В этот раз кофе тоже удался.

– Божественный аромат, – сказал Май, и его светлые глаза одарили меня благодарным взглядом. Потом он сделал маленький глоток, и на его верхней губе осталась кремовая подковка пенки. Он опять-таки по-детски слизнул ее языком и восхитился: – А вкус какой! Потрясающе! Но такой напиток грех портить каким-то рулетом! Его надо пить, ничем не заедая… смакуя… Вы так не считаете?

– Считаю, – согласилась я. – К сладкому кофе, конечно, лучше бы подавать что-нибудь не очень сладкое. Например, сырные палочки или соленые крекеры. Мак в рулете слишком сластят.

– Я же предлагал не класть сахар!

– А вот этого нельзя! Вкус будет другой! Разве вы не знаете, что кофе должен быть черным, как ночь, горячим, как ад, и сладким, как поцелуй? – сказав это, я смутилась и быстро отвела взгляд, потом, чтобы как-то заполнить повисшую напряженную паузу, сказала: – Можно, кстати, добавить пряностей… А еще маленький кусочек чеснока…

– Чеснока? – удивился Май.

– Чуть-чуть… Его вкус не ощущается, но кофе приобретает особенный аромат…

– Да вы знаток! – восхитился Май. Его светлые глаза потеплели.

– Не совсем… Дошла до этого путем проб, ошибок и экспериментов. Но многого еще не знаю. Кофейная церемония не менее сложна, чем чайная! – И, чтобы на этом разговор не иссяк, я опять решила вернуться к фамильным украшениям Мая: – Скажите, а почему антиквар сказал мне, что вы не княжеского происхождения?

Мой собеседник хмыкнул и ответил:

– Потому что я его в этом убедил.

– Но ведь если он проводил серьезный поиск, то не мог не найти доказательств.

– Я же говорил: что прадед менял фамилию, а потому наша родословная настолько запутана, что довольно легко уйти от ответственности! – Он рассмеялся.

– Но почему вы не признались? Возможно, могли бы получить этот бриллиантовый гарнитур на законных основаниях как наследник князей Лазовитых.

– Вы что же думаете, что мне кто-то отдаст драгоценности, которые купили за огромные деньги? Или я их возьму даром, не заплатив? – Май покачал головой. – Нет… Я никогда не смог бы… А денег, чтобы выкупить их, у меня нет.

– Но тогда вы, например, могли бы продать оставшуюся у вас серьгу. Антиквар готов был купить у меня только один камень за большие деньги! Представьте, сколько бы он заплатил за целое украшение!

– Я уже говорил, у меня были другие планы на предмет этой серьги…

Я поняла, что разговор опять перетек не в то русло. Я вовсе не хотела бы услышать о женщинах Мая и потому сказала:

– Он надеется найти еще и браслет с кольцом.

Май нахмурился закаменело, резко обозначились носогубные складки, ангельски чистые глаза потемнели.

– Думаю, что у него ничего не получится, – сказал он, как обрубив.

Я поняла, что он не хочет больше распространяться на эту тему.

Кофе в чашках закончился. Мне пора было уходить. Я встала из-за стола и, стараясь не смотреть на Мая, промямлила:

– Ну я пошла…

Поскольку он ничего не ответил, я действительно направилась в сторону коридора. Он все так же без слов последовал за мной. Я чувствовала его спиной. Может, у Мая только мелькнула мысль о том, что было бы неплохо, если бы я осталась, но я тотчас уловила это. Я резко повернулась и выпалила:

– Какого черта ты говоришь мне «вы»?

– Ты начала первой… – От неожиданности он отпрянул от меня, смешно ткнувшись спиной в стену.

– А ты мог бы сразу исправить это…

– Возможно, тебе это не понравилось бы.

– Как ты думаешь, зачем я к тебе явилась? – Я опять подошла ближе.

– Чтобы отдать бриллиант… – Май взглянул на меня по-детски беспомощно. – Может, я должен заплатить?

– Ты совсем идиот, да? – беззлобно спросила я, не сумев даже обидеться, и добавила: – Ты даже не хочешь знать, как я тебя нашла?

– Как ты меня нашла?

– Антиквар дал адрес единственного в городе Мая Эмильевича Лазовитого. Мне повезло, что у тебя такие необычные имя и фамилия. Да и отчество нечасто встречается.

– Скорее всего, тебе не повезло, – сухо отозвался он, и опять между нами словно выросла стена.

– Ты не можешь этого знать, – парировала я и, обняв его за шею, прижалась губами к его губам. Какое-то время они казались мертвыми, потом потеплели. Он ответил на поцелуй.

Мы какое-то время целовались в коридоре, потом Май отстранился и сказал:

– Боюсь, я не смогу дать тебе то, что ты хочешь…

– Мне хватит и того, что ты сможешь мне дать, – шепнула ему я, и мы снова обняли друг друга. А потом я сказала тоном, на который ему просто нечего было возразить: – Я останусь.

Май лишь спросил:

– Зачем?

– Затем, что у тебя все равно сейчас нет женщины!

– С чего ты взяла?

– С того, что у тебя в квартире холостяцкий хаос и самая вульгарная грязь!

– Может, я просто не допускаю женщин до своей вульгарной грязи?

– Свою женщину… понимаешь – сво-ю… – я намеренно разделила это слово на слоги, – …ты не смог бы не допустить! Она сама прорвалась бы и все у тебя вылизала! Особенно в кухне!

– Не факт! – покачал он головой.

– Факт! Я знаю женщин! Я сама женщина! – выкрикнула я и добавила: – Даже та, которой ты хотел подарить кулон, сделанный из драгоценной серьги князей Лазовитых, пока еще не слишком много для тебя значит, раз еще не была у тебя в квартире. Возможно, ваши отношения еще только в самом начале, а потому все еще может быть пересмотрено… Я так думаю…

– А может быть, она все-таки была здесь? – Май смерил меня насмешливым взглядом. – Ты так уверена в своих умозаключениях?

– Уверена! Для женщины, на которую ты захотел бы произвести впечатление, ты бы хоть чуть-чуть убирался и вымыл кое-какую посуду. А у тебя на столе стаканы с кошмарной зеленой плесенью! Такая жуть даже за неделю не вырастет! А на подоконнике – мумифицированные мандариновые корки! Наверняка еще с новогодних праздников валяются… Заметь! – Я подняла палец. – Я вовсе не утверждаю, что у тебя вообще с Нового года не было женщин! Но здесь ты с ними не встречаешься, не допускаешь сюда, как сам выразился… Значит, твое сердце свободно, ведь так?

– И ты хочешь… – Май замялся, очевидно, подыскивая не слишком обидные слова, но я сама за него договорила:

– Нет, я не хочу пролезть в твое свободное сердце… Вернее, не так… Я хотела бы, но понимаю: этого может и не случиться… В общем, я готова просто побыть с тобой рядом. Немного. Столько, сколько ты мне позволишь…

– А муж?

– А муж, как говорится в таких случаях, объелся груш… Мы развелись.

– Из-за меня? – спросил Май с чувством вины. – Он не поверил, что между нами ничего не было?

– То, что я приютила на даче незнакомого мужчину, оказалось для него всего лишь поводом… Впрочем, не только для него… Позволь мне умолчать об остальном. Со своей стороны обещаю, что о твоем прошлом тоже расспрашивать не буду.

Май по своему обыкновению немного помолчал, потом спросил:

– Ну и как ты все это представляешь?

– Вот так… – И я опять обняла его за шею.

Остаток вечера мы провели на не слишком чистом покрывале его дивана, а часов в одиннадцать, когда мы наконец разомкнули объятия, Май сказал:

– Что-то очень есть захотелось…

Я рассмеялась, показала на часы и сказала:

– Это неудивительно, но ты, наверно, слышал, что на ночь есть вредно?

– Я также читал, что не есть, когда голоден, – еще вреднее! Это первое!

– А второе?

– А второе… Может, ты что-нибудь сварганишь вкусненькое? Должна же быть от твоего присутствия хоть какая-то польза!

– А разве я только что пользу тебе не приносила?

– Ну… приносила… Это я признаю… Но, согласись, я тебе тоже только что был весьма полезен… А кроме того… – Май улыбнулся, – …я тебя, между прочим, как-то ухой угощал! Теперь твоя очередь!

– А я тебя – кофе!

– Сказанула! Кофе! Да что такое твой кофе против моей ухи?!

– Да-а-а-а, – протянула я, – кофе против ухи, конечно, не выдерживает никакой критики. – Я натянула его футболку и отправилась на кухню. – Ладно… Лежи уж… – сказала я. – Пойду посмотрю, что из твоих запасов можно приготовить на сон грядущий…

Кроме макарон, приготовить, собственно, было нечего. В холодильнике, если не считать десятка яиц, пачки масла, пакета кефира и кусочка сала в морозилке, я ничего не нашла. Конечно, можно было бы нажарить шкварок, но с макаронами как-то было не то… Шкварки надо есть с картошечкой… Можно было бы приготовить яичницу, но я подумала, что будет жирновато – я не люблю, а холостяки только и делают, что питаются яичницей. В кухонном шкафу я нашла полпакета муки, и все было решено. Конечно, оладьи тоже не слишком полезная пища на ночь, зато вкусная и… домашняя. Вряд ли Май жарит себе оладьи. Они вполне смогли бы конкурировать с его ухой.

Когда запах оладий дошел до комнаты, Май появился на кухне.

– Неужели блины? – с надеждой спросил он.

– Оладьи! – гордо ответила я. – Для блинов у тебя сковороды неподходящие. Я люблю жарить на чугунной, с толстым дном…

– Сто лет не ел ни блинов, ни оладий! Ну ты угодила!

– Вот она, польза-то от меня какая!

Май, обжигаясь и чуть ли не урча от удовольствия, поедал оладьи так быстро, что я еле успевала подкладывать. Когда он съел с десяток, я решила охладить его пыл:

– Хватит! Ночь уж на дворе! Не заснешь…

– Это я-то не засну?! – Май расхохотался. – Ты еще меня не знаешь! Кстати, ты не забыла, что я храплю?

– Видишь ли, в ту первую ночью в мотеле я тоже довольно быстро заснула от избытка переживаний, и потому ты мне никак не мешал. Но твой богатырский храп, который доносился ко мне аж со второго этажа нашей дачи, забыть нельзя!

– Во-о-от!

– Все перетерплю… увидишь…

Я опустилась на табурет напротив Мая и подперла лицо руками. Я смотрела на него и думала о том, что готова не отходить от плиты день и ночь, только бы этот человек улыбался мне, обнимал меня, целовал и даже храпел по ночам. Май тоже стал серьезным. Он вытер губы и сказал: