Джейн видела, какой надеждой загорелся взгляд Калеба, когда он заговорил об Остине. Боль, которая, казалось, постоянно жила в его глазах, на время исчезла, но немедленно вернулась вновь, едва он закончил свою речь.

– Я могла бы тебе помочь, – сказала она.

– В каком смысле?

– Помочь тебе добраться до Остина. Встать на ноги.

Калеб перехватил ее взгляд – его глаза горели огнем, который она не привыкла видеть у других людей. Потом он допил свой кофе, снова натянул на голову бейсболку и, поднявшись, принялся убирать со стола.

– Спасибо, но нет, спасибо, – ответил Калеб. – Ты и так уже более чем достаточно для меня сделала.

Джейн поднялась и двинулась следом за ним к раковине с тарелками в руках.

– Ты меня даже не выслушаешь? – спросила она.

– Тебе очень хочется кого-нибудь облагодетельствовать? С этим, пожалуйста, не ко мне.

– Помочь кому-то вовсе не значит его облагодетельствовать.

Он забрал у нее тарелки:

– В моих глазах это выглядит именно так.

– Вообще-то, я говорила вовсе не о безвозмездной помощи. Я намеревалась самым что ни на есть корыстным образом запрячь тебя в работу.

– Запрячь меня в работу? Где?

– Здесь.

– И что я должен буду делать?

– Оставь пока в покое посуду, я покажу.

Джейн отвела его в гостиную и, отдернув шторы, за которыми обнаружилось больше окно, продемонстрировала донельзя запущенный задний двор. По участку протекал небольшой ручей, и его берега заросли кустами ежевики, такими густыми, что сторонний наблюдатель нипочем не догадался бы о существовании ручья, если бы не деревянный мостик, проглядывавший сквозь колючую поросль. Остальной участок заполонил буйно разросшийся ракитник и высокий бурьян. Единственным красивым растением был одинокий розовый куст, который сорняки пока еще не успели задушить.

– Ну и джунгли, – покачал головой Калеб.

– Знаю, – отозвалась Джейн. – У меня много лет не доходили до этого руки.

– Через несколько месяцев ты сможешь печь пироги с ежевикой.

– Терпеть не могу ежевику, – усмехнулась Джейн.

– Ее все любят.

– Только не я. Она заполоняет все вокруг. Я хочу, чтобы ты ее изничтожил. Только выдергивать надо с корнями, иначе она вырастет снова.

– Что ж, у тебя там хотя бы розовый куст есть.

– Я хочу, чтобы ты и его тоже выкорчевал, – заявила она.

– Розу?! – удивился Калеб. – Но почему?

– Ты что, не видел, какие у нее шипы? Роза – та же ежевика, только вместо ягод у нее цветы. Мне не нужны растения, которые могут от меня защититься. И потом, этот куст моя мать подарила мне на новоселье, и от этого я ненавижу его еще больше. Тебе, наверное, будет сложно в это поверить, но когда-то на месте этих зарослей была симпатичная лужайка и огород. Я готова заплатить тебе, если ты возьмешься привести все это в божеский вид.

– Из города сюда не наездишься, – покачал головой Калеб.

– Поэтому ты будешь жить здесь, – кивнула она. – Кров и стол включены в цену.

– Даже и не знаю, – с сомнением произнес он, закусив распухшую губу.

– У тебя есть предложения получше?

– Мне кажется, проще будет нанять бригаду озеленителей, которые справятся куда лучше моего.

– Я пыталась. Все заламывают бешеную цену. Честное слово, ты окажешь мне огромную услугу.

Калеб окинул двор взглядом, что-то прикидывая в уме. Потом перевел глаза на Джейн и спросил:

– Сколько ты мне заплатишь?

– А сколько тебе нужно, чтобы устроиться в Остине?

Он склонил голову набок и наставил на нее палец:

– Я же сказал, что не потерплю никакой благотворительности. Просто назови сумму, в которую оцениваешь эту работу, а потом вычти из нее за проживание. И за кормежку тоже.

– Ладно, – ответила Джейн. – Сколько, по-твоему, времени это займет?

– Смотря, что делать. Нужно засеивать лужайку после того, как я тут все расчищу?

– Обязательно. И еще я хочу сад.

– Еще и сад?

– И фонтан.

Калеб снова поглядел в окно.

– Даже и не знаю… – протянул он. – Месяц. Может, два.

– Так, восемь недель при полной занятости – это триста двадцать часов чистого времени, – принялась подсчитывать вслух Джейн. – Пусть будет двадцать баксов в час. Думаю, это справедливая цена, так ведь? Плата за проживание пусть будет двести баксов в месяц.

– Всего две сотни?

– У меня низкий процент по кредиту. Ты мешаешь мне считать.

– Ладно, – согласился он, – давай дальше.

– Итого получается шесть тысяч долларов за два месяца работы.

– Шесть тысяч долларов?

– Что, этого недостаточно?

– Нет. В смысле, достаточно. Даже многовато.

– Так и работа тяжелая. И потом, ты еще не видел, какого размера у меня задний двор. У меня один из последних участков в пол-акра на нашей улице.

– Я не боюсь тяжелой работы, – заверил ее Калеб.

– Вот и славно. Красивый музыкант с твердыми понятиями о трудовой этике. Думаю, в Остине такую комбинацию оценят.

Калеб посмотрел Джейн в глаза, явно изучая ее, пытаясь решить, можно ей доверять или нет. Джейн вдруг неожиданно застеснялась своего вида. Интересно, как выглядит ее лицо в естественном свете? Кажется ли оно ему таким же старым, как ее отражение в зеркале кажется по утрам ей самой? Потом Джейн вспомнила, что этот парень был возлюбленным ее дочери, и выругала себя за то, что ей не все равно.

– Ты уверена, что это с твоей стороны не благотворительность? – уточнил он.

– Абсолютно, – заверила она. – Ты окажешь мне большую услугу.

– И ты не станешь донимать меня вопросами?

– В каком смысле?

– Ну, вдруг ты это все специально придумала, чтобы запереть тут и выудить всякие подробности о твоей дочери?

– Я не стану ни о чем тебя спрашивать, – пообещала Джейн.

– Тогда ладно. Договорились. У тебя будет самый лучший задний двор в мире. Прямо со страниц модных интерьерных журналов.

– Отлично. – Джейн хлопнула в ладоши и улыбнулась. – А теперь прими душ и приведи себя в порядок. Когда будешь готов, поедем в город, купим тебе какую-нибудь одежду и инструменты.

– Одежду?

– Ну да, – подтвердила Джейн. – Одежду.

Она оттянула ткань рваной футболки у него на груди и вдруг почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Она и сама не понимала толком почему.

– Не могу же я позволить тебе разгуливать по двору в этом драном тряпье, правда? Что скажут соседи?

* * *

– Мы так не договаривались! – возмутился Калеб.

– Просто расслабься и получай удовольствие, – посоветовала Джейн. – Ты что, никогда раньше не делал маникюр?

– Нет, и надеюсь, что никогда больше не буду. У тебя разве нет подруг, с которыми можно заниматься подобными делами?

Джейн только улыбнулась Калебу, глядя, как он кривится и хмурится, пока маникюрша обрабатывает ему кутикулу. В новом наряде – грубых ботинках, мешковатых брюках и рубахе в клетку – он был невероятно хорош. Пожалуй, он все-таки впишется в их островную жизнь, подумалось Джейн. Если бы только ей удалось заставить его выбросить эту бейсболку.

Тащиться обратно в город ей не хотелось, а на острове единственным местом, где можно купить мужские вещи, был магазин туристической одежды и снаряжения. Они набили небольшую тележку таким количеством одежды, которого хватило бы на несколько месяцев. Калеб, впрочем, настоял на том, чтобы отдать деньги из своего заработка. А вот за маникюр платила Джейн. Против этого Калеб ничего не имел, поскольку, по его собственному заявлению, ни за что в жизни не стал бы платить за то, чтобы кто-нибудь подстриг ему ногти.

– Педикюр тоже делать? – спросила маникюрша, миниатюрная азиатка с сильным вьетнамским акцентом.

– Какой еще педикюр? – покосился на Джейн Калеб.

Джейн против воли расхохоталась.

– Да, – кивнула она маникюрше. – Педикюр делать обязательно. И еще парафиновую ванночку, пожалуйста.

К тому времени, когда они вышли из салона красоты, оба успели проголодаться, но Калеб заявил, что не горит желанием идти в модное место для девочек, и Джейн повела его в «Айленд барбекю хаус». Они сидели за столиком на улице и ели ребрышки с хлебом из кукурузы. Было по-прежнему прохладно, но появившееся солнце внесло приятное разнообразие в многодневную череду беспрерывных дождей. Поливая медом второй кусок кукурузного хлеба, Джейн задумалась, когда в последний раз была так голодна. Пожалуй, несколько недель назад, до новости о Мелоди. Джейн не хотелось омрачать такой замечательный день мыслями о смерти дочери, поэтому усилием воли она отодвинула их на задворки сознания и обратилась к Калебу:

– Признайся, что тебе понравилось.

– Ты про поход в этот дурацкий салон?

– Ага! Ну давай. Ведь понравилось же, правда? Хотя бы немножко.

– Разве что массажное кресло. Только не говори никому, а то от моей репутации на улице в два счета ничего не останется.

– Да ладно, кому я могу сказать? – пожала плечами Джейн. – Я же вообще ничего о тебе не знаю.

Калеб подозрительно сощурился:

– Значит, ты все-таки намерена устроить мне допрос с пристрастием, хотя обещала этого не делать?

– Нет, – с невинным видом ответила Джейн. – Мне просто любопытно узнать о тебе больше, вот и все. Разве это преступление?

– Там нечего узнавать, – отозвался он.

– Не верю.

Калеб снял бейсболку и положил ее на стол:

– Меня растила тетка, после того как у отца из-за пьянства отказала печень. Мама погибла в автомобильной аварии, когда я был совсем маленьким. Она тоже пила. Влетела в машину развозчика пиццы, который тоже погиб. Говорят, я был с ней в машине, но я этого не помню. С тех пор у меня шрам на подбородке. Тетка увезла меня к себе в Спокан. Летом жара, зимой холодина. Одинокие вечера у себя в комнате. Школьный психолог обнаружила, что я синестетик[3]. С музыкой меня познакомил один старик на улице. Я стал разносить газеты, чтобы заработать, скопил денег и купил себе гитару. Выучил шесть аккордов. Написал тысячу песен. С тех пор не мыслю жизни без музыки. Когда мне было шестнадцать, тетка умерла. Меня пытались устроить в приемную семью, но я сбежал. Бродил по горам, пока не пришел в город. С тех пор вся моя жизнь – сплошные горки. То вверх, то вниз. То находил работу, то терял ее. Но так и не бросил музыку. И вот я здесь. Одетый, как работяга из какого-нибудь фильма, подрядился работать у женщины, которая хочет помочь мне без видимых причин.