Я прервалась и посмотрела на Роберта – но он надо мной не смеялся. Он кивнул, словно понял.

– Я добуду себе дом, только если буду работать и торговать, – сказал он. – Ты – только выйдя замуж. Так что поторопись, обзаведись хоть частью сестричкиной красоты, Меридон. Ты в жизни не изловишь сквайра с остриженными волосами и плоской, как у мальчика, грудью.

Я побагровела от шеи до лба.

– Неважно, – сказала я, отворачиваясь, разозлившись на себя за то, что сказала слишком много, и притом человеку, которому нельзя полностью доверять.

– Ну, идите, погуляйте, – сердечно сказал Роберт нам с Дэнди. – Потому что завтра начнем всерьез работать.

Я знала, что Роберт Гауер понимает под работой всерьез, поэтому предельно сократила прогулку Дэнди – только до конца главной улицы и обратно – чтобы вернуться домой к обеду, убрать навоз из денников и вычистить лошадей. Не обращая внимания на возражения Дэнди, я настояла на том, чтобы мы ушли с кухни сразу после обеда, чтобы вывести лошадей на выгул с наступлением темноты. На углу луга стоял амбар, который Роберт Гауер велел подготовить, чтобы завтра Дэнди начала там работать.

– Пойдем посмотрим, – сказала Дэнди.

Мы осторожно прошли по неровной земле и открыли широкие двери. Ноги наши провалились в опилки, толстым слоем рассыпанные по полу. Над головами, почти не видная в сумраке, висела деревянная перекладина на непрочных с виду веревках. Она слегка раскачивалась на сквозняке, как виселица, поджидающая жертву. Я никогда прежде не видела такого, только на том объявлении. Я всего лишь стояла на полу и смотрела вверх – этого хватило, чтобы мне стало тошно от страха. Дэнди взглянула вверх, словно ей было все равно.

– Как мы туда заберемся? – спросила я.

Голос у меня дрожал, и мне пришлось сжать зубы, чтобы они не стучали.

Дэнди прошла через амбар и встала у основания веревочной лестницы, свисавшей с маленькой площадки наверху треугольной рамы из светлого дерева.

– По ней, наверное, – сказала она.

Она откинула голову и взглянула наверх.

– Видишь, Меридон? Наверное, нам надо будет встать вот там и прыгнуть на эту трапецию.

Я в страхе посмотрела вверх. До трапеции можно было достать, если потянуться и прыгнуть над бездной.

– А потом? – в отчаянии спросила я. – Что потом?

– Я так понимаю, раскачиваешься и летишь к Джеку, – сказала она, направляясь к такой же стойке на другом конце амбара.

– Он стоит наверху, ловит меня за ноги, пробрасывает у себя между ног и опять наверх, – сказала она, словно проще ничего в мире не было.

– Я это делать не буду, – произнесла я.

Голос мой был хриплым, потому что у меня перехватило дыхание.

– Я не смогу, никак. Мало ли что я обещала Роберту. Я не знала, что будет так высоко и что веревки такие тонкие. Ты ведь тоже не захочешь это делать, да, Дэнди? Если ты не хочешь, мы скажем Роберту Гауеру, что не станем. Даже в самом худшем случае мы сможем как-то иначе заработать на жизнь. Убежим. Если ты не захочешь, он нас не заставит.

Похожее на сердечко личико Дэнди расплылось в сладчайшей улыбке.

– Что за чушь, Мэрри, – сказала она. – Ты думаешь, я такая же трусиха, как ты? А я не против, я же тебе говорила. Я состояние на этом сделаю. Я же буду единственной летающей девушкой в стране. Все придут на меня посмотреть! И господа тоже! Про меня напишут во всех газетах, обо мне станут баллады сочинять. Не могу дождаться, когда начнем. В этом для меня – все, Мэрри!

Я промолчала. Попыталась разделить ее воодушевление, но, стоя в полутемном амбаре, глядя вверх на зияющий свод крыши и тонкую перекладину на веревочках, почувствовала, как рот наполняется желчью, а голова начинает кружиться.

Я зажала уши ладонями. Услышала какой-то шелестящий шум, который не смогла вынести. Дэнди схватила меня за запястья. Она трясла меня за руки. Откуда-то издалека доносился ее голос:

– Мэрри, что с тобой? Тебе плохо, Мэрри?

Я закивала, высвобождаясь из ее хватки, судорожно хватая воздух и дожидаясь, когда в рот мне ударит рвота. Потом ощутила резкий хлопок по щеке. Я открыла глаза и выставила руку, защищаясь от удара. Передо мной стоял Джек. Он держал меня обеими руками, а за спиной у него маячила Дэнди.

– Пришла в себя? – коротко спросил он.

Я вывернулась из его рук и села. Перед глазами по-прежнему все плыло.

– Да, – сказала я. – Все хорошо.

– И все из-за того, что ты просто смотрела на трапецию? – спросил Джек, глядя вверх и не веря, что кто-то может упасть в обморок при виде такой классной штуки.

Я поколебалась.

– Да, – неуверенно сказала я. – Наверное, из-за этого.

Джек поднял меня на ноги, прежде чем мысли мои прояснились.

– Так не смотри на нее, – без всякого сочувствия сказал он. – И не отговаривай Дэнди. Отец твердо решил, что она полезет наверх, и ты тоже обещала.

Я кивнула. Дэнди беспечально сияла.

– Она тоже твердо решила лезть, – отозвалась я.

Голос у меня был хриплый, я закашлялась и сплюнула гадкую на вкус слюну.

– И я сдержу слово и попробую.

– Наверх тебе какое-то время лезть не придется, – сказал Джек. – Погляди, вот чем ты займешься для начала.

Он махнул рукой в сторону амбарной двери, где тоже висела перекладина – так низко, что я могла бы достать ее, подпрыгнув. Если повиснуть на ней, до пола будет всего-то дюймов десять, только и хватит, чтобы качаться.

– На этом! – воскликнула я.

Джек и Дэнди засмеялись мне в лицо.

– Это я выдержу! – сказала я.

От облегчения мне захотелось хихикать, и я засмеялась вместе с ними.

– На этом даже я смогу качаться.

– Вот и хорошо, – примирительно сказал Джек. – Папа будет доволен, если ты покачаешься на тренировочных качелях. Наверх лезть не надо, если не захочешь, Мэрри. Но он платит большие деньги человеку из Бристоля, который приехал нас учить. И хочет, чтобы тот на два месяца был загружен работой.

– Я бы поспорила, – сказала злая Дэнди, – он ведь сам пообещал, что Мэрри не придется учиться, если она боится. Она и так много для вас делает: падает с лошади целый день и все такое.

– Я смогу качаться на той перекладине, – сказала я совершенно искренне. – Может, мне даже понравится.

– Темнеет уже, – сказал Джек. – Идите-ка вы обе к себе. Рано утром начнем.

Мы вышли в серые сумерки, и Джек захлопнул за нами дверь.

– Каково спать в доме, после того, как всю жизнь провел в фургоне? – спросил он.

– Слишком тихо, – ответила Дэнди. – Мне не хватает твоего храпа, Джек.

– Странно, – согласилась я. – Комната никуда не движется. К тому, что фургон качается, привыкаешь, наверное. И еще потолок кажется таким высоким. В старом фургоне, где мы жили с па и Займой, крыша нависала прямо у меня над головой и лицо мое делалось мокрым, когда я переворачивалась и задевала ее.

– А тебе каково, Джек? – вкрадчиво спросила Дэнди. – Не хватает тебе того, как мы по утрам переодеваемся? И возможности подглядывать, когда моемся?

Джек рассмеялся, но, думаю, он покраснел в темноте.

– В Уарминстере полно девушек, Дэнди, – сказал он. – В этом городе есть из кого выбрать.

– Таких же хорошеньких, как я? – спросила она.

Дэнди умела при желании превратить свой голос в приглашение на вечеринку на карточке с золотым обрезом. Я прямо почувствовала, как Джек покрылся испариной, идя между нами.

– Нет, – честно ответил он. – Но беды от них куда меньше.

Когда мы вошли во двор конюшни, он резко развернулся.

– Здесь я вам пожелаю доброй ночи, – сказал он и прошел через низкую дверь в стене в сад и дальше, в главный дом.

Дэнди поднялась по лестнице передо мной, напевая, и стала откалывать чепчик перед зеркалом, пока я зажигала нашу единственную тростниковую свечу.

– Я могла бы его заполучить, – тихо сказала она.

Это было почти заклинанием, словно она колдовала с помощью своего красивого отражения.

– Я могла бы его заполучить, хотя его отец и предостерегал насчет меня. Пусть он и смотрит на меня сверху вниз. Я бы могла приманить его, как птичку хлебными крошками.

Она развязала передник и сняла через голову платье. Изгибы ее тела были четкими, как рябь на воде. Груди округлые и полные с бледными расслабленными сосками. Темная тень курчавых волос между ногами и плавный изгиб ягодиц напоминали колдовские знаки в старой книге заклинаний.

– Я бы могла его получить, – повторила она.

Я сняла воскресное платье, сложила его, убрала в сундук и, забравшись в постель, натянула одеяло до подбородка.

– И думать об этом забудь, – сказала я.

Страстное самозабвенное лицо Дэнди тут же переменилось, и она обернулась ко мне со смехом.

– Мамаша Меридон! – поддразнила она меня. – Всегда высматривает беду. У тебя между ног лед, Меридон, в этом твоя беда. Все, что тебе там нужно, это лошадь.

– Я знаю, что у лошади на уме, – мрачно отозвалась я. – А красавчик Джек может замыслить убийство, и ты этого по его глазам в жизни не поймешь. А Роберту ничего не нужно, кроме денег. Уж лучше я с лошадьми.

Дэнди засмеялась. Я услышала, как скрипнули половицы, когда она улеглась на свой тюфяк.

– Интересно, что там за артист на трапеции, – сонно сказала она. – Сколько ему лет, женат ли. На том объявлении он выглядел молодцом, помнишь, Мэрри? Полуголый. Интересно, каков он.

Я улыбнулась в темноту. Я могла не бояться чар Джека Гауера и гнева его отца, если акробат немножко приударит за Дэнди в те два месяца, что будет нас учить – а потом уедет.

В любом случае он был исполнителен. Он вошел во двор в шесть утра пронизывающе-холодным ноябрьским утром с небольшим саквояжем в руках. Одет он был, как работающий фермер, в хорошее платье из добротной ткани, но простое и совсем не по моде. На нем был плащ и обычная войлочная шапка, сдвинутая на макушку. Впечатляющие усы роскошно завивались возле щек и придавали ему залихватский и добродушный вид. Уильям только глянул на него – и бросился в дом, докладывать Роберту о его прибытии. Мы с Дэнди внимательно наблюдали за ним из чердачного окна.