Мэри Бэлоу - Мелодия души

Анна была ей как мать. И Эмили подняла глаза.

У Анны покраснели веки – было заметно, что она плакала.

– Эмми, – произнесла она. – Ох, Эмми... – Эмили прикоснулась к ее руке, однако утешать было поздно. – Лорд Пауэлл выглядел таким сердитым, он очень обижен, – продолжала Анна. – Но ты поступила правильно, что сама сказала ему, а не попросила Виктора сделать это. Я восхищаюсь твоей смелостью.

Милая Анна. Она не любит осуждать, всегда ищет что-нибудь хорошее, даже когда ничего хорошего нет. Эмили погладила сестру по руке.

– Люк только что говорил со мной. Он сказал, что ты не хочешь выходить замуж за Эшли. Это правда, Эмми? И правда ли то, что... – Она пожала плечами и покраснела. – Это. конечно, не мое дело. Эшли сказал Люку, что попробует уговорить тебя. Ты не согласишься?

Эмили покачала головой.

– Но ведь ты его любишь. – Анна взяла руку сестры в ладони. – Ты всегда любила его. Даже когда он женился и у него родился сын. Только этим и объясняется то, что произошло прошлой ночью Тебе, наверное, невыносимо было видеть его страдания, которые он вчера так храбро старался скрыть от всех? Теперь ты могла бы выйти за него замуж, Эмми. По правде говоря, у тебя нет иного выхода.

Эмили снова покачала головой.

– В таком случае я поддержу тебя, – сказала Анна, крепко сжав руку сестры, – и никому не позволю заставить... Я всегда говорила, что ты можешь жить с нами. Ты моя сестра, но я всегда воспринимала тебя как одного из моих детей. Ты была совсем крошкой, когда заболела и умерла мама. Я люблю тебя, как собственную дочь.

В том-то и беда, подумала Эмили. У нее не будет выбора, кроме как остаться здесь и быть обузой для людей, у которых и своих забот хватает. Она потеряла лорда Пауэлла и отказала Эшли. А другого мужчины для нее уже не может быть.

– Пойдем, поешь что-нибудь, – добавила Анна.

– Ты, наверное, целый день ничего не ела?

Эмили покачала головой. Ей не хотелось есть. И меньше всего хотелось видеть других людей. Теперь они уже, наверное, все знают. Все будут смотреть на нее осуждающе или с жалостью, а возможно, в замешательстве. Все будут знать, что прошлой ночью они с Эшли делали у водопада. Эшли, наверное, окажется в еще более затруднительном положении, когда все узнают, что она отказалась позволить ему восстановить свою честь. А она-то хотела утешить его!

Анна ушла, и вскоре принесли поднос с едой. Эмили съела яблоко и выпила чашку чаю.

Все, кроме Эмили и Эшли, собрались в столовой, хотя к еде почти никто не прикасался. Шел семейный совет.

– Ее надо вразумить, – сказала Шарлотта. – Эмили из-за ее рокового недуга всегда позволяли все, что она пожелает. Она и понятия не имеет о том, что такое чувство долга. Может, ты объяснишь ей, Джеримайя?

Возможно, она послушает тебя, учитывая, что ты...

– Едва ли, любовь моя, – возразил его преподобие Джеримайя Хорнсби.

– Если кто и должен поговорить с Эмили, – резко вмешался граф Ройс, – так это я.

– Никто не будет говорить с Эмми, – заявила Анна. – Она приняла решение. И нам не следует забывать о том, что она совершеннолетняя и уже не ребенок.

– И все же, Виктор, поговори с Эмили, – сказала Шарлотта. – Но ты должен проявить твердость.

– Послушайте, – вмешался лорд Куинн, – это мой племянник должен с ней проявить твердость. Я так и скажу ему, когда увижу. Черт возьми, она такое милое дитя с сияющими глазами. Он, наверное, напугал ее до смерти.

Ему следует убедить ее, что он перестал горевать о своей бедолаге-жене и посвятит всю свою жизнь тому, чтобы Эмили была с ним счастлива. А разве он сделал это сегодня утром? Голову даю на отсечение, что не сделал.

– То, что он сделал, ужасно, – заметил его преподобие Хорнсби, – и бросает тень на репутацию всей семьи: расторжение помолвки, совращение, отказ от ответственности за последствия греха. Извините меня, любовь моя и вы, Анна, но во всем виновата одна Эмили. Не имеет значения, какими словами объяснялся сегодня утром лорд Эшли. Важно, что он как честный человек предложил ей выйти за него замуж.

– Возможно, – сказала леди Стерн, – она еще передумает. Леди любят, когда их уговаривают. Может быть, лорд Эшли утром забыл упомянуть о том, что любит ее.

Поверьте, это непростительное упущение.

– Послушайте, – заговорил Люк, которому явно наскучили эти споры, – нам всем пора наконец поесть. Возможно, нам следует позволить Эмили и Эшли самим решить, как им жить дальше. – Он жестом остановил Шарлотту, которая собиралась ему возразить. На мгновение взорам присутствующих открылись окровавленные костяшки пальцев, которые он, по его словам, разбил, играя с детьми. – Я сам поговорю с Эмили. Мне кажется, я имею на нее кое-какое влияние.

Эмили переоделась в старенькое платье, которое вчера так шокировало лорда Пауэлла. Она вынула из волос шпильки и, тряхнув головой, позволила волосам свободно рассыпаться по спине. Сбросив туфельки, она сняла шелковые чулки. Дождь, кажется, перестал, но небо хмурилось. Ей было все равно. Крадучись, она спустилась вниз по лестнице для прислуги и выскользнула из дома через боковую дверь. Она решила не ходить к водопаду. Наверное, она уже никогда не сможет вернуться туда, где совершила самую большую ошибку в своей жизни. Все ее воспоминания об Эшли будут теперь связаны с этим местом. И особенно что она камнем повисла у него на шее, тогда как лишь пыталась облегчить его страдания.

Легким шагом она быстро пересекла мокрый холодный газон, прошла под деревьями, с веток которых на ее лицо и волосы падали крупные капли, и наконец оказалась на лугу. Она всегда любила это место, хотя иначе, чем водопад. У водопада она могла укрыться в собственном мирке, тогда как луг открывал перед ней мир в далекой и широкой перспективе: холмистую местность с полями и перелесками, протянувшуюся до самого горизонта.

Она долго стояла, любуясь красотой и покоем окружающего пейзажа. Потом легла так, что можно было рассмотреть все на уровне земли. Она видела траву и полевые цветы так, как они сами видят себя: тянущимися из земли вверх, к свету и дождю; видела капельки воды на каждой травинке, на каждом лепестке цветов.

Потом она опустила голову на сложенные руки и широко раздвинула пальцы, ощущая пульс вселенной, сливающийся с биением ее сердца.

Почувствовав, что она не одна, Эмили не насторожилась, не испугалась и продолжала еще некоторое время лежать не двигаясь. Она знала, кто находится рядом Он не потревожит ее, но и не уйдет. В конце концов она повернула голову и взглянула на него. Он сидел невдалеке, скрестив ноги. Один его глаз заплыл, обе щеки были красные и воспаленные, рассеченная губа распухла. Виктор сегодня оставил синяк на его скуле. А остальное чьих рук дело?

Лорда Пауэлла? Люка?

– Это Люк потрудился, – объяснил он, как будто она задала вопрос вслух.

Эмили поднялась и села, обхватив колени руками.

– Я увидел тебя из окна, – к ее удивлению, он разговаривал на языке жестов, который он начал разрабатывать много лет назад, – и пошел за тобой следом. Ты сегодня не можешь найти покоя, не так ли? – Он улыбнулся ей и поморщился, осторожно прикоснувшись к разбитой губе.

Интересно, Люк выглядит так же? – подумалось ей.

Почему никому не пришло в голову избить ее? Она заслуживает наказания больше, чем Эшли.

– Нам нужно поговорить, Эмми, – продолжал он. – Мне и в голову не пришло, что ты можешь мне отказать.

Поэтому я, словно самонадеянный болван, выложил всю правду Ройсу, а он разнес «радостную весть» по всему дому.

Несомненно, ему тоже не пришло в голову, что ты откажешь мне. Я поставил тебя, мягко говоря, в очень неудобное положение.

Зачем он взваливает на свои плечи всю ответственность за случившееся? Ведь она сделала все по своей воле. Эшли благородно предложил ей замужество, она отказалась. Больше он ничего ей не должен – и не был должен. Ей хотелось нежно погладить его разбитые скулы и губы.

– Твои глаза, – снова заговорил Эшли, – так много выражают, но иногда даже мне не удается понять их язык. А мы с тобой не успели придумать жесты для передачи более глубоких мыслей и чувств. Несправедливо, что все бремя слушания и понимания ложится на тебя. Я когда-то обещал тебе, что вернусь, чтобы научить тебя читать и писать. Ты помнишь?

Это было перед его отъездом. В то утро, которое было даже мучительнее, чем нынешнее.

– Возможно, – сказал он, – мне следует задержаться здесь на некоторое время, Эмми, чтобы научить тебя. Забудь о прошлой ночи. Забудь об этом утре. И будем снова добрыми друзьями. Братом и сестрой, как было когда-то.

Она печально улыбнулась. Потом указала на себя и, раскрыв перед собой ладони, как книгу, сделала вид, что читает. Потом обмакнула воображаемое перо в воображаемую чернильницу и сделала вид, что пишет.

– Ты умеешь читать и писать? Кто научил тебя, Эмми?

Люк?

– Да.

– Чтоб его черти взяли! – вознегодовал Эшли, а она пожала плечами. – Значит, я ничего не могу для тебя сделать? Сильная, самостоятельная Эмми. Ты всегда была такой. Глупо было бы считать тебя слабой и ранимой только из-за того, что ты не можешь слышать и говорить. Возможно, мне следовало бы спросить, чему я могу научиться у тебя. Мы всегда хотели научить тебя, Эмми, научить обращаться с людьми. Но возможно, нам самим следовало бы учиться у тебя. Если бы мы научились твоему молчанию, то нам удалось бы научиться и твоему покою. Как тебе живется в твоем безмолвном мире? Тебя это не тяготит? Ты нашла смысл в молчании. Ты человек особенный, Эмми, и такого сильного характера, как у тебя, я еще не встречал.

Он говорил и говорил, как это бывало всегда. А она понимала его, возможно, потому, что любила смотреть на него. Сильной она себя отнюдь не чувствовала. Более того, сейчас она даже жалела, что не поддалась уговорам. У нее был бы Эшли – на всю жизнь. Он был бы ей товарищем, любовником, мужем. Нет! Он все равно не принадлежал бы ей целиком, даже если бы она согласилась выйти за него замуж. Эшли уже отдал свое сердце.