Виктория Холт - Месть королевы

Достаточным это не показалось, и несчастный был приговорен к смертной казни, которой подвергали предателей. Его повесили и четвертовали.

Однако беспокойные явления продолжались.

Вскоре после Джона Драйдаса объявился в одной таверне некий Роберт Мессаджер, который, выпив несколько больше, чем ему требовалось, начал во всеуслышание заявлять: мол, чего удивляться, что в стране все идет наперекосяк, если король занимается непотребством… Вы поглядите, как он живет… и с кем…

В таверне все затихло, когда он пустился в весьма откровенные подробности отношений короля с Гавестоном – ну, прямо, будто видел все собственными глазами. Не перебивали рассказчика, и когда тот стал высказывать опасение, что сейчас начнется та же песенка с новым молодым красавчиком, и выразил соболезнование королеве – благослови ее Господь! – пожелав ей выдержать все, что обрушилось на ее прекрасную голову…

Многие из посетителей соглашались с рассказчиком, и чем больше Роберт Мессаджер пил, тем откровенней описывал похождения короля и его дружков – разных там актеров и танцоров.

Но кое-кто из сидевших в таверне брякнул кое-кому о том, что там происходило, и на другой день, когда Мессаджер вновь появился за столиком, к нему подсел незнакомый человек, угостил вином и завел речь о короле и его привычках.

Рассказчик и в этот вечер не ударил лицом в грязь и присовокупил к своим красочным описаниям похождений короля то, что позднее было названо «непристойными и не относящимися к делу выражениями».

Как раз, когда он употребил последнее из этих «выражений», его внимательный слушатель сделал кому-то знак рукой, и появившаяся стража арестовала Мессаджера. Он оказался в крошечной камере Тауэра, где быстро протрезвел и в отчаянии ожидал самого худшего.

Об этом случае много говорили в Лондоне. Мессаджер был жителем столицы, а столица имела обыкновение не оставлять своих сограждан в беде.

Что ж, толковали люди, у Мессаджера развязался язык в таверне, где много пьют… С кем не бывает? Кроме того, говорил он то, что и без него все давно знают и знают, что это чистая правда. Возможно, он выражался непристойно. Возможно, не был слишком почтителен по отношению к королю. Но если только за это его приговорят к казни, коей подвергают предателей, то могут быть осложнения… Не все согласятся с приговором.

Так рассуждал лондонский люд.

Изабелла знала об этих толках. Знала и то, что никогда раньше ее не приветствовали с таким воодушевлением, когда она показывалась на улицах города. В этих приветственных кликах толпы было не только проявление восторга по отношению к ней, но и равное этому восторгу презрение к ее мужу. Так она воспринимала происходящее. И вряд ли ошибалась. «Ура» – страдающей королеве и презрительное молчание – в адрес распутного монарха.

– Да здравствует королева Изабелла!

И потом – вдруг – одинокий возглас:

– Спасите Мессаджера!

И уже множество голосов:

– Спасите Мессаджера!..

Спасти Мессаджера?.. Да, я сделаю это, решила она. И покажу лондонцам, что люблю их не меньше, чем они меня.

– Спасите Мессаджера!

Она крикнула звонким голосом:

– Я сделаю все, что могу, чтобы спасти его! Обещаю вам!

Еще больше приветственных криков в честь королевы. Они как прекрасная музыка для ее ушей… О, все идет как надо. Все обещает хорошие перемены.

Изабелла сама поговорит с королем. Он все же уважает ее. Хотя бы за то, что она никогда не устраивала ему сцен из-за Гавестона и теперь также молчит, чувствуя, что то же самое начинается у него с Хью Диспенсером. И потом она родила ему двух сыновей, которых он, как ни странно, любит. И для этого ложилась к нему в постель… А он приходил, возможно, от того мерзкого типа… Или уходил к нему после нее… И все же многое их связывает, с этим ничего не поделаешь. Он должен прислушаться к ее словам…

– Ты должен простить Мессаджера, – сказала она ему.

– А знаешь, что он говорил обо мне? – спросил Эдуард.

Она знала. Знала также, что все это правда – то, что тот говорил, но промолчала.

– И все равно, – сказала она, – я хочу, чтобы ты его простил. Меня просил народ на улицах вступиться за него, и я обещала. Если ты сделаешь это, они будут знать, что король относится ко мне с уважением…

– Они это и так знают. Ты родила мне двух сыновей.

– Жители Лондона хотят, чтобы его помиловали, – повторила она. – Они обратились ко мне. Я обещала им.

– Но говорить такое о короле! Это же…

– Эдуард, лучше не обращай внимания. Люди будут меньше распускать сплетен, если не обращать внимания. Я нечасто прошу тебя о чем-то. Сейчас я ратую за человеческую жизнь.

Он хотел ей напомнить, что совсем недавно намеревался спасти жизнь человека по имени Джон из Подерхема, однако именно Изабелла настаивала на самом суровом наказании. Но не стал говорить об этом… Ладно, пускай его отпустят, этого Мессаджера. Отпустят по просьбе королевы и по воле короля. В этом даже что-то романтическое…

Король Эдуард II был романтиком…

Он его освободит от наказания и покажет тем самым всему люду, что не обращает внимания на ругань и клевету. А также считается с мнением королевы.

Когда Роберта Мессаджера выпустили из тюрьмы, его встречали толпы народа. Он опять с ними, этот смельчак, чуть не угодивший на виселицу! Он свободен, и это благодаря королеве.

– Боже, храни королеву!

– Как она прекрасна!..

– Стыдно должно быть королю, – говорили некоторые, – такая красивая и достойная женщина, а он заглядывается на юношей!

Изабелла ехала на коне среди толпы и улыбалась всем. Они ее любят, они на ее стороне, и однажды ей потребуется их помощь.

Еще один неприятный случай произошел вскоре после этого.

Было это на Святую Троицу, когда весь королевский двор находился в Вестминстере, где шло празднество, и ворота дворца были, по обыкновению, широко открыты для всех желающих. Люди могли заходить и видеть, если хотели, королевскую семью за столом.

В стране продолжался голод, и потому было не слишком удобно пировать на виду у всех, но обычай есть обычай, и все, кто хотел, беспрепятственно приглашались во дворец. Как уже говорилось, на королевской кухне ощущалась некоторая нехватка провизии, а также в домах и замках у богатых, но все равно на полуголодных и обнищавших людей даже вид простых говяжьих туш и обычных золотистых корочек пирога производил неизгладимое впечатление.

Король и королева сидели бок о бок за столом, и Эдуард, как никогда, ясно чувствовал, что, когда королева рядом, народ глядит на него с большим одобрением.

Но вот какая-то суматоха произошла снаружи, и внезапно в залу въехала высокая женщина верхом на могучем коне. Лицо ее было закрыто маской, так что никто не мог понять, кто она такая.

Она остановила коня напротив стола, за которым сидела королевская пара, и протянула королю письмо.

Эдуард улыбнулся, королева тоже.

– Приятно получить послание от моих верных подданных, – сказал он. – Мне не терпится узнать, что там написано.

Он передал письмо одному из оруженосцев и велел громко прочитать, чтобы слышно было в каждом углу огромной залы.

Ожидалось, что это очередное восхваление королевскому дому, которое обычно присылалось в подобных случаях, но, к изумлению и гневу Эдуарда, в послании были одни только сетования и жалобы в адрес короля и всех, кто вместе с ним правит страной.

– Привести обратно эту женщину! – крикнул король, потому что всадница была уже у дверей.

Ее вернули, и она тут же назвала имя рыцаря, который просил передать послание, заплатив за это деньги.

Привели и этого рыцаря, и король потребовал от него ответа за дерзкое поведение.

Рыцарь упал перед королем на колени и сказал:

– Этим посланием, милорд, я лишь хотел предупредить вас от имени народа, как ваш верный подданный, чтобы вы знали о его настроении. Народ не молчит, и вы должны быть осведомлены об этом. Я не думал, что письмо начнут читать при всех. Оно писалось для вас лично. Если я совершил преступление, отнимите у меня жизнь. Но король должен быть предупрежден. Я это сделал.

Молчание воцарилось в зале. Эдуард находился в нерешительности. Изабелла тихо сказала ему:

– Нужно помиловать его, так же как Мессаджера. Наказание вызовет ярость лондонцев.

Эдуард посчитал ее слова разумными. Он больше всего опасался волнений в столице.

– Ты можешь идти, – сказал он рыцарю. – Мне не нравится твой поступок, но намерения у тебя были хорошими. В другой раз обращайся прямо к королю. И ничего не бойся. Женщину тоже отпустите с миром… Продолжим празднество, друзья!

Он был доволен, что поступил так.

Настроение народа стало для него вроде бы яснее.

Не все так уж хорошо шло и у Ланкастера. Он был Президентом Совета – вторым, а вернее, первым лицом в стране, но люди жаловались, что он плохо правит ею. В самом деле: взял на себя командование армией, воюющей с шотландцами, однако дела на границе не улучшались, а брат Роберта Брюса продолжает править в Ирландии, объявив себя ее королем; голод, засуху, наводнение Ланкастер тоже не сумел преодолеть. Так что же доброго, спрашивается, он сделал для народа? Осуждал и корил короля, а сам не лучше, чем тот. Если не хуже. Не пора ли от него избавиться?..

Так, во всяком случае, считали уже многие, в том числе Джон Уоррен, граф Сурея и Сассекса, который был вполне готов переметнуться на сторону короля для выполнения этой цели.

Правда, Уоррена нельзя было назвать идеальным союзником ни для одной стороны: его мнения и привязанности менялись в зависимости от того, что было выгодней в данную минуту ему самому. В свое время он возненавидел Гавестона – особенно после того, как тот нанес ему поражение на турнире; но позднее не одобрил его убийство, считая, что тот должен был предстать перед судом, как и было обещано. Теперь же почти с той же силой он ополчился против Ланкастера, видя в нем персону, которая может грозить его, Уоррена, благополучию.