Когда мы подошли ближе, стало еще заметнее плачевное состояние постройки. Штукатурка почти совсем отсутствовала, лишь в некоторых местах висела ветхими, грязными лохмотьями. Кирпичную кладку будто изгрызла огромная ненасытная мышь. Сквозь дыры в стенах проросли травы и кусты. Из провалов узких окон с выбитыми стеклами при нашем приближении вылетела стая птиц.

– Да-а-а… – протянул Май. – Руины… Жаль…

– Что, неужели не восстановить? – огорченно спросила я.

– Трудно будет… А если в ближайшее время не начать, храм вообще рухнет. Видите, какие трещины в фундаменте! Еще пара лет – и сооружению конец!

– Так, может, вы тогда и начнете побыстрей?

– Деньги нужны большие. Надо, чтобы кто-нибудь вложился: меценат какой-нибудь, ктитор…

– А ктитор – это кто?

– Это старинное название людей, выделяющих средства на строительство или реставрацию православных храмов.

– Спонсоры, что ли?

– Ну… почти. Кое-какую выгоду ктиторы тоже имели, как и нынешние спонсоры. Изображения ктиторов даже висели в церквях, обязательно с храмом в руке. Но это я так… блеснул словечком… – Май улыбнулся. – Конечно, не плохо бы найти спонсора, человека или юридическое лицо. – Он расстегнул свой рюкзак и добавил: – Вы побродите вокруг, внутрь только не заходите: что-нибудь может обрушиться. А я сделаю несколько фотографий для нашей фирмы. Может, руководство поищет этого самого спонсора…

Я пошла вокруг храма. Да-а-а-а… издалека он выглядел куда приличнее. Вблизи было видно, как искрошилась кирпичная кладка, как ржавы и погнуты остатки купола. Тем не менее от храма веяло благостью и покоем. Или мне так казалось. Или хотелось, чтобы было так.

Несмотря на запрет заходить внутрь, я все же протиснулась в пролом в стене, когда поняла, что Май со своего положения меня не сможет увидеть. Передвигаться внутри храма было невозможно. Растрескавшийся пол был завален кирпичами, камнями, гнутой арматурой. Сквозь щели дыбились клочья прошлогодней бурой осоки и какая-то малосимпатичная новая трава. Я оглядела внутренние стены. Они, так же, как и внешние, являли собой искрошенную кирпичную кладку, с которой кое-где свисали лохмотья грязной штукатурки. Я уже совсем собралась выбраться наружу, когда мне показалось, будто на меня кто-то смотрит. Я тут же приготовилась повиниться перед Маем за то, что залезла-таки внутрь храма, вопреки запрету, но его рядом не было. Я с опаской повертела головой и на одной из стен заметила изображение какого-то лика. Тут уж никакой запрет меня бы не смог остановить. Мне пришлось пробираться по внутреннему периметру храма, так как пересечь его по диагонали было невозможно. Я приблизилась к сохранившемуся фрагменту старинной росписи. С грязно-серого клока штукатурки на меня смотрели огромные, печальные глаза Богоматери. Похоже, покров на ее голове когда-то был красным, теперь же едва розовел. Я никак не могла отвести глаз от этого лика. Мне казалось, что Богоматерь все-все обо мне знала, и потому ее взгляд был укоряющим. Я – мужняя жена – явилась под ее светлые очи с чужим мужчиной… И как посмела? Но я ведь еще ничего… Мы приехали сюда просто друзьями, а когда вернемся в Петербург, расстанемся навсегда…

Мне вдруг стало невыносимо грустно. Я отвела глаза от образа Богородицы и стала пробираться к пролому в стене. Споткнувшись о ржавый крюк, торчащий из каменной глыбы, я не удержала равновесия, упала на одно колено и здорово его ушибла. Неужели Богоматерь таким образом дает мне понять, что я делаю нечто предосудительное и потому буду и впредь обдирать себе колени, рвать душу? Да… я поняла… Мне ничего нельзя…

Когда вернулась к тому месту, где, прижавшись друг другу, стояли наши вещи, Мая я не увидела и сразу испугалась до дрожи в руках и коленях. Я не хочу его терять! Я хочу, чтобы он все время был рядом! Я готова падать и падать, и расшибаться в кровь, до самой кости, только бы быть с ним! Прости меня, Богородица! Впрочем… Я все это зря… Тому мужчине, который бегает с фотоаппаратом вокруг храма, ничего такого с моей стороны не нужно!

Май вылез из одного из оконных провалов. И как мы с ним не столкнулись внутри здания? Он сделал это по-мужски грациозно. Потом с силой оттолкнулся от искрошенного подоконника и, легко перепрыгнув канаву, заполненную кирпичами и всяким хламом, оказался недалеко от меня. Еще раз повернулся к полуразрушенной постройке, присел и сделал ее снимок снизу, потом поднялся во весь свой рост и сфотографировал останки купола. Я невольно любовалась его сильным, гибким телом, длинными ногами, резко очерченным профилем. Это был мужчина моей мечты! Да, именно о таком мне мечталось в юности, тогда, когда можно было мечтать о чем угодно, поскольку еще не знаешь, что вовсе не все в этой жизни будет тебе доступно. Сейчас-то я точно знала, что мечтать о Мае мне не стоит. Богоматерь весьма прозрачно мне на это намекнула. У меня есть муж, к которому я вернусь, когда истекут два отпущенных мне дня. Ну и ладно! И хватит себя изводить!

– А вы видели там… – Я махнула рукой в сторону храма. – …лик… кажется, Богоматери…

– Все-таки залезали внутрь! – Май погрозил мне пальцем. – Это очень опасно, Галя!

– Так вы видели или нет?! – Я не желала говорить про опасность. – Хотите, покажу?!

– Не надо! Я видел! Даже сфотографировал… Может, получится восстановить. Это Оранта…

– Оранта? Это которая с поднятыми руками? А как вы догадались?

– Так там же осталось и изображение ладоней! Еле видное, конечно… Сейчас покажу! – Май защелкал кнопками фотоаппарата, а потом протянул его мне. На экране действительно четко видна была одна рука Богоматери. Май сдвинул снимок вправо, и я увидела вторую ладонь.

Надо же, а я и не заметила! Видимо, завороженная укоряющим, как мне показалось, взглядом Богородицы, я уже ничего не хотела рассматривать, могла лишь думать о своей незавидной судьбе. А Богоматерь, оказывается, вовсе не укоряла. Она сочувствовала мне, раскинув в стороны руки с раскрытыми наружу ладонями в традиционном жесте заступнической молитвы.

Солнце, уже клонящееся к закату, облило всю округу мягким жидким золотом. Несколько кудрявых облаков были очерчены сверкающими кантами, кроны деревьев монументально бронзовели, а трава, будто расчесанная гигантским гребнем, своими стебельками и метелочками собралась в аккуратные пряди уже не зеленого, а теплого цвета охры. Прямо медовый рай. По-прежнему было очень тепло, даже, пожалуй, жарковато.

– Может, искупнемся? – предложил Май. – Уж больно душно!

– Где? – зачем-то спросила я, хотя купаться не собиралась нигде – у меня не было с собой купальника.

– Позади разрушенных прихрамовых построек какая-то речушка внизу, под холмом. Я заметил блеск воды… Наверняка чистая. Здесь ни людей, ни дорог, ни предприятий… Пошли?!

Пришлось сказать, что у меня нет купальника.

– Бросьте, – отмахнулся Май, – сейчас у женщин такое красивое белье, что лучше любого купальника будет. И потом… я могу не смотреть…

И я вдруг подумала, что он прав. На мне черные бюстгальтер и трусики без всяких кружевных вставок и опасной прозрачности. Вполне сойдут за купальный костюм. Да, но как потом? Белье же будет мокрым? Да никак! Такая жара, что высохнет… И я решила искупаться. Да здравствует здоровый авантюризм!

С другой стороны храма к реке был довольно крутой спуск, и мне пришлось держаться за руку Мая. Я держалась и готова была таким образом спускаться всю жизнь. Рука была теплая, сухая и твердая. Рука настоящего мужчины. Надо же, какая чушь лезет в голову! Можно подумать, что мой Стас не настоящий мужчина! Разве когда-нибудь я сомневалась в его настоящести или мужественности? Да никогда!

Речушка была узкой и извилистой. К середине лета она наверняка зарастает какой-нибудь болотной травой, сухие остья которой кое-где и сейчас высились из воды, а вдоль берега стояли сплошной шуршащей стеной. Разумеется, в безлюдном месте не было никакого подобия пляжа или хотя бы утоптанной площадки. Но Май, как настоящий исследователь, в нескольких местах раздвинул сухостой и обнаружил полуразрушенные узкие мостки.

– Я так и знал! – радостно воскликнул он. – Должны же были как-то брать воду для храма! Но надо, конечно, быть осторожными: доски, похоже, не очень прочные. Я, пожалуй, зайду так, прямо с берега, а вам помогу пройти по мосткам… Раздеваемся!

Я почувствовала, что краснею, непонятно отчего. Я же не собираюсь раздеваться догола, а белье у меня очень даже целомудренно закрытое и плотное…

Вынырнув из туники, я увидела уже раздетого Мая в темно-синих плавках и расшнурованных кроссовках. Кровь опять так стремительно прилила к лицу, что зазвенело в ушах. Ну надо же, как волнует меня этот мужчина… Между тем, «этот мужчина» принялся своими кроссовками приминать траву у мостков, чтобы можно было и на них взобраться и войти в воду с берега. Пока он был занят этим важным делом, я успела снять обувь и джинсы. Когда Май повернулся ко мне, я находилась уже почти в предобморочном состоянии, но его взгляд меня сразу отрезвил. Он был абсолютно равнодушным. Май не видел во мне женщины. Очень захотелось заплакать.

– Идите сюда! – позвал он.

Изо всех сил сдерживая слезы, подступившие к глазам, я подошла к реке. Окружающее настолько расплылось, смазалось и, казалось, растворилось в слезах, что я почти ничего не видела и без помощи Мая вряд ли смогла бы взобраться на мостки. Вода, в которую неловко плюхнулась, меня все-таки взбодрила. Она показалась холодной только после жары, а потом уже ласкала тело теплыми тонкими струями. Низкое вечернее солнце придало водам цвет старого золота, маленькие, тоже золотистые рыбки, явно не пуганные, легко проплывали между пальцами моих рук, тыкались в шею и грудь. Рыбье спокойствие скоро передалось и мне. И чего я так растревожилась? Будто происходит что-то из ряда вон! На самом деле я просто наслаждаюсь летним вечером, плыву, отдыхаю в медовом раю…

Стояла тишина, нарушаемая лишь всплесками воды, над которой вились стрекозы и какие-то странные насекомые с узкими мохнатыми тельцами и блеклыми мотыльковыми крылышками. Мне было хорошо, не хотелось выходить из воды, но Май в конце концов прервал мою нирвану, в которую я умудрилась-таки впасть.