Катрин недоверчиво покачала головой. К этому времени во главе вереницы из мулов и нагруженных телег из замка вернулась Эрменгарда. Этих запасов хватило бы для целой деревни. Эрменгарда согласилась с Готье: пытка, которой был подвергнут Ландри, была чем-то вызвана.

– К сожалению, несчастный не в состоянии ответить на наш вопрос! – с грустью заключила она.

С отчаянной энергией Готье принялся выхаживать Ландри. Катрин и Беранже старались помочь. Эта борьба продолжалась до глубокой ночи. Монахи молились в разрушенной часовне о выздоровлении их любимого настоятеля. Постепенно надежда таяла. Дыхание раненого прерывалось, сменяясь страшными хрипами, которые доводили Катрин до слез. Воспаленная кожа на лице становилась мертвенно-бледной, как будто бы дыхание смерти коснулось его.

Несмотря на предпринятые усилия, новоявленному врачу не удалось пробудить хоть искорку жизни в измученном теле. К концу ночи стало ясно, что жизнь быстро уходила, в чудо больше не верилось. Целыми часами Катрин просиживала у изголовья больного друга. Она стояла на коленях, держала в руках его большую натруженную руку и молилась о нем от всего сердца.

Перед ее глазами промелькнуло детство, проведенное рядом. В Париже они были соседями. Она заново пережила игру в снежки и зимние катания по Сене, походы во все загадочные и манящие места большого города, куда их приводило детское любопытство. Катрин чувствовала, как со смертью Ландри в ней умирает маленькая девочка, какой она была когда-то. Никто больше не вспомнит и не поговорит с ней об этом, и эти воспоминания не вызовут больше улыбки…

– Все кончено, – прошептал Готье охрипшим голосом, отбрасывая в сторону настой, которым он постоянно смачивал сухие губы умирающего.

Страшный крик и рыдания вырвались из груди Катрин.

– Нет! Это несправедливо!

При звуке ее голоса Ландри вздохнул. Веки, которые, казалось, стали тяжелее гранита, задрожали и с трудом приподнялись, приоткрывая тусклые зрачки. Взгляд его упал на Катрин.

– Он жив! – прошептал Ландри и испустил дух. Все было кончено. Парижский юноша, рыцарь Великой Бургундской конницы, монах Шатовиллена отдал Богу свою простую и честную душу.

– Ландри! – шептала она сквозь слезы. – Ландри! Почему, Боже мой, почему?

Эрменгарда с силой подняла Катрин с колен, прижала к себе.

– Пришел его час, и он о нем никогда бы не пожалел!

– Он умер из-за меня!

– Нет, он умер по воле Божьей, а может быть, он и сам этого захотел. Такой душе, как у него, лишь мучения приносят избавление. Вы помнили лишь о ребенке, о юноше, но вы не знали мужчину и его неутолимой жажды совершенства. Я его знала. Он принимал от Бога самые страшные несчастья с благоговением. Он почил теперь, но он умер счастливым, так как его последний вздох уменьшил страдание, ободрил того, кого он любил, брат Ландри умер, но ваш супруг жив, и он был счастлив вам это сообщить. Боже мой, что с вами?

Катрин вырвалась из ее рук, в глазах ее застыл ужас.

– Арно жив? Но как, где? Он по-прежнему дружит с этим демоном Робертом? О! Эрменгарда, скажите же, что он был не с ним, что он не участвовал в этой пытке. Мысль о том, что он был одним из палачей моего бедного Ландри, мне невыносима!

– Не думайте так, госпожа Катрин! – прервал ее Беранже. – Вы лучше всех знаете сеньора Арно. Он грубый, жестокий, несдержанный, все что хотите, но он боится Бога и был всегда настоящим благочестивым рыцарем. Думайте о том, что он жив, и не ищите повода его ненавидеть.

Катрин сквозь слезы улыбнулась пажу, так рьяно защищавшему своего господина. Ни за что на свете она не хотела бы поколебать эту юношескую веру и поделиться с ним своими сомнениями. Она больше не была уверена в том, что достаточно хорошо знала своего мужа.

Под гордым обликом Арно де Монсальви скрывался кровавый злодей Гром. Еще два месяца назад она ни за что не поверила бы в это. Но нужно было считаться с реальностью. К тому же она знала, как слепо ревновал ее Арно к прошлому. То, что Ландри говорил о ней с оттенком нежности в голосе, могло превратить мужа в его врага.

Ранним пасмурным утром Катрин лесом вернулась в Шатовиллен. Радостное пение жаворонка сменилось грустным и нежным перезвоном колоколов. Катрин испытывала радость и страх, надежду и тревогу. Позже она подумает об этом, а сейчас надо довольствоваться подарком судьбы, драгоценным и одновременно страшным: Арно жив!

По приезде в замок выяснилось, что сеньор де Ванденес из похода вернулся ни с чем. Находясь в скверном расположении духа, он повздорил с дворецким Шатовиллена, который отвечал в отсутствие графини за безопасность замка. Необузданная ярость де Ванденеса столкнулась с ледяной вежливостью дворецкого. Отчетливо был слышен его голос: «В этом замке только госпожа Эрменгарда имеет право судить, вы не посмеете коснуться этого человека до тех пор, пока ее не будет здесь».

Предметом спора послужил мужчина, обмотанный таким количеством цепей, что потерял человеческий облик. Кожаный кафтан его был в крови.

– Я иду! – воскликнула Эрменгарда, слезая с лошади. – В чем дело? Почему вы кричите на моего дворецкого, барон?

– Мы привели пленного, – ответил Ванденес, – а он не дает нам его допросить.

– Допросить? Может, вы хотите его прикончить?

– Я понимаю смысл слов, которые я употребляю, графиня! Я хотел бы допросить этого человека, а для этого мне нужна ваша комната пыток. У вас ведь она есть?

Хохот Эрменгарды был слышен даже в глубине двора. Это еще больше разозлило барона.

– Конечно, есть, и к тому же прекрасно оснащенная! Настоящий музей ужасов! Она была гордостью предка моего покойного супруга. Всем этим так давно не пользовались, что я не советую применять эти проклятые приспособления, наполовину съеденные ржавчиной. Вы должны были дать барону возможность попробовать, Гано, – добавила она, повернувшись к дворецкому, – я бьюсь об заклад, что эксперимент был бы забавным. Он явно себе что-нибудь сломал бы.

Отбросив в сторону всякую любезность, Ванденес гневно повел плечами – юмор Эрменгарды был выше его понимания.

– Я полагал, что осада замка вас сделала менее чувствительной, госпожа Эрменгарда! К тому же мне не требуется сложных инструментов. Несколько раскаленных углей да пара щипцов – вот и все!

Катрин почувствовала тошноту.

– Когда же наконец люди перестанут мучить друг друга? – воскликнула она. – Вы задали хоть один вопрос этому человеку? И где вы его нашли?

Сеньор де Ванденес неохотно рассказал о своем приключении.

Отряд следовал за Дворянчиком. Оставленные следы были глубокими и свежими, но вдруг они закончились, и преследователи поняли, что попали в засаду, их уже давно поджидали. Роберт де Сарбрюк не из тех людей, кто позволяет безнаказанно следовать за собой по пятам.

– Нас было меньше, и он думал легко с нами расправиться, но не на тех нарвался, – хвастливо воскликнул барон. – Мы потеряли одного воина, и мне удалось при отходе прихватить вот этого.

– Другими словами, вы друг от друга ускользнули, – холодно заметила Катрин. – Однако вы мне обещали голову Дворянчика, сеньор…

Она подошла к пленному. Он был связан, как цыпленок, и лежал на лестнице лицом вниз.

Вдруг она упала на колени около него, подняла его голову. Она узнала одного из людей Арно по прозвищу Хромой, он даже помогал Готье ухаживать за ее супругом.

– Катрин, что вы делаете? – прошептала Эрменгарда.

Молодая женщина ничего не ответила и гневно посмотрела на барона.

– Я знаю этого человека и сама допрошу его. Освободите его! – властно приказала она.

Барон, сдвинув брови, возразил:

– Не думаете ли вы, что это…

– Вы не видите, что он умирает? Вы надеетесь узнать что-то от трупа?

Не обращая внимания на Ванденеса, Готье уже разрубал путы. Освобожденный пленник лежал на лестнице и не шевелился.

– Не хотите ли вы его уложить в постель? – прошипел Ванденес.

– Само собой разумеется. Эрменгарда, я вас прошу, прикажите двум солдатам перенести его в замок. Готье его осмотрит. Надеюсь, что я успею еще хоть что-то узнать.

Графиня де Шатовиллен хорошо знала свою подругу, чтобы вступать с ней в спор, когда в ее глазах пылал воинственный огонь. Катрин была готова сразиться с целым замком, но спасти раненого разбойника. Вскоре два солдата и Готье унесли Хромого в одну из комнат крепости.

Через час в часовне замка закончилась месса за упокой души брата Ландри. Катрин увидела Готье, поджидавшего ее на выходе. На ее вопросительный взгляд он ответил улыбкой.

– Спрашивают вас, госпожа Катрин.

– Меня?

– Ну да. Ваш подопечный плох, но не настолько, чтобы ничего не слышать. Он прекрасно знает, что обязан вам жизнью.

– До тех пор, пока его не повесят, – бесшумно приблизившись, проворчал Ванденес. – Я тоже туда направляюсь…

Серые глаза конюха приобрели стальной оттенок.

– Только госпожа Катрин, – сухо заметил он. – Раненый хочет с ней поговорить, вам же он не скажет ни слова.

Барон пробубнил что-то неодобрительное, развернулся и, скрестив за спиной руки, направился к Эрменгарде.

Хромой устроился на груде подушек.

У него было легкое ранение груди, дыхание его напоминало шорох листьев. При виде Катрин бесцветный взгляд оживился.

– Я просил вас прийти, чтобы поблагодарить, благородная госпожа, и узнать, почему вы меня спасли?

– Это лишь отсрочка. Как только Готье вас вылечит, у вас есть все шансы попасть в руки того, кто мечтает как можно скорее вас повесить!

Хромой пожал огромными волосатыми плечами.

– Если это его развлечет, я не имею ничего против, но при условии, что он даст мне время примириться с Богом. Потом ваш барон может делать со мной все что угодно. Я довольно пожил. Он может сдирать с меня кожу сантиметр за сантиметром, но я и рта не открою. Вы – другое дело… Вы можете спрашивать о чем хотите.

– Тогда скажите мне о судьбе моего супруга. Где он сейчас? С Дворянчиком? Он его пленник?..