Уилл так резко остановил лошадь, что она слегка привстала на дыбы.

– Он – что? – спросил он, с белым от потрясения лицом.

Его карие глаза горели.

Улыбка слетела с моего лица.

– Взял у меня кое-какие деньги, а потом выиграл с ними, – легко произнесла я.

Мгновение мы молчали, потом Уилл распустил повод и дал лошади пойти дальше.

– Ты не была против? – спросил он.

Я слышала в его голосе гнев, но он старался говорить ровно, пока я не рассказала ему больше.

Я рассмеялась.

– Бога ради, Уилл, не забывай, откуда я родом! – сказала я. – Я жила среди игроков и воров всю свою жизнь. Я разозлилась, что он у меня украл, но деньги мне вернули в тот же день… и я не могу не думать, что это смешно – что ему так повезло! Тысячи, тысячи, Уилл! Он горстями рассыпал деньги по всему моему одеялу!

– Ты была в постели? – резко спросил Уилл.

– Да, – ответила я. – Все случилось прошлой ночью, когда он вернулся домой после игры.

– И он просто зашел к тебе в комнату? – осведомился Уилл.

Я придержала Море и взглянула Уиллу в лицо.

– Мы поженимся, – рассудительно произнесла я. – Он пришел не ко мне, он пришел вернуть деньги. Я случайно проснулась.

Я вспомнила, как Перри врезался в стул и велел себе не шуметь, и улыбнулась.

Уилл заметил эту улыбку, и она воспламенила его ярость.

– Черт возьми, Сара, ты с ума сошла! – выкрикнул он. – Ты по-прежнему говоришь об этом проклятом браке, словно в самом деле собираешься замуж! Если пойдешь по этой дорожке, окажешься замужем на самом деле и выбраться уже не сможешь. Бога ради, Сара, скажи, что ты все понимаешь про тех, кто тебя окружает. Лорд Перегрин – пьяница и игрок, да к тому же еще и вор. Его маменька ничего с ним поделать не может, поэтому позволяет ему спиваться до смерти так быстро, как он сможет, и еще эти потаскухи, его сестры, которые недостойны даже ботинки тебе шнуровать! Он обманул тебя, он взял твои деньги, чтобы играть, а вы еще даже не обвенчаны!

Уилл сорвался на крик и потряс головой, словно желая, чтобы в ней прояснилось, а потом напряженно произнес:

– Ты будешь полной дурой, если не остановишься, Сара, и ты это знаешь. Пообещай мне, что вернешься домой и скажешь леди Кларе, что он тебя обокрал и ты расторгаешь помолвку. Напиши мистеру Фортескью, дай распоряжения, что делать, а потом прикажи заложить экипаж и поезжай домой. Я тебя дождусь и провожу. Не оставайся дольше в Лондоне, не то тебя оберут до нитки.

Я покачала головой.

– Ты не понимаешь, – сказала я. – Ты меня никогда не понимал.

– Не понимаю! – воскликнул Уилл, сотрясаясь от ярости. – Ты что, думаешь, я слепой или такой же недоумок, как твой хорошенький лордик? Я видел квартальные отчеты, я знаю, какое содержание ты получаешь! Я видел, какие приходят счета! И пока мы в Широком Доле крутимся и выкручиваемся, составляя из сломанных лемехов новые, год за годом, пока у нас возят тяжести на старых лошадях, а новой скотины в этом году вообще не прибыло, ты прихорашиваешься перед зеркалом, чтобы пойти танцевать с игроком!

– Вздор! – горячо сказала я. – Я очень мало потратила!

Но Уилл не хотел слушать.

– Ты чертова паразитка! – открыто заявил он. – А этот твой еще хуже. Он с тобой даже еще в постель не лег, но деньги твои уже заграбастал, а ты сидишь тут на своей лошади и говоришь мне, что не вернешься домой! Богом клянусь, мог бы я тебя стащить с коня и заставить идти домой пешком, так бы и сделал!

– Не угрожай мне, Уилл Тайяк! – сказала я, разозлившись так же, как он. – Я тебе не шлюха из пивной. Я тебя о помощи не просила, сама улажу свои дела. Я не трачу сверх меры и не стану слушать, как на меня орут, тем более – ты.

– Ты ничего не слушаешь! – отозвался Уилл. – Мистера Фортескью не слушала, когда он тебя предостерегал насчет Хейверингов, меня не слушаешь. Ты даже своего здравого смысла не слушаешь, хотя этот тебя обокрал до свадьбы, и ты знаешь, что его семейка оберет тебя после. Любая женщина, будь у нее в голове хоть что-то, кроме тщеславия и ветра, отменила бы свадьбу и убежала от этой шайки, спасая свою жизнь.

– Свадьба состоится даже раньше! – зло сказала я, выбрав именно ту новость, которая могла вывести Уилла из себя. – Мы поженимся и будем в Широком Доле к Рождеству! Вот так, Уилл Тайяк, и не смей мне указывать, что делать!

– Свадьба будет раньше? – Уилл смотрел на меня, открыв рот.

Потом он нагнулся, взялся за повод Моря и подтянул моего коня поближе к своей лошади.

– Сара, ради бога, не знаю, что за игру ты затеяла, – тихо начал он. – Я полагал, ты с ними связалась, чтобы они тебя вывели в свет, потом думал, что ты к нему привязалась, потому что махнула на себя рукой и тебе все равно, что с тобой станется. Теперь ты мне говоришь, что он пробирается в твою спальню и ты хочешь, чтобы свадьба состоялась поскорее…

Он замолчал. Потом бросил повод Моря, словно обжегся.

– Ах ты шлюха! – вдруг закричал он. – Глупая шлюшка! Он тебя поимел, и ты отдаешь и деньги, и землю первому, кто на тебя второй раз посмотреть захотел!

Я ахнула.

– Как ты смеешь… – начала я, но Уилл меня оборвал.

– Слава богу, меня там не будет, и я этого не увижу, – сказал он. – Я себе поклялся, что останусь и дождусь, чтобы ты благополучно вернулась домой, даже если ты пойдешь на эту шлюхину сделку. Думал, тебе будет нужен управляющий, добрый совет понадобится. Думал, что тебе может помощь потребоваться, защита от него, если он на тебя руку поднимет или начнет обирать.

Уилл нахмурился.

– Дураком я был, – горько вымолвил он. – Я таких, как ты, раньше видел. Ведут себя как полоумные в спальне, им все равно, что с ними делают. Ни гордости, ни ума. Оставляю тебя флиртовать и погибать. А сам уеду и больше никогда Широкий Дол не увижу. Тайяки в Широком Доле были всегда, с тех пор как он получил это имя. И уж подольше, чем проклятые Лейси, но теперь ты победила. Радуйся. Лорд Перри его заложит и проиграет за год, попомни мои слова. И будешь ты леди Сара Без-Долская, и увидишь, как он тогда тебе покажется!

– Куда ты поедешь? – спросила я. – Кто тебя возьмет, чтобы ты доуправлялся до банкротства и выучил чужих работников своим манерам? Ко мне за рекомендациями не приходи, я тебе их не дам!

Уилл зарычал от ярости.

– Ты ничего не знаешь! – сказал Уилл, бросив на меня испепеляющий взгляд. – А думаешь, что такая умная! Я поеду туда, где меня ждут, в поместье мистера Норриса на севере. И возьму с собой ту женщину, Бекки, Бекки и детей, женюсь на ней, и мы там обоснуемся. И больше я тебя не увижу, пока ты в аду не сгниешь, и это будет очень скоро.

– Бекки?

Уилл обернулся со злобной улыбкой.

– Да, – сказал он. – Бекки. Женщину, которую твоя свекровь вышвырнула из дома, умирающую от голода, с тремя малышами. У нас с ней любовь, не знала? Она живет со мной, и малыши тоже. Я женюсь на ней и заберу ее с собой. Дурак был, что сразу этого не сделал. Славная девушка, теплая и готова дарить любовь, полна любви.

Его холодные глаза окинули меня, мою дорогую зеленую амазонку, мое бледное лицо под полями шляпки.

– Она гордая, – сказал он. – Заслуживает самого лучшего и знает это. Любит меня, обожает, когда я к ней прикасаюсь. Хочет родить мне сына. Я с ней буду так счастлив, как ни с кем другим. И она – самая красивая женщина из всех, что ложились в мою постель, да что там, из всех, кого я видел.

Я подняла хлыст и одним жестоким движением опустила его, хлестнув Уилла по лицу. Он поймал хлыст, вырвал его и, сломав об колено, швырнул в меня обломки. Море испугался шума и его гнева и встал на дыбы, так что мне пришлось припасть к его гриве, чтобы не свалиться.

– Ненавижу тебя, – крикнула я.

Меня душила обида.

– Ненавижу тебя, – тут же ответил Уилл. – Столько месяцев дурака с тобой валял, но каждый раз, повидавшись с тобой, я возвращался к Бекки, она меня обнимала и любила, и я знал, что с ней мое место.

– Так возвращайся к ней, – сказала я.

Голос мой был сдавлен от злости, щеки мокрые, хотя я не плакала.

– Возвращайся и скажи ей, пусть она тебя забирает. Мне ты не нужен, никогда не был нужен. Ты – грязный простолюдин-работяга, я тысячи таких видела всюду, где жила. Вы все одинаковые. Хвастуны и задиры, похотливые, как кобели, плаксивые, как дети. Уж лучше Перри, чем ты. Возвращайся к своей потаскухе, Уилл Тайяк, и к ее грязным ублюдкам. Поезжай на свою дурацкую ферму на север и разори еще одного хозяина. Видеть тебя больше не хочу!

Я развернула Море и поскакала прочь, напрочь забыв о правиле, гласившем «никакого галопа в парке». Я злилась на Уилла, выла от оскорбления и ругалась вслух, всю дорогу до ворот, а потом, когда мы трусили по улицам, ругалась шепотом, богатым грязным языком своего детства. По ступеням парадного крыльца я взлетела одним махом и забарабанила в дверь, как судебный пристав. Лакей изумленно на меня уставился, я велела ему отвести Море в конюшню таким голосом, что он стремглав понесся исполнять мой приказ. Потом я взбежала по лестнице, прыгая через ступеньку, и захлопнула за собой дверь спальни. Я была так зла, что не знала ни что делать, ни что сказать.

Я прислонилась к двери, расплющив шляпку о филенки, и закрыла глаза. Они горели на пылавшем лице. Потом я вспомнила, что Уилл сказал про Бекки, и почувствовала, как руки мои сами сжимаются в кулаки, и прижала их к губам, чтобы не закричать от ярости. Он сказал, что любит ее, что любит ее тело, любит ее обнимать и собирается на ней жениться.

От этой последней мысли весь гнев оставил меня, словно я упала и от удара из меня выбило весь воздух. Я подумала, что он с улыбкой целовал мое запястье, а потом возвращался в дом, где его ждала она. Подумала о трех малышах за его столом, радующихся тому, что Уилл вернулся. Подумала, как она сидит у него на коленях при свете камина, когда дети уже спят, и как он обнимает ее всю ночь. Он сказал – она обожает, когда он к ней прикасается.