— Умный человек и образованный. Это сразу видно.

И я ведь не соврала.

Глава 4

Сегодня ночью мне приснилась она. Моя первая… нет, не жертва, я не хочу так называть ее. Моя первая девушка, первая страсть. Я помню ее глаза, светло-карие, с золотистой радужкой зрачков, искусно подведенные черным карандашом, ее взгляд уверенной в себе красивой женщины, знающей себе настоящую цену. Она притягивала к себе мужчин, словно магнитом. Она была проституткой, но не рядовой примитивной шлюхой, которую можно презирать и пользоваться ею, как удобной и привлекательной вещью. Нет. Хотя она и брала деньги с тех, с кем спала, но делала это только по собственному желанию. И если мужчина был ей неприятен, никакие деньги не могли ее заставить лечь с ним в постель. Она была гордой, умной, обожала себя и презирала других. Не всех, а только тех, кого считала ниже себя. Причем это ее пренебрежительное отношение не зависело от материального положения того, кого она презирала, от занимаемой им должности, социального статуса, внешности и ума. Своим звериным чутьем она определяла, кто достоин ее, а кто нет. Она сама называла себя волчицей. Хищницей, красивой, жестокой, гордой и беспощадной к тем, кто был ей неприятен. В их числе оказался и я. Сначала я не мог поверить в то, что эта чертова шлюха может меня презирать. Несмотря на все ее достоинства, кем была она и кем — я? Она должна была молиться на меня и целовать следы моих ног, она должна была гордиться тем, что спит с таким человеком, как я. Но она этого не делала. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась мне прямо в лицо. Она смеялась, запрокинув свою красивую, тщательно ухоженную голову, большие глаза блестели, щеки разрумянились, а яркий подвижный рот все смеялся и смеялся. Она сказала мне, что я только кажусь сильным и мужественным, а на самом деле я ничего из себя не представляю, я трус и всего боюсь. И моя внешняя сила лишь отражение моей внутренней слабости. Я был так ошарашен, что сначала не нашелся, что ей ответить. Я пытался что-то сказать, но не мог этого сделать, мне не хватало воздуха. И я лишь беззвучно открывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Это рассмешило ее еще больше. Я до сих пор вижу ее перекошенное от смеха лицо, ее рот и слышу те обидные и злые слова, которые вырывались из него на свободу. Эти слова ударяли меня, словно плетью. Я физически ощущал их удары и корчился от боли. Я пытался защищаться. Но удары все сыпались и сыпались на меня. И тогда я не выдержал. Я ударил ее, ударил это хохочущее, расползающееся лицо… Со всей силы, на которую только был способен. А сила эта была немалая. Ее голова дернулась, как у куклы на шарнирах. Из разбитой губы и носа потекла кровь. Она молча вытерла ее, не заплакала, не закричала, не стала жаловаться, как сделали бы большинство женщин на ее месте. Она смотрела на меня, и ее карие глаза выражали ненависть.

— Будь ты проклят, — сказала она. — Я тебя презираю. Ты даже не достоин того, чтобы тебя ненавидеть. Ты заслуживаешь только презрения. — И она плюнула мне в лицо.

Ее слюна попала мне в глаз, растекаясь по нижнему веку. Я был так ошеломлен, что не сразу смог среагировать. Я стоял неподвижно, потом вытер слюну, она же в это время вытирала кровь, стекающую по лицу алой струйкой. Крови было много, я едва не выбил ей зубы. И ей было очень больно. Ведь я ударил со всей силы, таким ударом во время поединка я вырубал здоровых мужиков, своих противников. Но эта хрупкая, тонкая женщина оказалась слишком сильной. И мне не удалось ни победить ее, ни сломить.




— Ты не только трус, но еще и подонок, — спокойно сказала она, смывая кровь под струей воды. — Теперь я до конца поняла, кто ты такой. Ты ничтожество, которое всю жизнь пытается доказать себе, что оно чего-то стоит, себе и другим. И многие верят, попадаются на обман. Я же не из таких. Я вижу твое гнилое трусливое нутро, как заячий хвост. Я не боюсь тебя. Это ты меня боишься. Ты проиграл. Прощай.