Когда рассвело и снова стали видны очертания Монсальви, Катрин и ее спутники покинули свое благоухающее пристанище и, наскоро умывшись холодной озерной водой, через поля направились к дороге, ведущей к долине Лота, над которой возвышались античные башни Рокмореля.

Никогда еще деревня не казалась Катрин такой приветливой и прекрасной. Буйная растительность росла на обрывистых склонах. Покатые вершины заросли розовым вереском. В небольших речушках, сбегающих со скал, сверкала форель, а в лесах в хорошую погоду появлялись грибы. Молодая женщина вглядывалась в горизонт, задерживая взгляд на кольцах дыма, клубящихся над крышами, на шпиле каменной караулки. Она пыталась угадать, где Жосс Роллар спрятал ее детей. Так велико было искушение остановиться и расспросить хозяев, но Беранже отговорил ее от этого.

– Я бы удивился, если бы моя мать ничего об этом не знала. А если это и так, мы отправим на поиски моих братьев. Да и потом… может быть, они у нас.

Действительно, почему бы и нет! Трое Рокморелей: мать Матильда и юноши Рено и Амори были, наверное, единственными в округе, кто славился еще более дикими нравами, чем Монсальви. Их не пугали ни его могущество, ни заслуги воина… Им бы могла понравиться мысль приютить его детей вопреки его воле. Они прошли по каменистой тропе, ведущей в Рокморель. Дальше гора превращалась в отвесную скалу, а дорога заканчивалась пропастью.

Старый замок с рыжеватыми стенами, возникший перед ними в полуденный зной, видел еще первые крестовые походы. Его внушающие страх башни и огромный донжон, которые, несмотря на несколько разрушенные от времени края, сохранили гордую осанку под лазурно-золотым знаменем его хозяина с изображенными козочкой и тремя скалами. Внизу на лужайке небольшая группа прачек, задрав юбки, раскладывала на траве свежевыстиранное белье. На тропинке с пустой корзиной на голове, подбоченясь, стояла высокая смуглая женщина в белой рубашке и синей холщовой юбке. Услышав, как под копытами лошадей по дороге покатились камни, она повернула голову и, прикрыв глаза рукой, пыталась разглядеть, откуда доносился шум.

– Кто к нам там едет?

Вдруг из ее горла вырвался крик в ответ на возглас: «Сара!» Она узнала Катрин. Молодая женщина соскочила с лошади и бросилась в объятия той, кого она всегда считала своей второй матерью.

Не двигаясь с места, Готье и Беранже долго смотрели, как обе женщины обнимались и целовались. Их связывала такая глубокая нежность, которая, казалось, никогда больше не позволит им расстаться.

Вспомнив об обязанностях хозяина, паж обвел старый город и его окрестности взглядом, полным гордости, и спросил:

– Как тебе Рокморель? Не правда ли, здесь не так уж плохо?

Рука Всевышнего

– Мама вернулась! Мама вернулась!

Сидя в кровати, в которой он спал со своей маленькой сестренкой, раскачиваясь, сам себе напевал Мишель. Он восхищенно глядел на Сару, которая, вооружившись щеткой и расческой, вычесывала из шевелюры Катрин дорожную пыль. Он всегда обожал свою мать. Она была для него сказочно-прекрасной, полубожеством, сродни феям из сказок и ангелам, о которых ему рассказывали в монастыре.

Для Изабеллы возвращение матери стало испытанием. Ей было всего десять месяцев, когда уехала ее мать. Теперь ей исполнилось два года, и у нее было собственное восприятие мира. Часто, не зная, что делать, Сара приводила Изабеллу в молельню к Благовещению, написанному Яном ван Эйком, и, показывая ей светловолосую Мадонну, повторяла: «Это мама… мама!» Малышка была умненькой и развитой девочкой. Когда Катрин склонилась над ней, чтобы поднять ее с земли, она сразу увидела сходство. Конечно, она не могла понять, как оживилось изображение, но проворковала:

– Мама! Мама!

Теперь, сидя на коленях матери, она с живым интересом наблюдала за сменой предметов туалета в ловких руках Сары, которая, нахмурившись, изо всех сил старалась придать волосам Катрин их золотой блеск.

– Ты приехала вовремя! – причитала она. – У тебя волосы в таком состоянии…

– Ты ведь знаешь, они не были моей главной заботой, – с улыбкой ответила Катрин, восхищенно глядя на дочку. Она оставила младенца, а нашла маленькую девочку, проявляющую уже свою самостоятельность; она была для нее самым красивым существом в мире.

Изабелла, одетая в маленькую короткую рубашку, едва прикрывающую ее пухлое тельце, играла прядями волос своей матери. Ясно обозначилась форма пальчиков и маленьких ножек. Цвет ее черных глаз менялся в зависимости от настроения; они то ярко сверкали, то были непроницаемы.

Сейчас они радостно светились на ее круглом золотистого цвета личике, выглядывающем из складок рубашки, словно цветок из своей чашечки.

– Как они прелестны! – шептала Катрин, прижимая к груди ребенка, чтобы поцеловать его в тысячный или двухтысячный раз.

– Этого не надо говорить при них! Они уже слишком много понимают! – строго заметила Сара. – Давайте, мадемуазель, уже пора ложиться в кровать. Если вы все время будете перебирать волосы вашей матери, я с этим никогда не покончу.

– О? Уже? – жалобно возразила Катрин в то время, как Сара забрала у нее дочку и отнесла ее к брату. – Я еще не успела на них насмотреться.

– Я надеюсь, что у тебя теперь впереди целая жизнь, чтобы любоваться ими. Ты поцелуешь их на ночь?

Чтобы дать детям заснуть, она отвела Катрин, взяв все туалетные принадлежности, в соседнюю комнату, где для Катрин уже была готова постель.

– Здесь мы сможем спокойно поговорить, – сказала она, усаживая Катрин на табурет. – Что ты думаешь делать дальше?

Катрин, спустившись из рая к горькой реальности, пожала плечами.

– Откровенно говоря, не представляю! Все это было так грубо и неожиданно. Мне надо подумать, разобраться. Признаюсь тебе, сейчас я на это не способна. Я никак не могу понять, как Арно мог привести эту женщину, эту Азалаис, в Монсальви, к нам в дом…

– Можно подумать, что это больше всего тебя волнует! Даже больше того, что тебе запретили входить в собственный дом!

– Конечно! А тебя это не волнует? Мне бы хотелось знать, что ты подумала, увидев его с ней.

– Что он совершенно лишился рассудка или нашел, Бог знает где, новый повод сердиться на тебя, такой же вздорный, как и все предыдущие. Я никогда не решалась тебе сказать, но мне часто приходила в голову мысль, что твой рыцарь, может быть, не такой умный, как тебе это казалось. В нем больше гордости и предрассудков, чем здравого смысла.

– Возможно, – грустно ответила Катрин, – но до сегодняшнего дня я верила, что он любит меня так же, как я его.

– Поэтому я и говорю, что он не так умен. Я убеждена, что мессир Арно любит тебя наперекор самому себе; он не любил никого, кроме тебя и своих детей. Но лучше он даст отрубить себе руки и ноги, чем признается в этом.

– Прекрасный способ доказать это: привести шлюху к родному очагу. Интересно было бы узнать, как он ее нашел, эту…

– Хороший вопрос! – послышался с порога радостный, зычный голос. – Вопрос, на который, мне кажется, я смогу ответить.

Вошла Мари Роллар, молодая жена Жосса. На вытянутых руках она несла только что отглаженное шелковое платье с зелеными и белыми полосами. Светловолосая, розовощекая, полная жизни и грации, бывшая наложница калифа Мари стала еще красивее. Она была беременная и на последних неделях срока почти в два раза увеличилась в объеме. Как только Катрин вернулась, Мари сразу вошла в роль приближенной дамы, в обязанности которой входило следить за гардеробом хозяйки. Впрочем, во время бегства из Монсальви ей удалось спасти украшения и несколько платьев.

Сейчас она принесла одно такое платье, которое сама спешно выгладила, а теперь расстелила на кровати.

– Как ты все узнала? – спросила Катрин.

– От Жосса, разумеется. Когда мессир Арно приехал с этими людьми, мой муж узнал одного из них: он был среди разбойников Беро д'Апшье, осаждавших Монсальви. Вместо того чтобы помчаться к твоему супругу и рассказать то, что жгло ему язык, Жосс предпочел выждать и поговорить с этим человеком. Естественно, он его напоил, а поскольку мессир Арно набрал себе настоящих животных, ему не стоило большого труда довести его до беспамятства. Потом он расспросил его и узнал примерно следующее: перед тем как вернуться в Монсальви, мессир Арно думал рассчитаться с Беро д'Апшье.

Но когда он пришел к Беро в башню Сен-Шели, жеводанский волк, раненный, лежал в кровати. Сражение с ним стало невозможным. Но он встретил Азалаис, которая теперь жила с Жаном, старшим сыном Беро, затем с его отцом, когда Жан отправился куда-то воевать. Она умоляла мессира Арно взять ее с собой и, чтобы убедить его, использовала способы, о которых ты можешь догадаться. А она не уродина…

– Ей не пришлось долго убеждать, – сухо заметила Катрин.

– Как бы то ни было, он согласился взять ее с собой, к тому же она наняла для него лучших рубак Беро, которые как никто преуспели в искусстве убивать и грабить. Они страдали от безделья с того времени, как был ранен их хозяин. Все эти милые люди прибыли однажды вечером в Монсальви при известных тебе обстоятельствах.

– Он поместил ее у меня, в доме, который я построила, – простонала Катрин, готовая снова расплакаться. – Конечно, в моей комнате…

– О нет, – возразила Сара, – не в твоей комнате! Когда я увидела тех, кого он привез, я встала перед твоим супругом и показала ему ключ от твоих апартаментов, которые закрыла. Я привязала ключ к цепочке и повесила себе на шею. «Кажется, у вас гости, мессир? – спросила я его. – Им надо подыскать другое место, а не комнаты нашей госпожи. Они заняты». Он приказал мне вернуть ключ, но я засунула его за корсаж и ответила, что забрать его у меня можно лишь через мой труп. Мне показалось, что минуту он колебался, но я прямо посмотрела ему в глаза и напомнила, что цыгане знают проклятия, а такая старая цыганка, как я, намного ядовитее, чем молодая. Он развернулся и, не говоря ни слова, ушел. Я принесла этот ключ сюда.