Глаза Фермора были прикованы к ним.

– Я счастлива, что вы рядом, – призналась она.

– Как бы я хотел оказаться сейчас где-нибудь с вами наедине.

– Мы, может быть, встретимся завтра.

– Там же, где всегда. На нашем месте. И будем час то приходить туда. Я никогда не забуду, как вы спускались по скале с Раулем, а я стоял внизу на песке и смотрел на вас.

– Я словно нашла убежище.

Им пришлось прервать разговор – по обычаю Каролина должна была спеть для гостей.

Она раскраснелась и светилась от счастья.

«Сегодня она счастлива, – думала Уэнна. – Но стоит ли один день счастья целой жизни, наполненной страданиями?»

– Как вы знаете, у меня не очень хороший голос, – сказала Каролина, – но я постараюсь для вас. Я хочу спеть песню, которую все вы знаете и, надеюсь, мне подпоете.

У Каролины был красивый, но слабый голос, поэтому во время ее пения наступила полная тишина. Она пела:

Есть на западе родник, из которого напиться жаждет втайне от жены непутевый муж водицы!

Несколько гостей подхватили песню. Вместе с Каролиной они пели о страннике, который пришел к роднику и напился из него. А потом старик, увидевший, как он пьет, рассказал ему о магической силе родниковых вод.

Чары, о любви мечты в той воде Сент-Кейн хранила, перед тем, как в рай уйти, так родник заговорила:

«Первым кто к воде придет, поклонясь, напьется вдоволь, тот и в жизни верх возьмет, тот и станет главным в доме!»

Мелисанда внимательно слушала слова песни.

«Незнакомец, в брачный день повезло тебе сполна, ты пришел к воде Сент-Кейн прежде, чем твоя жена!»

Фермор незаметно подошел к Мелисанде и Леону и прошептал:

– Мы с вами тут чужие. Эти корнуолльцы просто подавляют.

– Как жаль, – посетовал Леон, – что я не понимаю слов. Я еще слабоват в английском, поэтому не улавливаю смысла.

– Мадемуазель обязательно все вам объяснит. Уж она-то понимает, нисколько не сомневаюсь. Она настолько преуспела в английском, что понимает почти все.

– Послушайте последние куплеты, – прервала его Мелисанда, и все они повернулись к Каролине.

«Обхитрить свою небось, смог ты, корнуоллец, тоже?» – вопрошал с улыбкой гость… И в ответ услышал что же?

«Был у родника я первым, обвенчавшись, но – увы! – принесла плутовка в церковь загодя с водой бутыль!»

Раздался гром аплодисментов. Многие корнуолльцы снова и снова повторяли последние слова песни, лукаво поглядывая то на Каролину, то на Фермора, словно пытались угадать, кто из них первым напьется из волшебного источника.

– Эта песня… вы считаете ее подходящей случаю? – поинтересовалась Мелисанда.

– Пожалуй, да, – ответил Фермор.

– И вы напились этой воды? Или собираетесь?

– Милая мадемуазель, неужели вы думаете, что мне требуется помощь этой Сент-Кейн, или как там ее зовут? Нет. Я рассчитываю только на собственные силы. Мо жете не беспокоиться, я сам о себе позабочусь.

Он похож на сатира, подумала Мелисанда, насмехающегося над ней, уверенного, что когда-нибудь она сдастся. Такое поведение в день свадьбы казалось ей низким и подлым.

Внезапно наступила тишина. Гости закончили пес ню о Сент-Кейн. Объявили, что настала очередь жениха петь.

– Сначала невеста… потом жених. Таков древний корнуолльский обычай.

Фермор медленно подошел к музыкантам.

– Дамы и господа, – обратился он к гостям, – как я могу петь свои песенки после такого вдохновенного исполнения? Прошу меня извинить…

– Нет, нет! – закричали все. – Вы должны петь. Невеста спела. Теперь должен спеть жених.

Мелисанда понимала – он только притворяется, что не хочет петь. Все в нем фальшиво, думала она. Он хочет петь. Хочет, чтобы все восхищались его голосом. Высоко мерный себялюбец! Теперь, лучше узнав его, она поняла, что он и есть дьявол, о котором рассказывали ей Тереза и сестры из монастыря.

Фермор запел сильным мелодичным голосом, и в зале сразу стало тихо. И только Мелисанда знала, что эта песня звучит для нее.

Прелестная роза, прильни к устам любимой моей.

Жар поцелуев твоим лепесткам я подарил, не ей!

Напрасно она, гордясь красотой, от меня ускользает.

В пустыне росток без воды живой чахнет и умирает.

Под сенью стыдливости от любви прятаться вечно нельзя.

Скажи, что пленяют цветы твои, когда их видят глаза.

В дивной судьбе твоей пусть она узнает свою:

Тогда восхищает мир красота, когда отдает себя всю.

Несмотря на все, что она знала о Ферморе, Мелисанда чувствовала, что его пение завораживает ее и влечет навстречу опасностям. Он искушал ее, и она боялась поддаться соблазну.

И Мелисанда повернулась к Леону в надежде, что он поможет ей выбраться из зыбучих песков, по направлению к которым она уже сделала шаг.

В комнате для прислуги с потолка свисал рождественский венок – все слуги собирали для него листья вечно зеленых растений. Стены были украшены остролистом и омелой, по красоте ничуть не уступая большому залу.

Миссис Соади, довольная собой, сидела во главе стола. Близилась полночь; гости удалились отдыхать, и теперь слуги могли посидеть за столом. Время от времени кого-нибудь вызывали, но уже не так часто.

Миссис Соади, которая отведала не только свои любимые кушанья, но и любимые вина, говорила, что все они до конца дней не забудут это Рождество. В этот момент вошла Пег и объявила, что мамзель все еще вместе с французом, и они держатся за руки.

Миссис Соади кивнула – в таком состоянии она любила весь мир и хотела разделить свою радость с друзьями.

– Не удивлюсь, – сказала Бет, – если скоро здесь сыграют еще одну свадьбу.

– Ну, не знаю, – возразил лакей. – Этот француз ухаживает за маленьким мальчиком, а мальчик будет герцогом или кем-то еще – правда, французским. И этот мсье… если он его родственник, пусть и бедный, все же ближе к герцогам… ну, вы понимаете.

– И что с того? – немного резко спросила миссис Соади.

Лакей испортил ей настроение. Миссис Соади любила маленькую мамзель, как собственную дочь, которой у нее никогда не было, и хотела, чтобы мсье женился на Мелисанде. Ей нравились свадьбы. Вы только посмотрите, как они встретили Рождество – и все благодаря свадьбе!

– Ну, миссис Соади, – убеждал ее лакей, – вы же знаете, что эти семьи ужасно разборчивы.

– Могу вам сказать, – заявила миссис Соади, – что мамзель происходит из хорошей семьи – не хуже, чем у всяких французских мсье, – и может выйти замуж за любого герцога… по крайней мере, за французского уж точно.

Мистер Микер насторожился. Он бросил на миссис Соади предостерегающий взгляд. Одно дело – поделиться важной тайной с ним, возглавляющим мужскую прислугу, но разве можно доверить ее болтливым служанкам и горничным? Нет, миссис Соади на такое не способна, разве что под воздействием праздничного угощения и хорошего вина.

Миссис Соади заметила взгляды мистера Микера, но не обратила на них никакого внимания, так как была возбуждена.

– Ты даже не знаешь, кто такая мамзель, – заявила она, повернувшись к лакею.

– Кто же, миссис Соади?

На нее уставились несколько пар внимательных глаз.

Мистер Микер мысленно застонал. Он понял, что миссис Соади не в силах совладать с искушением. Она с улыбкой откинулась на спинку стула:

– Только между нами. Тайна не должна выйти за эти стены. А теперь я расскажу вам…

И она рассказала.

Гости разошлись только под утро.

Мелисанда поднялась в свою комнату. Она очень устала. Перед ее мысленным взором мелькали картинки праздничного вечера. Она видела себя стоящей рядом с Леоном, слышала его шепот и свое обещание выйти за него замуж; она видела себя машущей на холодном ветру вслед его карете. Но самыми яркими были видения жениха и невесты, стоящих рука об руку; Фермора, направляющегося к ней; Фермора, с улыбкой поющего для нее.

У нее болела голова, и в тот момент, когда она собиралась задуть свечи, ее вдруг охватил ужас. Она подбежала к двери и повернула ключ в замке. Оставив свечи зажженными, легла в постель, не в силах оторвать взгляда от двери.

Внезапно ей показалось, что она слышит какие-то звуки за дверью – тихие крадущиеся шаги.

Это не может быть Фермор. Он бы не оставил Каролину в их первую брачную ночь. Просто кто-то спускается вниз. Не стоит забывать, что в доме полно гостей.

Но шаги замерли около ее двери. Она задрожала от страха и почувствовала огромное облегчение, вспомнив, что заперла дверь.

Вдруг она увидела на ковре что-то белое и по скрипу полов за дверью поняла: тот, кто шел по коридору, подсунул записку ей под дверь.

Мелисанда встала с кровати и подняла свернутый листок бумаги. Из него выпал цветок.

В записке четким почерком, который она сразу узнала, было написано:

«Говорят, эти цветы лечат безумие. Они успокаивают и возвращают рассудок. Это всего лишь рождественская роза, но в одном все цветы одинаковы – у них та же судьба, что и у прочих красивых вещей».

Мелисанда завернула цветок в бумагу и сожгла.

Бесчувственный грубиян! Она возблагодарила судьбу за то, что может опереться на руку Леона и больше никогда не думать об этом человеке.

На следующий день с раннего утра начался шторм. Дождь стучал в окна, и вокруг дома завывал ветер.

Мелисанда проснулась затемно; все утро она забывалась беспокойным сном, но тут же просыпалась от сильных порывов ветра, которые сотрясали Тревеннинг до самого основания. И каждый раз, когда она просыпалась, ее охватывал ужас. Позже она решила, что шторм был предвестником трагедии.

Девушка встала с постели и подошла к окну. Бушующее море вздымалось огромными пенистыми волнами; она видела, как оно билось о скалы, которые, точно грозные черные сторожа, защищали землю от взбесившегося чудовища.

В доме все спали после вчерашней пирушки. Сэр Чарльз предупредил гостей, чтобы они и близко не подходили к скалам в такую погоду. Случалось, во время шторма людей смывало с берега и уносило в море.