– Грациозная, очаровательная, блистательная Мамзель Меридон!

Из амбара раздался взрыв аплодисментов, я взялась за повод Пролески, чтобы удержаться на месте, кивнула Ри, и он отворил дверь. Я въехала, стоя с прямой спиной на Пролеске, едва не задев макушкой дверной проем, и толпа вздохнула: «О-о-о!» – когда Пролеска, громко топая, вылетела на арену, и Роберт щелкнул кнутом. Я вскинула голову, и волосы взметнулись у меня за спиной. Равновесие я держала и не свалилась, но я устала и не была готова показать все, на что способна, даже для человека из Лондона. Мы трижды обогнули арену, пока я выравнивалась, а Пролеска набирала ход. Потом Ри выскочил из-за приоткрытой двери с маленькой золоченой палочкой. Он встал у края арены и вытянул палочку на уровне плеча, когда Пролеска скакала мимо. Ри слегка опустил палочку, чтобы я ее перепрыгнула, и я, внимательно на нее глядя, подскочила, перелетела ее и надежно, уверенно приземлилась на широкую спину Пролески.

Роберт погнал лошадь на новый круг, щелкнув кнутом у нее под задними ногами, пока публика аплодировала трюку, а потом Ри протянул мне золоченую веревку, и я несколько раз прыгнула через нее. Этот трюк я все еще терпеть не могла – мне приходилось крутить веревку самой, движение рук лишало меня равновесия. Роберт, стоя в середине арены, кричал: «Ура!» – каждый раз, как я прыгала, но смотрел на меня сурово, потому что прыжок был невысоким. Я снова вспомнила о Почетном Госте и прыгнула выше.

Кнут Роберта щелкнул, Пролеска вскинула голову и пошла быстрее. Я продолжала улыбаться широкой рабочей улыбкой, но взгляд, брошенный мною на Роберта, был полон чистейшей зеленой ярости. Он знал, как мне трудно держать равновесие, когда Пролеска идет быстрее, но знал он и то, что так трюки выглядят куда эффектнее. Ри скрылся за дверью амбара, и Роберт объявил финал моего номера:

– А теперь, Почетный Гость, леди и джентльмены, Мамзель Меридон исполнит самый смелый и опасный свой трюк – прыжок через бумажный обруч! Представленный точно так же перед бесчисленными Коронованными Особами Европы и Другой Заграницы!

Все выдохнули: «О-о-о!», а я несколько раз тревожно переступила на спине Пролески и взмолилась про себя, чтобы Роберт не поднял ее в галоп.

Ри вспрыгнул на один из тюков сена на краю арены и поднял на изготовку обруч – высоко над головой. Когда мы пошли на новый круг, Ри опустил обруч. Пролеска видела его сотню раз, поэтому шла быстро и ровно. Я прыгнула в центр бумажного круга, на секунду ослепла, а потом мои ноги твердо встали на перекатывающийся круп Пролески, и амбар взорвался аплодисментами.

Люди вскакивали на ноги, бросали на арену цветы и даже монеты; я, сделав сальто, спрыгнула с Пролески в середину арены и поклонилась, а Роберт взял меня за руку и, взмахнув цилиндром, отвесил поклон мне. Потом он поднял меня за талию, и я снова оказалась на спине Пролески, чтобы еще раз поклониться. Когда аплодисменты стали стихать, раздался пьяный вопль:

– Ура! Отлично! – и сквозь толпу, качаясь, пробрался Джек.

Я наблюдала за человеком из Лондона – он вздрогнул из-за неожиданного вмешательства и взглянул на Роберта, чтобы узнать, как тот помешает пьяному испортить представление. Кто-то закричал: «Да сядь ты!» – а один человек попытался остановить Джека, но тот ускользнул и оказался на арене возле лошади, прежде чем его смогли остановить. Я увидела, как человек из Лондона бросил на Роберта встревоженный взгляд, и про себя улыбнулась, думая, что не так-то он умен, как думает, раз попался на трюк, который мы придумали, чтобы развеселить детишек. У тех глаза были распахнуты, как никогда; да и родители их примолкли, ожидая: что же случится с человеком, который посмел вмешаться в самое захватывающее представление, какое когда-либо привозили в их деревню.

Джек сделал четыре шага назад, разбежался и вспрыгнул на спину Пролески, встав лицом к ее хвосту. Он озадаченно посмотрел на мои ноги, потом мне в лицо. Люди начали смеяться, поняв, в чем шутка, лица детей понемногу озарились, когда Джек перевернулся и в конце концов лег поперек спины лошади – сперва на живот, а потом на спину. Роберт щелкнул кнутом, Пролеска направилась к краю арены и пошла надежным ровным галопом.

Мне нужно было только стоять со спокойным лицом, удерживая ноги на спине лошади и подняв голову. Остальное делал Джек, и публика покатывалась со смеху, когда он перебирался с одного бока лошади на другой. В завершение номера он повис на шее Пролески, а она скакала галопом вокруг арены. Я взглянула на человека из Лондона. Его элегантная городская повадка пропала, как и не бывало ее. Сигара погасла, он катался по сиденью от смеха, а по его щекам текли настоящие слезы. Мы с Робертом обменялись торжествующими улыбками, и Пролеска ушла с арены под аплодисменты стоящей публики и звон монет, сыпавшихся на арену. Зрители кричали нам с Джеком приветствия, пока не охрипли.

16

Когда мы с Джеком устало спускались со спины Пролески, мимо нас проскакали пони в трепещущих разноцветных флажках. Дэнди и Кейти вернулись с подносом булочек и тянучек и большим кувшином лимонада. Дэнди кивнула, услышав шум.

– Им, значит, понравился ваш номер, – холодно произнесла она.

Джек торжествовал.

– Кидали деньги и кричали! – сказал он. – А человек из Лондона так смеялся! Как бы он ни воспринял воздушный номер, мы с Меридон устроены! Поедем в Лондон!

Дэнди бросила на него взгляд из-под ресниц.

– Я так понимаю, мы все поедем в Лондон, – сказала она. – Я поеду с тобой, Джек.

– Нас так приветствовали! – воскликнул Джек. – Никогда не думал, что все настолько хорошо пройдет.

– Ты был смешной, как никогда, – сказала я, отдавая ему должное – это было правдой. – Ты был на самом деле похож на пьяного работника с фермы. Когда ты вышел, все подумали – ты не наш. Даже человек из Лондона. Я видела, как он посмотрел на Роберта, гадая, что тот будет делать.

Джек кивнул.

– Я видел, какое у него было лицо, когда я прыгнул на лошадь, – сказал он. – Чуть сам не засмеялся. У него такой был вид, словно он не верил, что дал себя сюда заманить!

Я засмеялась.

– Но все-таки кто он, Джек? Твой па так и не сказал.

Джек оглянулся, но Роберт по-прежнему был на арене, показывая Битву при Бленхейме с пони. Мы слышали, как зрители подхватили вслед за ним «Старый английский ростбиф» с округлым сассексским выговором.

– У него в Лондоне балаган, он зовет его цирком, – тихо произнес Джек.

Дэнди и Кейти ничего не слышали, они подглядывали в щель между дверями амбара, готовясь войти с подносами.

– Па говорит, он ищет номера, которые можно работать под крышей. Он нарочно построил здание с большой ареной, входом и выходом, и берет со зрителей шиллинг за вход!

– За одно представление? – спросила я.

Джек кивнул.

– Да. И деньги он за номер предлагает потрясающие! Дэвид его знает, он ему о нас и рассказал. Он приехал так далеко, просто чтобы на нас посмотреть. Па прав, Мэрри: если мы ему понравимся, считай, состояние мы заработали. Он нанимает на весь сезон и платит за понравившийся номер золотом. Можно за год заработать столько, что на всю оставшуюся жизнь хватит!

Я тут же подумала о Доле.

Дэнди о нем, может, и забыла, но я говорила правду, когда сказала, что я никогда о нем не забуду. Пусть мои сны были страшными, но они становились все отчетливее и отчетливее. Дол был отсюда недалеко, я знала. Я чувствовала это каждый день. Каждый раз, когда мы переезжали, я гадала, не приведет ли меня новый день в те края, которые я искала всю жизнь, словно кто-то мог сказать: «Да это же Широкое Поле, или Широкая Пустошь, или Широкая Сторона». Я знала, что он близко. Все вокруг было таким же. Те же деревья, такое же ясное небо. Если Дол рядом и его можно было купить…

Я отогнала эти мысли и повернулась к Джеку.

– Что у вас с Дэнди? – спросила я.

Джек взглянул на нее, стоявшую у дверей амбара.

– Все хорошо, – коротко ответил он.

Потом бросил на меня умоляющий взгляд.

– Не спрашивай сейчас, Меридон. Черт, умеешь же ты выбрать время! Через секунду выйдет па, и в первом ряду сидит человек из Лондона! Все как всегда. Горячи, как две дворняжки, и прячемся. У нее для меня редко находится доброе слово, а я ненавижу ее столь же, сколь и хочу. А теперь помолчи, Меридон. Спроси Дэнди. Меня не спрашивай. Я стараюсь об этом даже не думать!

Ри открыл двери, из них выбежали пони. Джек поймал двух, появившихся первыми, я схватила следующих. Ри тоже ухватил двоих, когда они бежали мимо, и последнего, самого маленького. Мы отвели их к коновязи, и я оставила Ри кормить их и снимать с них упряжь, а сама отправилась в фургон переодеваться. Джек бегом помчался в свой фургон надевать костюм для воздушного номера.

Я вернулась первой. На мне была мерцающая голубая рубашка и пара тонких белых бриджей – уменьшенная копия костюма Джека. Я не волновалась из-за низкой учебной трапеции; к тому же моей задачей было только раздразнить аппетит зрителей перед основным номером на трапеции. Но, когда я шла к двери амбара, ноги у меня в деревянных башмаках были ледяные. И болело все, словно я упала или меня ударили в живот. Радость Дэнди и Кейти от того, сколько они сегодня всего продали, и от улыбки человека из Лондона, сказавшего: «Нет, спасибо», – меня не тронула. Я едва их слышала. Меня охватило глубокое мрачное чувство, словно я была ведром, медленно опускавшимся в глубокий колодец. Голоса других доносились до меня словно дальнее эхо.

– Что с тобой, Мэрри? – спросил подошедший к нам Джек. – Вид у тебя нездоровый.

Я оглянулась на него. У меня перед глазами все расплывалось, лицо Джека то приближалось, то делалось дальше.

– Мне нехорошо, – сказала я.

Я на мгновение задумалась, а потом узнала этот холод в животе.

– Мне страшно, – сказала я.

Рука Джека легла мне на плечо, и я не дернулась, позволив ему прикасаться ко мне.