Он нетвердо стоял на ногах, но бывало куда хуже. Увидев меня, он улыбнулся добродушной улыбкой пьяницы.

– Как хорошо, что ты встала, – сказал он. – Я рад, что ты выздоровела. Я по тебе скучал, пока ты болела.

Я улыбнулась в ответ:

– Какой бы из тебя вышел трагический вдовец.

Перри кивнул, нисколько не смутившись:

– Я бы по тебе все равно скучал. Но как же хорошо, когда денег столько, сколько надо!

– Ты нынче выигрываешь или проигрываешь? – сухо спросила я.

– По-прежнему выигрываю! – радостно ответил Перри. – Не знаю, что за черт в этих картах. Я не проиграл ни разу с тех пор, как вернулся из Ньюмаркета. Никто со мной не садится, кроме капитана Томаса и Боба Редферна! Я у них двоих, наверное, тысячу гиней выиграл!

– О да, – сказала я. – Ты не будешь против, если мы покинем все это веселье и вернемся домой? Я хочу в Широкий Дол, и я уже в силах выдержать дорогу.

Перри позвонил и, когда появился дворецкий, велел принести крепкого пунша.

– Когда захочешь, – сказал он. – Но дороги сейчас плохие. Почему не подождать, пока станет теплее и дороги будут не такие грязные? Мы наверняка завязнем.

Принесли серебряную чашу, Перри налил себе кружку и протянул вторую мне. Я отхлебнула и сморщилась.

– Фу, Перри! Слишком крепко! Чистое бренди!

Перри широко улыбнулся:

– Согревает.

– Ты бросишь пить, когда мы вернемся в Широкий Дол? – немного грустно спросила я. – Ты в самом деле бросишь пить и играть? Тебя действительно вынуждает к этому только то, что ты в Лондоне?

Перри вытянул ноги к огню.

– Скажу тебе правду. Я начал играть, потому что мне было скучно, а пить я начал, потому что мне было одиноко и страшно. Ты же знаешь, каково мне было прежде.

Он помолчал.

– Уверен, я смогу бросить вот так, – он щелкнул пальцами. – Когда захочу. Просто оставить это все и больше не вспоминать.

Я взглянула на него с любопытством.

– Я видела тех, кто говорил, что убить может за выпивку, – сказала я. – Видела тех, кто трясся до рвоты, если не мог достать выпивку, когда было нужно. Даже слышала про человека, который сошел без нее с ума и убил своего малыша, и даже не помнил, что он это сделал!

– Не говори так! – отозвался Перри, мгновенно исполнившись негодования. – Не говори об этих ужасных людях, с которыми ты жила, Сара. Ты больше не среди них. У нас все иначе. Я не такой! Я могу начать, а могу бросить. И в Лондоне, когда сезон, все пьют. Все играют. Ты бы сама играла, если бы не болела и не сидела дома, Сара, ты же понимаешь.

– Может быть, – сказала я. – Но запомни: ты обещал никогда не использовать Широкий Дол как обеспечение ссуды.

Перри улыбнулся, он был слишком мил, чтобы его можно было долго отчитывать.

– Разумеется, – сказал он. – Я никогда не сделаю этого с твоей землей, и со своей тоже. Мама мне все объяснила, что все должно быть в неприкосновенности, вдруг у нас будет ребенок. Я сейчас трачу только проценты и часть дополнительной ренты. Ее никто годами не мог тронуть, она просто копилась в банке. И потом, – заключил он, – я выигрываю! Выигрываю быстрее, чем мог бы потратить. Знаешь, как меня зовут в клубе Редферна? «Везунчик Хейверинг»! Вот как! Неплохо звучит, а?

– Ммм, – отозвалась я с сомнением.

Я видела Перри и в Лондоне, и в Хейверинге. И знала, что он не играл, пока был далеко от города и скуки лондонского сезона. Я знала, что он так не пил, когда жил в деревне. И думала, что он, очень возможно, совсем перестанет пить, когда мы поселимся в деревне сами по себе.

Нет, я не была настолько глупа, чтобы поверить, что ему не нужна выпивка. Но мы были обвенчаны и неразлучны. Что толку его ругать? Все, что я могла сделать, это увезти его как можно скорее в деревню, а там – забрать ключи от винного погреба, и Перри был бы далеко от клубов и своих пьющих, играющих и распутных друзей.

– Ты сегодня куда-нибудь идешь? – спросила я.

Перри состроил гримаску.

– Ты тоже, – мрачно отозвался он. – Не вини меня, Сара, это все мама. Она говорит: нам обоим надо пойти к Марии, та дает музыкальный вечер, и Бейзил тоже будет, так что нам тоже надо пойти и сделать счастливые лица.

– И мне? – с удивлением спросила я.

Со времен моей болезни я очень удачно избегала всех вечеров у знати. Леди Клара спокойно оставляла меня дома – отдыхать и набираться сил. Она исполнила свой долг: вывела меня в общество, как обещала. Она день и ночь трудилась, стараясь удержать вместе Марию и Бейзила, и не заботилась о том, принимаю ли я гостей и наношу ли ответные визиты.

– Твоя мама хочет, чтобы я поехала? – спросила я.

Перри зачесал волосы назад грязной рукой и рассмеялся.

– Скандал, – коротко отозвался он. – Болтают, что мама посадила Бейзилу на шею вертихвостку, а тебя мы обокрали и заперли дома. Маме это надоело. Ты должна появиться на вечере у Марии. Мария должна выглядеть счастливой и вести себя хорошо, и ты тоже должна выглядеть счастливой и хорошо себя вести.

– А ты? – развеселившись, спросила я.

– А я буду сиять, – мрачно ответил Перри.

Я засмеялась.

– Вообще-то, я побуду только полчаса, а потом заеду в клуб Редферна, я обещал ему партию в пикет. Он хочет отыграться, – сказал Перри.

– Я сама не хочу там долго быть, – предупредила я.

Перри просиял.

– Благослови тебя небо! – сказал он. – Скажем, что тебе нужно домой, и я тебя провожу. Так мы оба сможем уйти пораньше.

– Идет! – ответила я и указала на чашу с пуншем: – Но к этому больше не прикасайся, Перри, он слишком крепкий, а твоя мама вряд ли хочет, чтобы ты был навеселе.

Перри поднялся.

– Все ради тебя, – сказал он и отворил мне дверь.

Я взяла пакет с нашими брачными контрактами и грамотой Широкого Дола.

– Здесь бумаги от моих поверенных, – сказала я, когда Перри пропустил меня вперед и мы вместе пошли по лестнице. – Тебе надо будет завтра отвезти их своим юристам.

– Наконец-то! – воскликнул Перри. – Долго же они возились!

Он протянул руку, и я отдала ему пакет.

Перри сунул его в карман сюртука и подал мне руку, чтобы помочь подняться.

Мы расстались возле двери моей спальни, и я отправилась одеваться к обеду. Сегодня я была не прочь выйти, к тому же злорадствовала, предвкушая некоторое удовольствие при виде Марии, насмерть рассорившейся с мужем, но вынужденной улыбаться и заискивать перед ним.

Моя новая горничная ждала, открыв гардероб, чтобы я выбрала платье, достаточно великолепное для музыкального вечера у Марии. У меня было такое – сияющее, шелковое, яркое, как изумруд, с белыми рукавами-фонариками, с низким вырезом, и подходящая к нему белая шаль.

– Я надену это, – сказала я девушке, и она вынула его, пока я умывалась и снимала дневное платье.

Пока она возилась с пуговицами на шее, я нетерпеливо стояла, потом села перед зеркалом, и она взяла щетку для волос.

Мы встретились в зеркале глазами, и обе расхохотались.

– Вы попусту потратите время, – согласилась я. – Они такие короткие, что я даже ленту не могу повязать, чтобы это не выглядело нелепо. Придется просто оставить кудри, как есть, пока немного не отрастут.

– Возможно, чепчик и накладные косы? – нерешительно спросила она, глядя на копну моих медных кудрей и чуть склонив голову набок.

– Оставьте, – сказала я. – Все знают, что у меня была лихорадка и меня остригли. Я не стану их прятать, словно у меня все волосы выпали и я облысела.

Она сделала книксен, и я отправилась обедать.

Леди Клара сидела за столом, величественная в своем прелестном платье из голубого мокрого шелка, подходившем к цвету ее глаз. На ней были изысканные бриллиантовые серьги и ожерелье.

– Пусть видят, что мы не обнищали, – ядовито произнесла она, когда Перри несколько напряженно поклонился и сказал, что она прекрасно выглядит. – Ходят сплетни, что ты разорился и я держала Сару взаперти, пока она не согласилась за тебя выйти.

Она презрительно сморщилась:

– Сегодня мы их искореним, но с завтрашнего дня я жду, что вы оба станете чаще выезжать, пока сезон не кончился.

– Я хочу, чтобы мы вернулись в Широкий Дол, как только дороги будут пригодны для путешествия, – сказала я. – Я не желаю дольше оставаться в Лондоне.

Леди Клара бросила на меня взгляд из-под полуопущенных век, но ничего не ответила, пока дворецкий подавал суп. Когда он отошел к буфету, она посмотрела на меня, затем на Перри и произнесла:

– Сейчас мне было бы очень кстати, если бы вы оба остались в городе еще, по крайней мере, на месяц. Я бы хотела, чтобы вы выезжали и показывались вместе. Люди этого ждут, Сара, и тебе еще предстоит быть представленной ко двору. Это нужно сделать, как только у тебя отрастут волосы. Не думаю, что кому-то из вас придется по душе деревня в это время года. Там всегда довольно уныло, но в феврале вы просто с ума сойдете от тоски, засев в Хейверинге.

Она замолчала. Я подождала, но Перри ничего не сказал.

– К тому же, – добавила она, – большая часть хейверингской прислуги здесь, в Сассексе нет ни дворецкого, ни повара. Лучше дождитесь, пока весной закончится сезон, Сара.

– Мы собирались отправиться в Широкий Дол, – сказала я. – Неважно, что ваши люди здесь, леди Клара. Мы с Перри поселимся в Широком Доле.

– Лучше не надо, – ровным голосом произнесла она. – И так уже было достаточно слухов, я бы хотела, чтобы тебя видели в городе, Сара. Я не хочу, чтобы вы уезжали в деревню, будет похоже, что нам есть что скрывать.

Я взглянула на нее.

Ее голубые глаза были прозрачны, свечи, стоявшие рядом, заставляли ее лицо светиться румянцем. Она сидела во главе обеденного стола, Перри напротив нее. Я помещалась в середине, как ничего не значащая особа.

Перри прочистил горло:

– Сара и правда хотела уехать, мама. Ей все еще нехорошо, ей нужно отдохнуть в деревне.

Мать взглянула на него с открытым презрением: