– Объясните мне тайну, которая дала вашему сыну черты моего мужа, а моему ребенку – ваши черты. Внезапная бледность вашего лица показывает мне, будто вы знаете, что это значит.

– Княгиня, – ответил банкир, сдвинув брови, – спросите у бога и сил природы объяснения этой роковой случайности, я ничего не могу вам сказать.

Поклонившись, он пошел своей дорогой, уводя ребенка.

Войдя в купе, Валерия была как в чаду. Эта встреча встряхнула ее апатию, и в течение всего дня бурные мысли роились в ее голове.

Рассудок ее отказывался видеть случайность в том, что так походило на злую насмешку. Можно было еще допустить, что ее мысли, занятые Самуилом, повлияли на зарождающегося ребенка и придали ему черты любимого человека, но как сын банкира и Руфи мог быть портретом Рауля? Она не находила ответа на этот вопрос. И по мере того, как ее волнение стихало, она убеждала себя в том, что Самуил мог быть также невинен, как и она, в случайности, заставляющей его любить и воспитывать живой портрет своего соперника. Она говорила себе, что бледность банкира могла быть вызвана встречей их, а не чувством виновности и, наконец, что если бог послал им такое испытание, то надо ему покориться, не предаваясь праздным подозрениям.

Успокоенная этими размышлениями, молодая женщина старалась забыть эту встречу, не допускать чувства подозрения, и лишь в молитве искать забвения и покоя.

В таком настроении духа она приехала на виллу, которая ей очень понравилась красивым местоположением и своим простым нарядным убранством. С террасы расстилался чудный вид на озеро и его живописные берега, вся картина дышала глубоким спокойствием.

– Ах, здесь будет хорошо, – сказала она. – На террасе я стану читать или болтать с вами, тетя Адель. Гамак и диван словно созданы для мечтаний.

– Ну, так ложись на тот или другой и мечтай себе на здоровье, – ответила старушка, – а я пойду посмотреть за размещением.

Облокотись на перила террасы, Валерия осматривала окрестности. Перед ней расстилалось озеро, к которому спускалась каменная лестница. Влево, на довольно большом расстоянии, виднелась большая вилла, лишь крыша которой выглядывала из-за зелени большого сада. Спереди здания, построенного на полуострове, вдающемся в озеро, тянулась терраса с колоннами, окруженная большими кустами.

Когда Валерия равнодушно смотрела на этот дом, мысленно спрашивая себя, занят ли он кем-нибудь, она не подозревала, что сама в это время была предметом наблюдения.

На террасе стоял Рауль, приехавший на несколько дней раньше, и с подзорной трубой в руках, скрытый кустами, жадно следил за всем, что происходило на соседней вилле. Князь был так же влюблен, как и в первые годы своего супружества. Долгая разлука молодых супругов и неожиданное сопротивление Валерии оживили его чувство, а увидав ее снова, он был окончательно побежден.

Никогда она не казалась ему такой прелестной и привлекательной, как в эту минуту. Она похорошела еще более, а выражение энергии ее рта и мрачный блеск глаз придавали ее красоте совсем новый характер и новую прелесть. И он нетерпеливо сложил трубу.

– Каким бы то ни было способом, а я должен примириться с ней и победить ее упорство, – со страстным нетерпением говорил себе Рауль. – Я сойду с ума, если буду и далее торчать, таким образом, только издали глядя на нее. Надо повидаться с тетей Адель.

Его желанию было суждено сбыться ранее, чем он ожидал.

На следующий день, едва он встал, ему доложили, что какая-то дама желает его видеть. Словно предчувствуя, он приказал тотчас же принять даму. Когда та откинула вуаль, он узнал тетю Адель. С деловым видом она доложила, что вчера Валерия, восхищенная волшебным видом картины при лунном свете, выразила желание кататься по вечерам в лодке. Вот она и прибежала, пока еще Валерия спала, сообщить об этом Раулю, полагая, что он воспользуется случаем, чтобы устроить нечаянную встречу.

– Прекрасно! Благодарю вас, тетя Адель, – сказал князь с улыбкой, целуя ей руку. – Сегодня вечером лодка и надежный гребец будут готовы к услугам мечтательной красавицы.

Поздно вечером отдыхавшая весь день Валерия обрадовалась, когда лакей доложил, что заказанная для княгини лодка ожидает ее.

– Как ты добра, милая тетя, что так быстро осуществила мою прихоть, про которую я, может быть, и забыла бы.

Она бросилась обнимать старушку.

Накинув мантилью и взяв веер, княгиня с былой живостью сбежала по ступенькам лестницы.

В лодке сидел высокий и стройный лодочник в большой соломенной шляпе, закрывающей его лицо. Валерия прыгнула в лодку, не взглянув на гребца, и не заметила невольного удивления тети Адели в момент, когда тот ее подсаживал.

– Гм! Только по своей слабости к тебе я еду, – говорила тетя Адель, – прогулки по ночам очень поэтичны, а в мои годы лучше мечтать в кровати, не рискуя выкупаться в воде. Вообще не люблю я эти катания на лодке. Тебе бы лучше гулять пешком, и для здоровья это полезно, да и скорее ознакомишься с этой чудной природой.

– Ах! Не ворчи, тетя! Ты ведь знаешь, что когда я была счастлива, то любила ходить, а теперь я всегда утомляюсь, – вздыхая, ответила молодая женщина. – Впрочем, обещаю тебе каждое утро гулять пешком, а по вечерам за это ты будешь кататься со мной в лодке, что вполне безопасно, потому что на этой гладкой, как зеркало, воде опрокинуться нельзя, – со смехом добавила она.

После часовой прогулки, показавшейся Валерии восхитительной, они, наконец, вернулись. Но это мечтание при луне и мягкое убаюкивание на серебристой глади озера так ей понравились, что она приказала гребцу каждый вечер в эти часы подавать лодку.

Княгиня исполнила свое обещание: по утрам она гуляла, а вечером каталась в лодке. Такой образ жизни благотворно повлиял на ее здоровье, легкий румянец покрыл ее щеки, и вся она вновь приобрела свежесть и подвижность, утраченные ею во время болезни.

На шестой день по приезде вышли они на прогулку лишь после обеда. Утром стояла жара, и княгиня писала письма близким. Валерия была в хорошем настроении и прогулка затянулась. Вдруг тетя Адель заметила, что небо начинает покрываться тучами. Они тотчас отправились в обратный путь, но были еще на далеком расстоянии от дома, когда засверкала молния, и стал накрапывать дождь.

– Соберись с силами, тетя, и бежим скорей, иначе мы вымокнем, – сказала Валерия, таща за собой тетю, а та при своей тучности обливалась потом от такого бега.

– Вот в этой вилле мы и укроемся. Это, кажется, та самая, что видна с нашего балкона, – продолжала Валерия, звоня у решетки.

Тетя Адель, задыхаясь, хотела что-то сказать, но не могла, а Валерия тщетно старалась объяснить себе таинственные телеграфные движения ее рук. Между тем дверь уже отворилась, и вышел ливрейный лакей.

– Его светлости нет дома, – сказал он, кланяясь.

– Мы не намерены беспокоить вашего барина, – ответила Валерия, таща тетку в подъезд. – Мы просим только дать нам укрыться от грозы и послать кого-нибудь за каретой, – присовокупила она, кладя монету в руку лакея.

Слуга тотчас понял, что имеет дело со знатной дамой, несмотря на ее скромное траурное платье. Низко поклонясь, он провел дам в малую залу, смежную со стеклянной галереей, выходящей в сад, и ушел, чтобы послать за каретой по данному адресу.

Пасмурная тетя Адель с озабоченным видом подошла к окну и барабанила пальцами по стеклу. Валерия же, не понимая, что означает смущенный и озабоченный вид тети Адели, уселась в кресло, довольная тем, что им удалось укрыться от проливного дождя, который с шумом хлестал по железной крыше галереи. В эту минуту на галерею из сада вбежал маленький мальчик, с хохотом стряхивая свою шляпу, с которой лила вода, а за ним дама средних лет.

– Амедей, Амедей, дайте я ее оботру. Подождите! – говорила она, стараясь поймать мальчика.

Но мальчик убежал, громко смеясь, и в несколько прыжков очутился в зале. При виде незнакомых дам он остановился и в смущении глядел на Валерию, которая, вскрикнув, поднялась с кресла.

– Амедей! – пробормотала она.

На выразительном лице ребенка вспыхнуло, сперва, удивление, а потом восторженная радость. Он вспомнил:

– Мама! Милая мама! Наконец-то ты приехала.

Он бросился на шею Валерии и душил ее в своих объятиях. Этот крик счастья, вырвавшийся из груди отвергнутого ею ребенка, и его ласки, доказывавшие, что отсутствие ее оставило в жизни ребенка пустоту, которую ничего не могло заполнить, вызвало из глубины души молодой женщины всю силу материнского чувства, так долго подавляемого. Валерия дрожала и от волнения снова опустилась в кресло. Заливаясь слезами, она покрывала ребенка горячими поцелуями.

Растроганная тетя Адель и гувернантка ушли в соседнюю комнату, чтобы не стеснять мать и ребенка. Амедей, впрочем, скоро успокоился и начал без умолку болтать, как бы желая наверстать упущенное из-за разлуки время. Он рассказывал матери все, что составляло интерес его ребячьей жизни: игры с отцом, первоначальные уроки, катание на осле «идеальной» доброты, рассказал он, какие у него игрушки, какие забавы, описал трагическую смерть любимого кролика и т. д.

– О чем ты плачешь, мама? – спросил он, наконец, заметив, что слезы не перестают литься из глаз Валерии. – Теперь мы все будем вместе. Боже мой, как папа обрадуется, когда увидит тебя! Он сию минуту должен прийти.

Эти простодушные слова напомнили Валерии действительность, и она быстро встала.

– Дорогое дитя мое, я не могу оставаться здесь, и сейчас уеду, а ты будешь часто-часто приходить ко мне. Я тут близко живу, и ты увидишь, как нам будет весело.

Лицо Амедея вспыхнуло, и черные глаза засверкали.

– И ты думаешь, что я тебя отпущу? Не воображай. – И крепко схватил мать за руки. – Ты останешься со мной, а придет папа и тоже запретит тебе уходить.

В эту минуту вошел лакей и доложил, что карета прислана.

– Будь умником, мой голубчик, ты видишь, за мной приехали, но обещаю тебе, что приеду опять, – говорила Валерия, стараясь высвободиться из рук ребенка.