– Бога ради, Меридон! – раздраженно сказал Роберт. – Нельзя работать на трапеции в одежде мальчишки-конюха. Будешь в коротенькой юбочке и корсаже, проветришь грудь, как остальные девочки.

– Было бы что показывать! – прошептала Кейти.

Я прищурилась и промолчала.

Дэвид вмешался в разговор:

– Это сделает воздушный номер не таким захватывающим, – рассудил он. – Отвлечет внимание от девушек наверху. Если Мэрри внизу, а одета так же. Может, оденем ее, как Джека? Пусть наденет тесные белые бриджи, как и он, и просторную рубашку. Смотреться будет отлично, а летуньи так и останутся полуголыми, как им хотелось!

Кейти и Дэнди заулыбались. Джек кивнул.

– Так нам всем будет лучше, па, – сказал он. – А тебя точно в полицию сдадут, если у тебя девочка у земли будет полуголой кувыркаться.

– Ладно, – произнес Роберт. – Девушки пусть будут в голубых костюмах, а Джеку и Меридон можно сшить голубые шелковые рубашки. А у одной из вас Меридон может брать короткую голубую юбочку, когда будет делать номер на спине лошади.

– Ей надо свою, другого цвета, – сказала Дэнди.

Кейти кивнула. Ни одна из них не хотела делиться.

– Ей пойдет зеленый, – предложила Кейти.

Дэвид и Роберт дружно покачали головами.

– Зеленый на арене – к несчастью, – сказал Дэвид.

– Будете делиться юбками, чертовы девчонки, – сказал Роберт. – Или сошьете еще одну, красную.

– До колен, – вставила я.

Роберт кивнул.

– Решено, – коротко ответил он. Потом повернулся к Дэвиду: – Ты проделал отличную работу, я тобой горжусь. Сегодня за ужином будем праздновать. Миссис Гривз жарит оленью ногу.

Дэвид поклонился, как для зрителя, приложив руку к сердцу.

– Очень признателен, сэр, – церемонно произнес он.

Роберт сказал:

– Закончите упражнения, выведете лошадей и приходите все. Сегодня можете выпить по бокалу вина и попрощаться с учителем. Он вам дал повод для гордости.

Он повернулся и вышел за дверь. Я соскочила с учебной трапеции и стала смотреть, как Джек ловит Кейти, летевшую к нему, скривившись от напряжения.

Дэвид велел им спускаться, и все трое сделали сальто, прыгая в сетку, – зрелищный, уверенный финал хорошего номера. Я смотрела на опилки под ногами.

– Послушайте меня, – сказал Дэвид своим певучим голосом. – Я с вами закончил, и это последние мои слова, к которым нужно отнестись серьезно.

Он повернулся к Джеку:

– Следи за оснащением. Стойки хорошие, я сам такие использовал. Но сетка – вещь новая. Я не знаю, когда она обветшает. Не знаю, может, она растянется. Проверяй ее каждый раз, когда будете ставить, бросив пару тюков сена в середину, и смотри внимательно. От этого зависят ваши жизни. Не забывай.

Джек кивнул с серьезным лицом.

– Отсчитывай ритм, – сказал ему Дэвид, словно передавал мантию властителя. – Ты говоришь, когда делать трюк, и если они не готовы или сбились с ритма, уйди с дороги и дай им качнуться обратно, от тебя. Хватать их – не твое дело. Лови только при удачном трюке.

Темные глаза Джека расширились. Он кивнул.

Дэвид повернулся к Дэнди и Кейти.

– Не делайте за него работу ловца, – сказал он. – Ему платят, чтобы он вас ловил. Качнулись туда, где вам нужно быть, и пусть он отрабатывает свои деньги. Он вас ловит, вы только тянетесь туда, где должен быть он. Если его там нет, качайтесь обратно или прыгайте в сетку, на спину, тогда падение будет мягким.

Кейти и Дэнди кивнули серьезно, как ученицы.

– Доверяйте ему, – сказал Дэвид.

От его голоса по спине у меня побежали мурашки.

– Доверяйте, – повторил Дэвид. – Он – ваш ловец. Лететь к нему вы должны так, словно любите его всем сердцем и уверены, что он будет на месте. Верьте ему и вручайте ему себя.

Роберт оставил дверь приоткрытой, и она внезапно распахнулась.

В амбар ворвался порыв ледяного ветра, а с ним влетела, кувыркаясь, большая белая птица. Сова-сипуха, чьи горящие глаза ослепли от наших ламп. Влетела она, эта крупная птица с широким размахом крыльев, совершенно бесшумно, без единого шороха, поворачивая одуревшее плоское лицо направо и налево, высматривая путь наружу. Она пролетела точно над Дэнди и Джеком, а потом повернула так близко к Дэнди, что ее крылья взметнули Дэнди волосы. Сова пролетела между ней и лампой, висевшей на потолке. Ее тень упала на Дэнди, она испуганно взвизгнула и схватилась за руку Джека. Потом дверь снова распахнулась, птица развернулась и скрылась прочь. Я прислонилась к стене, чувствуя под пальцами острые камешки и штукатурку. Меня трясло.

– Господи! – воскликнула Кейти. – Словно привидение!

Я заметила, как Дэвид ладонями потер щеки. Увидела, как он распрямился, как вытер ладонью губы, словно надевал широкую рабочую улыбку.

– Просто сипуха ищет, где бы погреться, бедолага, – легко произнес он.

Думаю, никто, кроме меня, не услышал в его голосе напряжения.

– Будет снег, давайте-ка побыстрее в дом, собираться к ужину. Я сегодня хорошо поем в последний раз. Завтра и много дней после этого мне придется готовить самому.

Он посмотрел на меня, и его широкая улыбка на мгновение угасла, когда мы встретились потемневшими глазами.

– Ты голодная, Мэрри? – решительно спросил он, словно хотел, чтобы я притворилась, что не заметила его суеверного страха.

Я оттолкнулась от стены и встала прямо.

– Умираю, есть хочу, – сказала я.

Голос у меня был слабый, но остальные ничего не заметили. Речь Дэвида для того и произносилась, чтобы они начали работу над новым представлением, исполненные уверенности.

Он хотел, чтобы они друг другу всецело доверяли, чтобы работали без него так же, как последние два месяца. Он хотел благословить их перед дорогой. И уж точно не хотел, чтобы они пали духом и испугались, что с суеверными кочевыми людьми случается легко.

Мы закружились по амбару, закрывая печку, задувая лампы, кроме той, что должна была осветить нам путь домой через луг. Снаружи я осмотрелась в поисках совы, но она исчезла.

За ужином мы все слегка напились. Роберт расчувствовался, стал щуриться, глядя в блестящую крышку стола, а потом настойчиво петь громкие печальные баллады. Дэвид заявил, что все валлийцы – прирожденные певцы, их даже учить не надо, и выдал убедительное свидетельство на непонятном языке, чтобы подтвердить свои слова. Дэнди очень мило плясала, задрав юбки, а Кейти спела непристойную кабацкую песню. Мы с Джеком от выпитого молча отупели, хотя выпили бокала по два, не больше.

В одиннадцать Роберт объявил отбой.

– Завтра работаем, как обычно, – сказал он.

– Я, когда вы встанете, уже уеду, – сказал нам троим Дэвид. – Попрощаемся сейчас.

Он распахнул руки и обнял нас троих: Кейти, Дэнди и меня. Кейти он звонко поцеловал, потянул в сторону и прошептал ей на ухо что-то, от чего она покраснела и захихикала. Дэнди он на мгновение поднял и крепко прижал, а потом поставил на ноги.

– Держите голову на плечах и толкайтесь по счету, – сказал он. – Если поймете, что трюк не получается, падайте в сетку. И не ленитесь! Каждый день занимайтесь!

Он повернулся ко мне и обнял.

– Хотел бы я, чтобы ты поднялась на площадку, Мэрри, – сказал он. – Но и сказать не могу, как мне жаль, что ты упала.

Я вздрогнула.

– Я еще не раз буду падать, – сказала я, подумав о Море, которого предстояло объезжать под седло.

Джека Дэвид обнимать не стал. Он взял его за плечи и посмотрел в его бесхитростное открытое лицо.

– Теперь ты за них отвечаешь, – сказал Дэвид. – Твое дело – беречь летуний. Поклянешься мне жизнью, что сделаешь это?

Джек удивленно моргнул, услышав, каким тоном говорит Дэвид.

– Да, – просто ответил он. – Сделаю все, что смогу.

Я почувствовала, как у меня сжимаются кулаки – так бывало, когда я боялась.

Дэвид вгляделся в лицо Джека и улыбнулся.

– Что ж, удачи вам, всем троим, – сказал он.

Он кивнул поверх наших голов Роберту.

– У вас остаются мои указания, – сказал он. – Если я понадоблюсь, чтобы выучить новый трюк, или потренировать еще, я всегда рад поработать с твоими ребятами.

Роберт поднялся из-за стола и с улыбкой пожал Дэвиду руку.

– Очень тебе благодарен, – сказал он. – Все даже лучше, чем я мечтал.

Дэвид проводил нас до кухонной двери. В комнате было уютно, печка была растоплена на ночь. В корзине спала собака. У огня свернулась кошка. Мы открыли заднюю дверь, и в дом ворвался порыв ледяного ветра, принесший вихрь снежинок. Дэнди и Кейти натянули на головы шали, ссутулились и помчались по дорожке к конюшням. Я замешкалась на пороге, не обращая внимания на снег. Дэвид выжидающе на меня посмотрел.

– Это что-нибудь значит? – спросила я. – В балагане? К чему сова пролетает над ареной? К чему влетает птица?

Дэвид спокойно улыбнулся.

– Ни к чему, цыганочка моя взбалмошная, – нежно произнес он. – А теперь беги в постель, пока не замерзла. И хватит падать с этих твоих лошадей. Если беспокоишься за Дэнди, то это пустое. Я сделал все, что мог, она свое дело знает.

Я кивнула, страстно желая, чтобы меня убедили.

– Так все будет хорошо? – спросила я.

– Все будет хорошо, – ответил он и, склонившись, нежно поцеловал меня в лоб.

Я устояла и не отшатнулась от его прикосновения.

Когда я вышла во двор, в лицо мне ударил ветер, и я ослепла от снега. Склонив голову, я побежала к конюшням. Дэвид сказал, что все будет хорошо. Дэвид сказал, что птица ничего не значит, и то, что ее тень упала на Дэнди, тоже ничего не значит. Если бы была какая-то опасность, Дэвид бы меня предостерег.

Я взобралась по лестнице в нашу спальню, сбросила в холодной комнате одежду и упала в постель.

Я не хотела ни о чем думать.

12

Мы все скучали по Дэвиду, но дни наши проходили так, словно он все еще был с нами. Вместо ласкового низкого голоса с валлийским выговором ритм отсчитывал Джек, они трое ругались, ссорились и сговаривались о том, как будут заниматься и упражняться. Джек часто приходил к нам с Робертом на выгон, и мы разучивали новые трюки с лошадьми.