказала:

– Я с сожалением узнала о Густаве.

Мэй тут же загрустила.

– Он умер два месяца назад, детка, и я все еще по нему тоскую. Не могу поверить, что его больше нет. Чувствую себя потерянной. Одной ходить никуда не хочется, так что я была рада этому путешествию.

Бетси кивнула. Она тоже нервничала, когда появлялась одна на публике.

Мэй с удовольствием приняла бокал шампанского.

– Бедный Густав был диабетиком. Вдобавок этот его чертов доктор в течение года не замечал опухоль мозга. После смерти Густава этот специалист, которому я заплатила тысячи фунтов, сказал. – Мэй передразнила врача: – «Мадам, я отказываюсь нести за это ответственность. Это промысел божий».

Мэй протянула бокал, чтобы ей налили еще шампанского.

– Тебе надо было подать в суд.

– Это не вернуло бы мне Густава, правда? Я была у адвоката, занимающегося врачебными ошибками. Он сказал мне, что все его клиенты добились только, как он это назвал, «признания ответственности», и врач перед ними извинился. Неважно, детка. Я ухаживала за Густавом до самого конца. У него было все, что угодно, и очень много любви. Можно ведь умереть и по-другому, ты же знаешь… Ты читала, что Флоренс Лоуренс, писательница, покончила с собой в прошлом году? После пожара она не могла больше работать… О господи, какая же я дура, прости меня, детка.

Бетси покраснела.


Суббота, 1 июля 1939 года.

Лондон

Весь предыдущий год Физз пользовалась огромным успехом. Она сыграла леди Макбет в театре «Минерва». Все актеры были одеты в форму нацистов. Последствия не заставили себя ждать. В Берлине Макса и Фелисити Фэйн занесли в особый, черный список британцев, подлежащих немедленному уничтожению, как только Адольф займет свое место в Букингемском дворце.

Но молодые Фэйны выглядели недовольными, правда, по разным причинам. Романтические приключения Макса наложили неприятный отпечаток на его отношения с женой. Временами он почти ненавидел Физз. Его тошнило от необходимости лгать ей и относиться к ней снисходительно, потому что Физз никогда не приходило в голову проверить его ложь. К тому же Макс стал отчаянно ревновать жену к Джонни Гилгуду, как только тот попробовал себя в роли режиссера.

– Я слышал, что с Джонни просто невозможно работать, – как бы случайно ронял Макс в разговоре с Физз. – Он меняет мнение каждую секунду. Это, должно быть, очень мешает и утомляет.

– Это верно, но посмотри, каких результатов добивается Гилгуд, – не могла удержаться от замечания Физз, и начинался очередной словесный поединок.

Так как бурные романы Макса всегда происходили исключительно с театральными знаменитостями, тут же поднимался шум в газетах, а это еще больше унижало Физз. Она чувствовала себя преданной. Неотвратимо наступал момент, когда она смотрела на обнимающего ее Макса и задавалась вопросом: а с кем, собственно, он занимается в этот момент любовью? Кого представляет на месте Физз? Сколько женщин перебывало в их постели? Макс никак не мог понять, почему ее возбуждение пропадает так внезапно.

* * *

Солнечным субботним утром в начале июля, когда Физз только закончила одеваться, в спальню, предварительно постучав, вошла миссис Помфрет. Физз видела ее отражение в зеркале – красное лицо, в руках стопка простыней.

– Эти простыни были в корзине для грязного белья, мадам. Мне отправить их в прачечную? Обычно я меняю белье по понедельникам.

– Да, пожалуйста. – Физз наклонилась к зеркалу, держа в руке тюбик ярко-красной помады. Миссис Помфрет не двинулась с места. Она излучала странное неодобрение.

Физз обернулась и уставилась на пурпурные отпечатки губной помады, оставленные на простынях.

– Положите их обратно в корзину, – сердито сказала она.

Довольная, миссис Помфрет вышла из комнаты.

* * *

– Убирайся! – Ручное зеркало полетело через комнату.

Макс умело уклонился, и оно ударилось в стену за его спиной, разлетевшись на мелкие осколки.

– Некоторым дарят на свадьбу кучу тостеров. А тебе надо было подарить массу ручных зеркал. – Он увернулся от щетки для волос.

– На это раз я говорю серьезно! – Хрустальный подсвечник ударился о полосатые обои. – В конце концов терпению любой женщины приходит конец!

– Ты же не собираешься снова уезжать? – умоляюще поинтересовался Макс.

– Нет. Это мой дом! Я за него заплатила! – крикнула Физз. – Уедешь ты! – Она метнулась к гардеробу и начала собирать вещи мужа. Макс изумленно смотрел, как его жена невозмутимо выкидывает их на улицу.

Он попытался остановить Физз, вырвав у нее из рук вторую охапку. Тут ему пришла в голову одна мысль. Он выглянул в окно. Так и есть! Кто-то подбирал его вещи! Макс бегом спустился по лестнице в подвал и схватил чемоданы. Пожалуй, лучше ему и его гардеробу провести пару деньков в клубе, как обычно.

Днем Физз поменяла замки на входной двери.

Вечером она спрятала голову под подушку, чтобы не слышать криков и угроз Макса, стоявшего под дверью.

В конце концов Макс поостыл и отправился в клуб «Гаррик», полагая, что Физз, как обычно, со временем сменит гнев на милость.