— Вы грустите? — я вздрагиваю от неожиданности. Оборачиваюсь и вижу чёртового Соломона Маршалла. У него что, есть клон или брат-близнец? Он везде! У Маршалла в руках бокал белого вина, второй он тянет мне, и я с благодарностью закидываю в себя половину.

— Что-то тоска меня обуяла, — высокопарно отвечаю я, осталось только ладонь ко лбу прижать. Ох, уж этот мартини. — Не люблю я свадьбы, знаете ли.

— Отчего-то же? — да чего он привязался то, в самом деле? Даже унынию нельзя предаться в полной мере? Я, как минимум, заработала себе на полчаса депрессии. — Или это из-за удара по голове?

Он ещё и смеётся, ну спасибо. Не люблю я, когда мне грустно, а кому-то весело, особенно, когда выпитый алкоголь так и толкает на поболтать. Ну, что ж мистер Совершенство, держитесь.

— Вот почему все вокруг считают, что свадьба — главное событие в жизни девушки? Может, мне это всё не надо, а меня уже считают каким-то моральным инвалидом! А туфли?! Почему все должны гоняться за брендами? Недоедать? Влезать в долги, чтобы чему-то там соответствовать? А если ты не соответствуешь, тебя начинают жалеть, с тобой перестают общаться, не берут на работу, это какой-то ужас!

— Я понимаю, о чём вы, — на мои эмоциональные возгласы Маршалл отвечает стоически невозмутимо. — Такова жизнь. Но то, о чём вы говорите, лишь внешние проявления.

— Поясните, — подбоченясь, заявляю я, готовая дискутировать до хрипоты. И плевать, что передо мной весь пантеон греческих богов в одном лице и безупречном теле, одетом в безупречный костюм. И что вокруг витает тяжеловатый, древесный запах его парфюма. И что мне остаётся четыре дня в качестве его временной ассистентки, и что, скорее всего, я его больше никогда не увижу.

— Вы думаете, я когда-то мечтал о «Мерседесе»? — он улыбается мне, небрежно взбалтывая вино в бокале, а мне становится всё тоскливее. — Нет, я просто хотел делать всё лучше других. Да ещё и отец не давал выдохнуть. Ты работаешь, как проклятый, а потом понимаешь, что можешь позволить себе костюм подороже, машину получше, вместо пиццерии можешь пойти в ресторан, взять с собой кучу друзей и всё оплатить. И это становится нормой жизни. А глубоко внутри остаётся любовь к своему делу и к себе в этом деле. Если вы искренне любите то, что делаете, бренды и соответствие чему бы то ни было не будут вас волновать.

Почему меня, собственно, всегда так волновало чужое мнение? Может, Маршалл и прав. Пошло оно всё, а? Ведь я когда-то хотела написать книгу. Хотела закончить магистратуру. А описывать в женской колонке семнадцать способов сделать минет я точно никогда не мечтала.

— А почему вы такой умный и такой одинокий? — я в своём репертуаре. Наверное, во мне погиб интервьюер, специализирующийся на острых политических темах. Непоколебимый Маршалл чуть опускает глаза. О-о-о, неужто мне удалось его немного смутить?!

— На самом деле у меня никогда не было с этим проблем, но со временем я стал замечать, что мои деньги женщин интересуют больше, чем я. Я дважды пытался завести семью. Оба раза мои избранницы отказывались подписать брачный контракт.

— Вот сучки!

Я бы подписала ему обе свои почки! Не понимаю, как можно претендовать на то, что ты не заработала. Подарки подарками, но оттяпать кусок чужого труда… это подло.

— Ну, зачем так? Все преследуют свои цели и удачное замужество, поверьте, не самая ужасная.

— А почему Медведь? Вы что, отвратительно поёте? — мне пора заткнуться, но это, похоже, невозможно. Надо было остановиться два бокала назад, тогда этот мой словесный фонтан ещё можно было бы остановить.

— Это нужно спросить у моих конкурентов. Возможно, скоро вы с ними познакомитесь.

Чувствую, как между нами тает лёд. Хотя нет, между нами уже вода, настолько горячая, что вот-вот превратится в пар, да и расстояние между нами такое маленькое, что я чувствую тепло его руки даже сквозь ткань пиджака. Я понимаю, на что он намекает, и знаю, каков будет мой ответ.

— Знаете что, я тут поболтала с Харуки… не хочу я с вами работать.

— Почему? — его потрясающие голубые глаза становятся круглыми от удивления. — Вы умная, понятливая, искренняя, честная, забавная — мы ведь не роботы, личные отношения тоже играют немаловажную роль — и внешность у вас располагающая. Думаю, вы понимаете, что работа в моей компании большой шаг по карьерной лестнице для вас.

— Знаю, — угу, искренняя, забавная… простая, как пять центов и смешная, как клоун, особенно подшофе. Скучно со мной ему точно не будет, но вот мне, увы, будет не до смеха. Влюбилась я, как дурочка, — но это ваше правило… Я его точно нарушу. Не готова я, знаете ли, соответствовать.

Делаю шаг назад, пытаясь оградить своё интимное пространство от Маршалла. Дёргаюсь раз, два, и понимаю — что-то мне мешает. Поднимаю глаза, смотрю на свою руку — мистер Маршалл крепко держит меня за локоть. Ух, не нравится мне его взгляд, какой-то он строгий и слишком заинтересованный что ли.

— К чёрту соответствия. Мэган, вы удивительная. — Что?! Что сейчас происходит? Помогите. — Вы заставляете меня нарушать собственные правила.

Звоните девять-один-один. Вызывайте скорую и пожарных, потому что я горю и умираю. Соломон Маршалл, этот мистер Совершенство крепко обнимает меня за талию и целует в губы, не обращая внимания на взгляды случайных свидетелей.

Однажды в колонку Сэнди Буш пришёл очень резонансный, животрепещущий и бесконечно философский вопрос в духе шекспировского «Быть или не быть».

«Что лучше, секс или торт?»

Я тогда не растерялась и ответила, что лучше всего торт после секса. Но в номере Соломона Маршалла еда — это последнее, о чём я думала. Я там вообще ни о чём не думала, однако всеми семнадцатью техниками минета, изученными мной ради читательниц, я его сразу пугать не стала — мало ли чего подумает.

Я не думала о том, как долго это между нами продлится, как быстро я ему надоем, и как скоро мой Крис вернётся ко мне с пыльной полки, я просто наслаждалась моментом (хотя, думаю, Крис не залежится, мы ещё сыграем партию на троих).

— Мистер Маршалл, вы непозволительно тяжёлый, — я едва могу дышать, когда после очередного горизонтального танго он наваливается на меня всем весом.

— Мистер?! Да прекрати уже, — он закатывает глаза. Сложно избавляться от старых привычек, особенно после такого резкого перехода, чего тут непонятного?

— Соломон звучит ещё официальнее, чем мистер Маршалл, — фыркаю я, тычу ему в грудь, пытаясь выбраться. Очень уж хочется в душ. Ну, от торта я бы тоже не отказалась, потерянные калории надо восстанавливать. С такой физической активностью мне не грозит лишний вес.

— Хочешь, зови Сол. Так меня семья называет.

— Придумала! — меня осенило. Вскакиваю с постели и едва не начинаю хлопать в ладоши. — Медвежонок.

Пока Соломон, откинувшись на подушку, трясётся от смеха, я целую его в нос и сбегаю в ванную.

— Только не на конференции, Мэг!

Ну, секс, конечно, мозги прочищает (а в моём случае ещё и слегка отупляет), но субординацию на людях никто не отменял. Зато перспектива оставаться с ним наедине в пустующем конференц-зале или в кабинете с широким столом мне очень даже по душе.

Однако, чего-чего, а пары копов в середине последнего рабочего дня в моём уже практически погибшем от рук Медведя журнале я точно не ожидала. А уж тем более не ожидала того, что они остановятся напротив моего стола и приглашающе раскроют браслеты наручников.

— Мисс Сайверсон, вы обвиняетесь в мошенничестве в особо крупных размерах, краже и промышленном шпионаже.

Что?!

Я впервые не знаю, что сказать. Тупо пялюсь на бумагу, где написано «Ордер на обыск», ошалело смотрю, как они роются в моей сумочке, грубо вываливая содержимое на стол, словно сквозь пелену вижу, как собираются у приёмной зеваки со всего этажа.

— Вот, ваша электронная подпись, мистер Маршалл. Я же говорила, — возникшая рядом со мной, словно чёрт из табакерки, Дана Пристли тычет пальцем на флэшку, выпавшую из моей сумки. Я эту вещь вижу в первый раз.

— Я не знаю, что это, — пытаюсь совладать с языком. Получается плохо. — Мне это подбросили. Мистер Мар…

Ищу его глазами, пытаюсь найти у него поддержку, но натыкаюсь на холодный, злой взгляд и каменное, непробиваемое выражение лица. Он мне не верит. Он верит Пристли.

— Мы разберёмся с этим, — холодно бросает он куда-то в пустоту над моей головой и покидает свой кабинет. Он покидает меня на произвол мошенников, подставивших меня. Как он мог так поступить со мной? Даже не разобравшись! Чертовски больно. И стыд, от того что меня, абсолютно ни в чём не виновную, ведут через весь офисный центр в наручниках и под конвоем, не идёт ни в какое сравнение с болью предательства.

Не знаю, сколько уже времени торчу в участке — спасибо Мистеру Ублюдку, комнатку мне выделили с удобствами, могу откинуться на койку, закинуть ноги на стену и страдать в своё удовольствие — пока наконец до меня не снисходят. У меня берут отпечатки, детектив задаёт мне стандартные вопросы, а после вопросы по существу. Спрашивает, где я была и что делала в последние дни, передавала ли кому пароли от своего ноутбука, когда и зачем я в последний раз пользовалась какими-то ключами, токенами и подписями. Да в глаза я их ни разу не видела! Мне хочется плакать. Наверное, мой вид настолько жалок, что детектив просит дежурного принести мне кофе. Бросьте туда цианида, мне так плохо, что я не хочу жить.

Детектив уходит, и время снова тянется, как жвачка. Я понимаю, что провалилась в сон, когда шорох ключа в замочной скважине заставляет меня вскинуться на койке так, что я едва не падаю. Дверь распахивается настежь и жестом руки детектив приглашает меня выйти.

— Мисс Сайверсон, вы свободны. С вас сняты все обвинения. Приносим свои извинения за неудобства, — дальше мне рассказывают, где я могу получить назад свои личные вещи, где подписать какие-то протоколы, а я смотрю в глубину коридора и не могу оторваться от открывшейся мне картины. Дану Пристли, главу финансового отдела «Маршал корп» ведут в наручниках по тому же пути позора, который накануне прошла я. А я ведь могла догадаться! Вот же охреневшая стерва!