— Имение князя вместе с его крепостными, слугами отойдет в казну. Гаремных девиц я повелела отпустить да ссудить деньгами. Князю это станет хорошим уроком. К тебе же я повелела ему и близко не приближаться. Но про его выходку вам с Горюновым придется забыть. Не было ничего — ни ареста, ни похищения. Я своего личного статс-секретаря ценю!

И, махнув Лизе рукой, императрица удалилась во внутренние покои. А девушка как стояла столбом, так и осталась. Вот вам царский итог: в чем бы дьявол Голобородко ни провинился, «я своего секретаря ценю»…

14

Свадьба началась в пышных, но тесных покоях домовой церкви Зимнего дворца. Допущены были только приглашенные особы — всего-то человек десять. Императрица сочла все это делом «личным и внутренним» и не пожелала огласки. Чтобы не случилось неожиданных помех, Екатерина даже приказала выставить стражу у дверей с обратной стороны церкви.

Александр, еще бледный от выпавших на его долю испытаний, стоял у алтаря, дожидаясь невесту. Та шла по проходу в кипенно-белом платье. Вел ее, как ни странно, молодой фаворит Екатерины. Он робко озирался по сторонам, но шел, чеканя шаг, как заправский военный. Шафером Александра был назначен князь Бельский. Со дня памятного спектакля он молнией взлетел по карьерной лестнице и был теперь, как говорили, «в чести».

Сама императрица стояла на почетном месте посаженной матери невесты. Но самое непонятное — за ее спиной маячил криво улыбающийся Голобородко. Увидев его, Лиза чуть не сбежала с собственной свадьбы — зачем он здесь? Ох не к добру это!

С утра девушка тщетно разыскивала маэстро Меризи и герра Шульца. Но Шульц уехал к тяжелому больному, а маэстро нигде не было видно. Лиза только узнала, что ночью к нему прискакал какой-то неизвестный мужчина, одетый по чужеземному. Они о чем-то кричали и спорили, но все по-своему. Так что никто из слуг ничего не понял. И отсутствие Меризи тоже было не к добру.

Так и вышло. Едва Александр и Лиза обошли вокруг аналоя, едва священник наконец-то объявил их мужем и женой и все начали подходить с поздравлениями, Голобородко, вскочив на непонятно откуда взявшуюся скамеечку, вдруг прокричал:

— Вот и прибавилось холопов среди сценических! Поздравляю, матушка!

И князь бухнулся на колени перед императрицей, целуя ручку.

Екатерина вырвала руку и прошипела:

— Чего несешь? Каких холопов? Певцы они — певческая семья.

Голобородко заулыбался во весь рот:

— Крепостные они отныне и навсегда. Сей молодец не имеет от графа Шувалова бумаги на освобождение от крепости. А сия девица, вышедшая за крепостного, и сама крепостной становится!

Вперед выступил князь Бельский:

— Ну это еще бабушка надвое сказала! Вернется граф Шувалов и все уладит.

— А коли не вернется? — взвизгнул Голобородко. — Мне вчера сказывали, на него в неметчине разбойники напали и зарезали.

Александр кинулся к Голобородко:

— Того быть не может! Врешь ты!

— А ты мне не тычь! — гаркнул Голобородко. — Холоп не волен князю тыкать!

И тут в закрытую дверь церкви застучали. Послышались звуки потасовки, словно кто-то расшвыривал стражников. Деревянные створки затрещали и разлетелись в дребезги. В церковь прямо в грязной собольей шубе ввалился громадный граф Шувалов.

— Не волен, говоришь? А я волен? — заорал он, приближаясь к Голобородко. — Ах ты, гад! Разбойники меня, вишь ли, зарезали. Да я сам кого хошь зарежу. Вот хоть бы тебя!

И граф кинулся на князя. Удар попал точно в цель. Скула Голобородко съехала куда-то, а сам он осел на пол.

Императрица вскрикнула, но в непонятном восхищении уставилась на громадные кулаки графа.

— Вот это мужчина! — ахнула она. — Что ж ты не ответишь, князь?

Голобородко, тяжело поднимаясь, закудахтал:

— Это ж варвар, матушка!

Екатерина, все еще восхищенно глядя на огромного Шувалова, отрезала:

— Какая я тебе матушка? Я еще не стара, а очень даже молода!

И тут граф Шувалов сделал вовсе невиданное: звонко чмокнул императрицу в щечку:

— Да у меня сватья — истинная молодица! Гляди, какова красавица! — И граф чмокнул Екатерину в другую щечку.

Екатерина, нисколь не смутившись, проговорила:

— По-родственному, Шувалов, по-родственному.

— А то как же, сватьюшка! — подмигнул ей граф и кинулся обнимать своего воспитанника. — Еле успел. Хорошо, герр Шульц за мной своих друзей послал. Но как ты мог жениться без моего благословения, Сашка?

И тут встрял Бельский:

— Вот и благослови его! Заодно расскажи всем, что Горюнов — твой сын. И так уж все прознали твою тайну.

Шувалов замер.

— Да, граф, расскажите! — капризно, словно маленькая девочка, потребовала императрица, все еще восхищенно глядя на мускулы великана. — Клянетесь прямо перед святым алтарем, что сей юноша — ваш сын?

Но великан вдруг начал словно уменьшаться в размерах:

— Не могу, матушка…

— Это еще почему? — удивилась императрица.

— А потому, — прохихикал Голобородко. — Что Сашка сей — не графов сын, а его покойной сестрицы Софьи. Прижила она ребеночка от крепостного парня, вот и померла от стыда. Так что Сашка — куда ни плюнь — крепостной!

Лиза вскрикнула и чуть не упала без чувств. Господи Боже, что же это?! Месяц назад еще грезы были — а ну как все изменится? Александра признают законным сыном Шувалова, а с ней самой случится чудо — говорил же маэстро Антонио что-то о ее венецианском происхождении. Но, оказалось, Александр вовсе и не сын Шувалова, письма о ее «благородстве» потерялись куда-то. А теперь и вовсе выясняется — они оба крепостные!..

Лиза взглянула на Александра. Он был бледен. Желваки ходили на скулах. И вдруг, отпихнув Вельского, он, как минуту назад Шувалов, кинулся на Голобородко. Вцепился в горло. Князь захрипел, изо рта пошла кровавая пена. Бельский бросился разнимать. Ему на помощь заспешил молодой фаворит Екатерины. Вдвоем оба шафера еле-еле оттащили разъяренного Александра от Голобородко. Бельский пихнул юношу в лапищи Шувалова:

— Держи хоть ты его!

Граф ухватил Александра, пытаясь сдержать в своих медвежьих объятиях:

— Разве такого удержишь?

На пороге часовни уже появилась дворцовая стража, и Лиза с ужасом подумала: «Теперь не один Александр — все мы попадем в тюрьму!» Но Екатерина величественно махнула своей холеной рукой:

— Прекратите! Эдакие вы, Шуваловы, буйные. Видать, силу девать некуда? — проговорила она, осуждающе глядя на Александра, но глазами косила на Шувалова-старшего. — Здесь же — свадьба, благое дело. И вдруг такой шум! — Государыня обернулась к Голобородко, утиравшего кровь обшлагом парадного камзола. — Какой ты, князь, неповоротливый! Два раза за один час упал. Вон и рукав у тебя порвался!

От таких слов Голобородко открыл рот в изумлении, но быстро пришел в себя.

— Виноват, матушка! — прошамкал он, цокая языком. Видно, Александр выбил ему пару зубов. — Во всем сам виноват — оступился, упал. И вот! — Князь вытащил платок и сплюнул в него выбитые зубы.

— А ты, граф, — Екатерина улыбнулась Шувалову, — выдай своему воспитаннику вольную — и делу конец. Я свою воспитанницу за крепостного не отдам — объявлю свадьбу недействительной.

— Не могу… — Великан выпустил из объятий Александра и задышал так тяжело, будто только что втащил в гору тяжеленный валун. — Сестра моя, покойница Софья, завещала свое имущество, вместе с крепостными, некоему маркизу Манино, которого она лет двадцать назад повстречала в Италии. Завещание глупое, путаное. В нем отдельно оговорено, что Александр — не крепостной, но принадлежит этому самому Манино. Вот что моя сестра-покойница натворила. Я уж который год ищу этого итальянца. Да где ж его сыскать?

Все смолкли. И вдруг в тишине раздался громкий голос:

— Я есть маркиз Франческо Манино!

Лиза обернулась на голос. У дверей, разнесенных графом Шуваловых, стояли двое — маэстро Меризи и какой-то незнакомец в иностранном камзоле, без парика — черные вьющиеся волосы заплетены в косичку и бархатной ленточкой перехвачены.

— Я есть маркиз Франческо Манино! — повторил по-русски незнакомец и перешел на итальянский язык, обращаясь к Шувалову: — Неужели вы не узнаете меня, граф?

Шувалов замялся:

— Прошло двадцать лет… За такое время все меняются…

— Зато я вас отлично узнаю! Впрочем, при вашем росте вас невозможно забыть. Но я узнаю не только вас — я узнаю своего сына! Он похож и на Софи, и на меня…

Голос незнакомца дрогнул, глаза увлажнились, а на щеках заходили желваки похлеще, чем у Александра, когда он гневается или волнуется. У Лизы перехватило дыхание — неужто тот самый друг, по просьбе которого маэстро Меризи проводил розыски в Петербурге, — отец Горюнова? Выходит, тот, кого искали — ее Сашенька, а никак не она. Помечтала чуток про свое благородное венецианское происхождение — и забудь. Никакая она не венецианка, а нищий подкидыш с невской набережной. Зато теперь-то уж точно — не крепостная!

Вот только как же должен был любить этот благородный итальянец графиню Софью Шувалову, чтобы всю жизнь искать ее и своего ребенка?.. Это же просто волшебство. Сказка. Мечта…

— Да что же это такое? — Недовольный голос императрицы вернул всех на грешную землю. — Объяснись, граф, я плохо итальянскую речь разбираю, — повернулась она к Шувалову. — Кто этот человек?

Вперед протиснулся маэстро Меризи и заговорил на немецком, все ниже кланяясь. Объяснение на родном языке императрицы было верным ходом — Екатерина, урожденная принцесса Анхальт-Цербстская — начала осознавать ситуацию.

— Это история страстной любви, ваше величество! — журчал маэстро. — Двадцать лет назад, мой друг, маркиз Франческо Манино влюбился в русскую Венеру — графиню Софи Шувалову. А этот юноша — плод их любви!