Гостям предложили чай с миндальными пирожными.

Лида выслушала рецепт арбузной маски и с сожалением покинула компанию: нужно купить Лизе вкусненького, да и НИИ педиатрии – не близкий конец, а врач будет принимать родителей всего один час.

Минут через сорок она вышла из станции метро «Петровско-Разумовская» на улепленную магазинчиками и павильонами шумную грязную площадь.

В кондитерской лавке купила Лизе расписной пряник в виде солнышка. В аптеке – бутылочку морковного сока. А в ларьке с украшениями – набор разноцветных «крабиков» для волос.

Подумала и купила еще три картонных сундучка с конфетами, для медсестер.

Почти на каждой маршрутке, поджидавшей пассажиров, были надписи: «Ин-т педиатрии» или «Клиника Федорова».

Сколько же людей, а главное, детей болеют! А она, Лида, никогда об этом не задумывалась.

Маршрутка бесконечно долго ехала запруженными улицами, объезжала пробки заснеженными дворами.

На плазменной телевизионной панели над лобовым стеклом мелькала нескончаемая реклама.

В здание института Лида вошла в полчетвертого.

К окошку, за которым выписывали пропуски, стояла молчаливая очередь.

– Мне с доктором побеседовать, отделение кардиологии, – робко попросила Лида, опасаясь, что к детям пускают только близких родственников и ее, Лиду, с позором прогонят.

Но дежурная спросила фамилию ребенка и, не глядя на посетительницу, заполнила бумажку с печатью.

Знакомой дорогой девушка прошла в отделение.

– Подскажите, беседы с родителями… – обратилась она к медсестре.

Та кивнула в сторону холла: на одном из диванов сидел рослый, крепкого телосложения доктор в зеленом операционном костюме, белых носках и шлепанцах и что-то объяснял женщине с измученным лицом.

Лида тихонько подошла ближе и встала у стены.

В холле был еще один диван, но девушка суеверно решила стоять, словно эта крошечная, с бисеринку, жертва должна была принести добрые вести о Лизе.

Наконец измученная женщина ушла, доктор взглянул на Лиду.

Она присела на краешек дивана.

– Здравствуйте.

– Добрый день. Это у нас кто? – спросил врач.

Лида поглядела на толстую золотую цепочку с большим крестом на шее доктора и совершенно не к месту подумала: «Все-таки непонятно, куда делся кулон с солнцем в виде звездочки?»

– Фамилия ребенка? – снова напомнил врач.

– Елизавета Гонсалес, – откликнулась Лида.

И вдруг увидела, как надевает цепочку с кулоном под черный свитер, в котором ходила в дом на Мясницкой.

Доктор перебрал карты пациентов, раскрыл Лизину.

Серебристая, как изморозь, цепочка Лиды тихо соскользнула, звездочка упала в ворс дорогого ковра, хрустально, с тихим замирающим эхом звякнула изумрудная капля.

Врач поднял глаза на Лиду, от его взгляда сердце девушки превратилось в осколок льда.

– Так как операция пока не проплачена, Лиза поставлена на лист ожидания по федеральной квоте высокотехнологичной помощи. А в настоящее время получает поддерживающую терапию.

– Не проплачена? – помертвевшим голосом переспросила Лида. – Не может быть! А где деньги? Ведь я ему отдала… Десять тысяч долларов…

– Отдали? Кому? У нас оплата идет строго через кассу, вы подписываете договор, бухгалтер обязан выдать чек. Вы кому-то из сотрудников передали деньги?

– Нет, не сотрудникам. Лизиному брату. Он уверял, в понедельник уплатит.

– К сожалению, пока ничего.

– Скажите, а сколько Лиза может жить без операции?

Доктор вздохнул и закрыл карту.

– Такие вопросы нужно задавать в церкви. Там, – доктор поднял глаза, – знают ответ. А мы, к великому сожалению, не боги, а всего лишь врачи.

– Я понимаю… – прошептала Лида.

– Послушайте, девушка… Знаете, любому из наших врачей легче простоять в операционной двенадцать часов, чем говорить это семье… Но, к сожалению, реальность такова: все упирается в финансирование. Лиза, насколько я помню, даже без направления облздрава поступила? Я могу в свой выходной выйти, прооперировать, без оплаты, на энтузиазме, но стоимость материалов, медикаментов? Институт ведь все это закупает, бесплатно нам ничего не дают. Бесплатно все только в репортажах по телевизору.

Лида подняла голову.

Возле стены, в тяжелой, тягостной тишине стояла сумрачная очередь.

Пожилая дама в дешевом турецком свитере, молодая женщина, встряхивающая меховую шапку от снега, на лицах у всех было написано: «Сколько можно вопросов задавать, бессовестная, будто ей одной надо с доктором говорить!»

Лида поспешно встала и спросила:

– Спасибо, что поговорили. Можно Лизе передать сок и пряник?

– Конечно. Только сейчас у детей тихий час, оставьте все постовой медсестре, она обязательно передаст, когда Лиза проснется. Всего вам доброго, будем надеяться на лучшее!

* * *

«Почему он не оплатил операцию? Не успел? Не мог уйти с работы? А вдруг потерял? Украли? Или того парня, который приходил за деньгами, по дороге ограбили? Неужели позвонить не мог, объяснить? Если украли, надо в милицию идти, это же не копейка, десять тысяч долларов!»

При слове «милиция» девушка вздрогнула, непроизвольно передернулась и с таким отчаянием втянула сырой воздух, что заныли зубы.

«Какая милиция, господи? Я сама эти деньги украла. А что, если тому человеку они тоже на лечение нужны были? Может, у него мать при смерти? И не такой уж он богатый, как наговорил Иван?»

Девушка вспомнила комнату с обеденным столом, кабинет. Ничего там особенного не было! Даже у обычного певца, не олигарха, дом в сто раз роскошнее!

Лиду бил озноб, влажный холод пробирался по спине под пуховик, под нарядную атласную блузку. Сапоги, утонувшие в ледяной каше, промокли, от голода тянуло желудок, кружилась голова.

Она бежала напрямик, не разбирая дороги, не выискивая сухих подмерзших тропинок. Месила снежную квашню, задыхалась от захлестнувшего горя, жалости к Лизе и самой себе: «Неужели все было напрасно?!»

Посреди остановки разлилась коричневая лужа.

Лида зубами стащила с озябшей руки перчатку, достала мобильник, принялась остервенело набирать номер Ивана.

Временно заблокирован, трижды услышала она.

Возле остановки притормозила маршрутка, обдала Лиду грязными лоскутами брызг.

– До метро едете?

– До «Войковской», – ответил пожилой водитель-кавказец.

Лида пробралась в дальний угол, села возле заляпанного бурыми разводами окна, прикрыла глаза.

На экране под потолком маршрутки бодро шумела реклама. В ней жили счастливые девушки, единственной проблемой которых была сухость кожи.

В метро оказалось еще холоднее: прибывающие поезда гнали промозглый сырой воздух, под ногами чавкала жижа, которую пассажиры тащили с улицы.

Уборщица сгребала растекающуюся кашу деревянной шваброй с длинной перекладиной.

Лиде казалось, грязь, как в фильме ужасов, плывет по эскалатору, вот-вот стечет с платформ, заполнит тоннели, просочится в вагон через окно, приоткрытое над ее головой.

От «Павелецкой» девушка знакомой дорогой быстро дошла до Монетчиковых переулков. Но не пересекла двор, а обошла его вдоль стен домов, чтобы Иван не увидел ее ненароком из окна подвала и не попытался скрыться, избегая разговора.

Лида осторожно, почти задевая крашеную кирпичную стену, приблизилась к зарешеченному, мутному окошку, едва достававшему ей до пояса, прислушалась.

Напрягать слух не было нужды: из подвала отчетливо доносились музыка и гул мощного компьютера. Голос Ивана, весело переговаривающегося с кем-то из друзей, перемежался взрывами хохота.

Девушка перестала осторожничать, энергично прошагала ко входу в подвал, решительно постучала в дверь кулаком.

Потом с размаху хлестнула сумкой.

Снова забарабанила кулаками.

Когда отошла на шаг, приноравливаясь ударить по железу подошвой сапога, дверь распахнулась, Лида увидела парня, приходившего к ней за деньгами.

Он отвел глаза в сторону, потом посмотрел куда-то за Лидино плечо.

– Здравствуйте, к Гонсалесу можно? – холодно спросила девушка, давая понять: вопрос задан чисто из вежливости, она не собирается ждать разрешения на то, чтобы войти.

– А его нет.

«Этот тип ведь не мог знать, что за дверями буду я. Но с ходу заявил: Ивана нет. Выходит, Гонсалес заранее предупредил всех, чтобы меня не пускали? Не желает видеть, скрывается?»

– В самом деле? А когда будет? – усмехнулась Лида. – После дождика в четверг?

– Около того, – ответил парень и попытался скрыться.

Лида молча навалилась на дверь, влетела внутрь, едва не сорвавшись с лестницы, ухватилась за стену, побежала вниз по щербатым цементным ступеням.

Повернула налево, в жаркий закуток, заваленный банками из-под пива и энергетиков. На обшарпанном кожаном диване опять кто-то спал, Лида успела увидеть грубые ботинки и жидкую бороду, заплетенную в тощую косичку.

Она быстро вошла в знакомую полутемную комнату.

Иван сидел за компьютером.

Он глянул на Лиду, отвернулся и взялся за мышь.

– Слушай, Чилиец, сам разбирайся со своими подругами, – заявил «охранник», спустившийся следом за девушкой.

Лида рванула «молнию» на куртке, рывком подтащила к столу Ивана стул, резко села, с тихим гневом произнесла:

– Может быть, объяснишь, где деньги?

Иван молчал, щелчками мыши открывая и закрывая страницы.

– Я сейчас была в больнице, ты не оплатил операцию.

– Ну не оплатил, – бросил Иван и съехал, небрежно развалясь и расставив ноги, на край кресла.

– А деньги где? – едва сдерживаясь, чтобы не закричать, тихо спросила Лида.

– Денег нет.

– Как – нет? Да выключи ты эту идиотскую музыку! Как – нет?! А операция?!

– Не ори! Они обязаны Лизке операцию сделать бесплатно, сволочи! Я все узнал: деньги выделяются! А они, сволочи, их воруют! Врачи воруют!

Лида вцепилась в поручень и яростно дернула кресло Ивана.