– Связанной, в наручниках? – уточнил Андре. Я кивнула. – Скажи мне – почему?

– Что почему? – опешила я.

– Почему ты позволяешь мне творить с тобой такое? Неужели тебе и вправду самой нравится стоять передо мной на коленях? – Он долго смотрел на меня, словно пытаясь определить на глазок степень нашего общего сумасшествия. Коэффициент – один к одному.

– Я не знаю, что тебе сказать, – призналась я. – Да, ты прав, все это странно. Но я не убегу и не передумаю, и дело вовсе не в том, что я буйнопомешанная, которой только и нужно, чтобы ее связали. Честно говоря, до встречи с тобой я никогда ничего такого не пробовала. Я вообще думала, что фригидна.

– Фригидна? Ты? – расхохотался Андре.

– Да, а что? – я фыркнула и показала ему язык. Он же склонился и чмокнул меня в нос. – Дело не в том, что ты делаешь или что мы делаем. Просто – это ты, и с тобой все по-другому. То, что могло бы пугать, притягивает. Я не знаю, как это объяснить.

– По-другому? – Андре посмотрел на меня с хитрецой. – Значит, ты подтверждаешь, что отдаешься в мои руки добровольно?

– Отдаюсь, – кивнула я. – И не только в руки.


Андре удовлетворенно кивнул, наклонился к столу, проверил что-то в своем телефоне, а затем, подцепив кусочек ароматного твердого сыра, такого, что можно попробовать только во Франции, поднес его к моему рту, но, когда я уже раскрыла губы, улыбнулся и отодвинул руку.

– Скажи, птица, если ты говоришь правду сейчас, то что и зачем ты скрыла от меня утром? Что тебя тревожит? Где ты была сегодня?

– Что? – я дернулась, и ощущение покоя и умиротворения тут же растворились в воздухе, как призрак, которого спугнули. Андре не дал мне подняться, удержав за плечо, и придавил его локтем, продолжая пристально смотреть на меня. Однако улыбка на его красивом лице испарилась, взгляд стал острым, как шпага, готовая к бою.

– Что ты задергалась? Думаешь, я совсем слепой? Вопрос не только в том, лжешь ты или нет. Я хочу знать причину, птица. Почему тебе понадобилось мне врать? Где ты была?

– Андре, перестань… Он надавил локтем на мое плечо так, что стало больно. – Я не собираюсь говорить в таком тоне. – О, как я пожалела, что позволила Андре оставить на мне наручники. Нет, даже не об этом! Я пожалела, что не убежала, когда была возможность. Была ли она?

Андре подскочил с места, поднял меня за плечи, как тряпичную куклу, а затем стащил на пол. Я отбивалась и кричала, но Андре стал вдруг будто глухим. Он достал с журнального стола красный шелковый платок – мой старый знакомый, участник прошлых сражений, – продел его через металлическую перемычку наручников и привязал меня к стойке журнального столика, между столешницей и верхней полкой.

– Отвечай, Даша.

– А то что? – выкрикнула я, чувствуя, как слезы наполняют глаза. – Убьешь меня?

– Убью? – скривился Андре. От этих простых слов он словно окаменел – прекрасная статуя обнаженного мужчины. Затем он спросил меня снова, но совсем другим тоном, с трудом выдавливая слова:

– Где… ты… была?

– Отвяжи меня, тогда поговорим. – Я пыталась ухватиться за края ленты. Узел был несложный, обычный двойной, как если бы он хотел завязать платок на бант, но поторопился и стянул узел до конца. Но, каким бы простым он ни был, развязывать его, сидя на полу в наручниках, было не так просто.

– Ты встречалась с кем-то?

– Так и есть! – расхохоталась я, от злости теряя малейшие остатки инстинкта самосохранения. – Встречалась. С кем я только сегодня не встречалась. Весь Париж обегала. Убегалась, ты сам сказал.

– Даша… – Андре устало провел ладонью по лицу и запустил пальцы в свои чудесные темные волосы. Темный принц, как же ты иногда бесишь! Не нужно спрашивать меня, за какой дверью у Синей Бороды хранится его секрет.

– Отвяжи, – повторила я, и Андре услышал меня. Он подошел, склонился ко мне, протянул руки к платку и уже почти развязал его. Почти. Но в последний момент передумал, лицо его снова ожесточилось, он встал и пошел – целенаправленно и осознанно – на кухню. Я изогнулась, как только могла, таща за собой тяжелый стол, чтобы проследить за ним. Андре больше не смотрел на меня, он, нагнувшись, подобрал с пола свои трусы-шорты в серую клетку и нацепил их на себя. Затем подошел к столу и взял в руки мой телефон вместе с присоединенными к нему наушниками.

– Андре! – практически рявкнула я. Никакой реакции. Я была бессильна. Все меняется, когда наручники из элемента любовной игры превращаются в реальный инструмент подавления если не воли, то возможности участвовать в происходящем. Ставки росли с каждой секундой, я лихорадочно прикидывала, что такого может найтись в моем телефоне, и вдруг услышала, как Андре говорит – спокойным деловым тоном – на французском.

– Добрый день. Офицер? Да, да. Простите, а какой именно это полицейский участок? Не подскажете номер? Да, спасибо большое. Я перезвоню.

– О, господи, – прошептала я, когда вновь воцарилась тишина. Только теперь до меня дошло в полной мере, насколько я глупа. Все это время, когда мы занимались любовью, когда валялись на диване – все это было нужно, чтобы придумать план, просчитать меня, получить надо мной контроль. И – вот она я, безвольный свидетель собственной беспечности.

Андре вернулся в комнату, держа мой телефон в руке. Он подошел ближе и, подтащив стул, сел напротив – примерно в метре от меня. Его глаза смотрели спокойно, но было видно, что под маской спокойствия проступает бешенство.

– Ты звонила в полицию. Этот номер тебе прислала твоя мама. Ты была в полиции, когда я звонил. Ты была прямо там! – Огонь на секунду озарил его разъяренное лицо.


Андре отвернулся, словно не мог больше видеть меня, но затем снова взял себя в руки. Я сидела молча, прижав к груди колени и продолжая распутывать узлы. Мне уже удалось размотать первый, дело оставалось за малым. А потом я подумаю, что делать дальше.

Но он не позволил это сделать.

– Ничего не хочешь мне сказать? – спросил он, наклонившись. Андре восстановил развязанный мной узел, а затем методично завязал поверх еще несколько – целую кучу узлов. Я никак не отреагировала на это, только принялась заново – еще старательнее – работать над узлами. Так мы и сидели, я – на полу, а он на стуле, не зная, как еще заставить меня говорить. А может быть, просто собираясь с силами, чтобы расправиться со мной. Хоть это и пугало, я все же не верила, что он способен на такое. Однако то, что он сделал со мной сейчас, я тоже не могла представить, не так ли?

– Зачем ты ходила в полицию? – спросил он жестко.

– Показать им паспорт. Их интересовала моя виза, – пробормотала я, не поворачиваясь к нему. Мой ответ, кто бы сомневался, взбесил его еще сильнее. Он вскочил, отбросив стул в сторону, и наклонился ко мне, взяв за подбородок. Я собрала всю волю в кулак, стараясь не отводить глаза.

– Врешь, – прошипел он.

– Думаешь? – пожала плечами я. – Что ж, ты ведь узнал номер полицейского участка, отчего бы тебе не сходить туда и не выяснить все самому? Я была у комиссара Трену. Такая у него фамилия. Длинный, как пожарная каланча.

– Я ничего не понимаю, – пробормотал Андре, потом встал, вышел в кухню и вернулся с ножом в руках. Я сжалась в комок и прикусила губу так, что почувствовала во рту металлический привкус крови, и чуть не закричала, когда Андре склонился надо мной. Но он только разрезал ленту, а затем, к моему изумлению, расстегнул наручники и отбросил их в сторону. Я сидела, не шевелясь, не зная, чего ожидать дальше, а Андре отошел к окну. Он стоял неподвижно, но было видно, что он напряжен, как струна. Прикоснись – и она оборвется с резким, высоким звуком. Бдзинь!

– Андре, – пробормотала я, потирая затекшие руки.

– Убирайся, – сказал он тихо.

От этих слов я похолодела. Мне хотелось уйти и никогда не возвращаться к этому странному мужчине, и в то же время я желала остаться тут, вцепившись в журнальный столик, от которого меня только что освободили. Любовь зла.


Я встала и принялась собирать свою разбросанную по полу одежду. Спортивные штаны и белье – на кухне, там же носки и кроссовки. Мой телефон. Документы и остальные вещи были наверху, в спальне – не так уж много, если оставить все, что было куплено уже тут, в Париже. Поднявшись по кованой лестнице наверх, я лихорадочно похватала все, что попалось на глаза – большая часть вещей так и осталась не распакованной в моем потрепанном чемодане. Я достала и пересчитала деньги, оставленные мамой в конверте, – больше половины уже истрачено, мне не хватит даже на билет. Ничего, что-нибудь придумаю.

– Уже уходишь, значит? – Андре возник в дверном проеме так неожиданно и тихо, что я взвизгнула. Чертовы создатели фильмов ужасов, они словно приучили нас, что вслед за таким появлением ничего хорошего ждать не стоит.

– Ты же сам сказал… – я прижала документы и деньги к груди.

– Да, сказал, – произнес Андре, и я невольно удивилась той горечи, с которой он посмотрел на меня. – Как странно и непоследовательно, недавно ты была такой влюбленной и нежной, и вдруг готова так легко со мной расстаться. Но ведь, как я полагаю, мы расстаемся ненадолго, да?

– Ненадолго?

– Затишье перед бурей? Действуешь в соответствии с планом? Удобно, что сегодня я так разошелся, правда? Жизнь сложна и трехмерна, на все можно посмотреть под разными углами, с разных точек зрения. Но зачем же так, Даша? Зачем идти в полицию? Ведь я уже и так все осознал и все понял. К чему ломать комедию? Или тебе необходимо довести дело до конца, да?

– Я не понимаю тебя, Андре. О чем ты говоришь? Что довести до конца? – спросила я, а Андре вдруг схватил меня за руку и резко рванул на себя. Он развернул мою ладонь вверх и провел пальцами по следам от наручника.

– Сколько ты хочешь? – спросил он. Резкие слова почти совпали по времени с его прикосновением – таким нежным – к потемневшей, слегка поврежденной коже. Я вздрогнула, склонив голову на бок.